Авария дочь метана

Расследование Ростехнадзора читается как детек­тив. Десятого марта про­шлого года датчики на шахте “Ульяновская” по­казали, что содержание метана в лаве 50-11 “бис” превысило предельно допустимую концентрацию (ПДК).

Загазованность — беда кузбасских шахтеров и их непосредственного начальства. По правилам при превы­шении ПДК добыча угля должна быть прекращена. Но чтобы не срывать план, руководство “Ульяновской” от­дало приказ—вручную редактировать записи в компьютерной программе, которая обесточивает оборудование при угрозе взрыва.

В полдень 19 марта в клеть “Улья­новской” зашла представительная делегация в касках и робах. Главный инженер Роман Прокопьев, замгендиректора по производству Александр Попков и еще 20 сотрудников сопровождали ревизора. Иэн Робертсон из английской консалтинговой компа­нии IMC Group приехал в Новокуз­нецк проводить технический аудит по контракту с владельцем шахты, ком­панией “Южкузбассуголь”. Раздался предупреждающий сигнал, и тросы понесли кабину вниз. Оказавшись на пласте, делегация получила сведения, что концентрация метана в лаве— 1,6% (при норме 1%). Главный инженер приказал включить в дополнение к пяти имеющимся вентиляторам, вы­гоняющим газ из шахты, еще один.

Больше недели горняки успешно обманывали автоматику, но 19-го ве­зение им изменило. Через полтора часа после того, как делегация спус­тилась в забой, кусок породы, выпав­ший из кровли шахты, передавил кабель под напряжением. Короткое замыкание, искра воспламенила метан. Цепью взорвались очаги уголь­ной пыли, ударная волна разошлась по выработкам, где заканчивали смену люди. Робертсон, Прокопьев и Попков оказались в числе 110 погиб­ших. Через три дня Новокузнецк и шахтерские пригороды застряли в пробках — погребальные кортежи останавливали движение.

К сожалению, авария на “Ульянов­ской” — это не исключительный случай.Угольная отрасль переживает бум, и правила бизнеса вступили в проти­воречие с правилами техники безо­пасности. Коксующийся уголь, как на “Ульяновской”, залегает в газоносных пластах. Зарплата шахтера и бонусы менеджеров зависят от выполнения плана выработки. “Иду по шахте, смотрю на счетчик: концентрация 2,5, потом 3! — делится впечатлениями бывший директор угольного объеди­нения на Кузбассе. — Что ж такое?! Потом вижу: шахтеры закрепили дат­чики у трубы вентиляции, где воздух идет, и аппаратура верит”.

Еще до трагедии на “Ульяновской” директора шахт Кузбасса специально собрались на совещании в Междуреченске и в качестве первопричины аварий назвали технический фактор: вентиляция не справляется с загазо­ванностью. С увеличением скорости добычи угля современными комбай­нами растет и выход метана из пласта. Тут, в недостаточно провентилирован­ном забое, его и поджидает “челове­ческий фактор”. Однако дальнейшее развитие событий на “Южкузбассугле” показало, что и это следствие. Причина еще глубже.

В момент аварии “Южкузбассуглем”, в который кроме “Ульяновской” входят еще 11 шахт, владели на паритет­ных началах “Евраз” и гендиректор компании Георгий Лаврик с двумя партнерами. Его предшественником у руля был отец, Владимир Лаврик,-осенью 2006 года разбившийся при крушении вертолета. Оперативное управление было в руках Лавриков. С 2004-го по 2007 год, когда они ру­ководили компанией, в авариях погибло 219 человек. Мартовская ка­тастрофа на “Ульяновской” исчер­пала терпение губернатора Кемеров­ской области Амана Тулеева. Он потребовал от Лаврика и партнеров продать принадлежащие им акции “Евразу”, что те и сделали в июне, выручив 871 млн. долларов.

Вывести “Южку” из кризиса “Евраз” позвал Геннадия Козового, совладельца и гендиректора угольной компании “Распадская”, в которой “Евразу” принадлежит 40% акций. Команда Козового получила карт-бланш на приведение шахты в рабочее состояние, и, по его словам, он “пол­года не вылезал с “Ульяновской”. “На­грузки на очистной забой приведены в соответствие с горно-геологическими и горнотехническими услови­ями; аэрогазовый контроль теперь полностью отвечает нормативным требованиям; интенсивно ведется де­газация угольных пластов”,—ответил на запрос Forbes Алексей Борисов, вице-президент “Евраза” по управле­нию угольными активами.

Восстановив производство, Козовой предложил “Евразу” семилетнюю инвестиционную программу. За 2 млрд. долларов он брался повысить безопас­ность и эффективность предприятий “Южкузбассугля”. Но “Евраз” не га­рантировал полное выполнение про­граммы, и Козовой покинул свой пост.

Что его не устроило? За ответом надо вернуться на 20 лет назад.

В конце 1980-х угольная отрасль порождала больше аварий, чем горно­рудная и остальная промышленность. Дисциплина и качество оборудования в забое хромали. Но шахты дотирова­лись, и все необходимые меры безопасности, от модернизации техники до замены самоспасателей, соблюдались. “Положено было бить вертикальный ствол вентиляции, чтобы газ эффек­тивнее выгонять,—били, даже в войну, какв 1943 году,на“Абашевской”,—рас­сказывает Юрий Малышев, в 1990-е годы активно занимавшийся реструк­туризацией отрасли во главе государс­твенной компании “Росуголь”.

Реструктуризация, которую фи­нансировал Всемирный банк, заклю­чалась в закрытии около 200 шахт, признанных опасными и малоперс­пективными. Остальные предприятия были приватизированы. Пока добыча угля шла на тех горизонтах, куда со­ветская власть проложила вертикаль­ные стволы, проблем с загазованнос­тью не возникало. Но когда добыча уходила на следующий горизонт, туда ствол не двигался. Во второй половине 1990-х новые собственники эконо­мили не то что на капработах—на мыле и мочалках для шахтерского душа. “Ориентироваться только на прибыль перестали, лишь когда от­расль консолидировалась”, — говорит владелец “Сахалинугля” Олег Мисевра, который восемь лет назад скупал шахты для СУЭК.

После консолидации тон в отрасли стали зада­вать компании, показыва­ющие западную отчетность. Они ужесточили дисцип­лину и начали программы повышения сознательности шахтеров. “Модернизация техники привела к двукрат­ному снижению числа ра­ботающих в забое по срав­нению с советским време­нем, да и шахт стало вдвое меньше,—резюмирует Сер­гей Подображин, замести­тель начальника горного и металлургического управ­ления Ростехнадзора.—Аварии стали происходить реже, но пос­ледствия их стали тяжелее, пострадав­ших больше”. Почему тяжелее, стало ясно в 2007 году, когда грянул гром: произошло несколько аварий-близ­нецов, погибло 232 человека, почти как в начале 1990-х.

Через два месяца после катаст­рофы на “Ульяновской” взорвалась шахта “Юбилейная”, принадлежащая тому же “Южкузбассуглю”, которым продолжал управлять Лаврик-младший. По одной из версий, шахтеры накрыли датчик метана тряпкой.а вен­тиляторы не справились с повышен­ной концентрацией газа. Погибло 39 человек. Еще через месяц метан и угольная пыль убили 11 человек на воркутинской шахте “Комсомоль­ская”, принадлежащей “Северсталь-ресурсу”. В 2008 году на междуречен-ской шахте имени Ленина вспыхнул метан, 17 человек получили ожоги, и только отсутствие взрывоопасных очагов угольной пыли уберегло шах­теров “Мечела” от трагедии.

Во всех заключениях по этим ава­риям Ростехнадзор указывал на недо­статки вентиляции. На пострадавших шахтах использовались вентиляторы, которые по наклонным выработкам километрами гнали газ на поверхность или до старых стволов. За час до аварии на “Ульяновской” пять вентиляторов подавали в шахту 4000 кубометров воздуха в минуту. Для сравнения: на “Распадской” через вертикальные стволы в лавы подается 20 000 кубо­метров.

“Бить вертикальный ствол в разы дороже и дольше, — объясняет ску­пость новых хозяев один из участни­ков рынка, просивший не упоминать его имени. — Полгода надо только про­ект согласовывать. А цены на коксую­щийся уголь растут (в 2,5 раза за пос­ледний год, до 230 долларов за тонну), надо увеличивать объемы. Акции тоже растут; бирже плевать на технические тонкости: нормальная EB1TDA — и ладно”. К тому же, чем глубже уходят лавы, тем дороже уголь.

“Шахта должна быть устроена так, чтобы её не смог взорвать ни подонок, ни диверсант”, — утверждает Козовой с “Распадской”. За 15 лет на его предприятиях в модернизацию производства, включая безопасность труда, было вложено 1,2 млрд. долларов (на этот год запланировано 326 млн. долларов). При этом прибыль растёт на 50% в год. Компаньоны улучшали крепление кровли, в обязательном порядке переаттестовывали специалистов (недовольные строгим работодателем шахтёры подавали иски в Страстбургский суд). Вместо 19 лав оставили 4, зато повысили эффективность добычи. Пробивали столько вертикальных стволов вентиляции, сколько требова­лось. Число несчастных случаев с 1993 года сократилось в шесть раз.

Последняя крупная авария на “Рас­падской” случилась в 2001 году—глав­ный инженер санкционировал работы рядом с заброшенной выработкой, где была плохая вентиляция. От взрывной волны погибли четверо шахтеров. Ко­зовой рисует на листе бумаги схему аварии и рассказывает, как кричал на главного инженера “Посажу!”, но потом оставил искупать вину. Тот ис­купил: с тех пор крупных аварий не было. По средам Козовой тратит не­сколько часов на то, чтобы проанали­зировать вместе с мастерами причины несчастных случаев.

Геннадий Козовой пришел на свою шахту в 1978 году горным мастером, дорос до директора, первым в стране провел приватизацию шахты и вместе с Александром Вагиным скупил у со­трудников контрольный пакет акций. Привлечение в партнеры “Евраза”, IPO в России и расположение Влади­мира Путина, фактически назначив­шего Козового главным спикером от угольщиков на заседаниях правитель­ства, не изменило стиля руководства директора “Распадской”.

Номер 92 “Золотой сотни” Forbes, миллиардер Козовой обматывает ноги портянками, надевает резиновые са­поги и отправляется выполнять днев­ную норму — в порядке личной инс­пекции он проходит по 7-10 км под землей. Козовой ложится ничком на конвейер-ленту, который доставляет шахтеров к выработкам, спрыгивает на ходу и с мастерами осматривает вывалившиеся из кровли анкеры, вы­слушивает предложения по новой технике, приглашает в кабинет обосновывать выбор. На “Распаде”, гор­дится Козовой, осталось единственное на всю страну предприятие, умеющее строить подземные выработки и про­бивать вертикальные стволы. “Ольжерасское шахтопроходческое управ­ление” зарабатывает 50 млн. долларов в год — шахты вентилируются как следует. “Козовой — единственный собствен­ник, который досконально знает свои шахты и планомерно их модернизи­рует, — отдает должное совладельцу “Распадской” Подображин из Ростехнадзора.—Он не готов свое дело про­давать, и в глазах у него не только прибыль”. Это не мешает “Распадс­кой” быть самым эффективным пред­приятием в отрасли: последние два года ее EBITDA превышает 50%.

Что происходит в других угольных компаниях? Юрий Малышев (теперь возглав­ляет Академию горных наук) говорит, что 70% “коксовых” шахт работают по временной схеме и не могут гарантировать сотрудникам безопасность. Специалисты с ним со­гласны. “Компания намерена полно­стью отказаться от системы комбини­рованного проветривания участков с применением газоотсасывающих вен­тиляторов—анализ последних проис­шествий и взрывов показал, что она потенциально опасна”,—признает ди­ректор по производственным опера­циям СУЭК Владимир Артемьев. Но новая система вентилирования вво­дится СУЭКом постепенно и полностью заработает нескоро.

У остальных угольщи­ков решение этой проблемы тоже пока только в планах. “Евраз” собирается в 2011 году пробить вертикальный ствол на многострадальной “Ульяновской”. “Северс­таль-ресурс” на шахтах “Воркутаугля” предполагает “в течение 5-7 лет дорабо­тать уже пройденные стволы так, чтобы достигать лав и эффективно дегазировать зоны работ”. Исключение — новая “Сибиргинская”, принадлежащая “Мечелу”. Там капитально заниматься вентиляцией вынудил пласт; “они просто захлебнулись в газу”, говорят конкуренты. Ситуация с безопаснос­тью на российских шахтах, по мнению Подображина, становится все хуже и хуже. Чтобы ее переломить, необходимо изменить стимулы. Сделать так, чтобы нарушать правила безопасности было невыгодно никому—ни менеджерам, ни шахтерам, ни собственникам. “В США за мелкое нарушение, которое может привести к взрыву, минимальный штраф 250 тыс. долларов,—говорит председатель Рос­сийского профсоюза работников угольной промышленности Иван Мохначук.—В России за то же самое взи­мается 30 000 рублей”.

Сергей Подображин считает, что материальную иуголовную ответствен­ность за аварию перед законом должен нести не только директор шахты, но и ее собственник. “В России директор зависит от собственника и без его со­гласия не может изменить направление работы даже в связи с меняющимися в шахте каждый час горно-геологичес-кими условиями, — соглашается с чи­новником директор IMC Group Джон Бакарак.—У него, как и у всей цепочки рабочие-мастера-инженеры, есть план, за выполнение которого он получает деньги,—отсюда халатное отношение к безопасности”. Губернатор Тулеев, как видно из случая с Лавриком-младшим, тоже считает, что корень зла — непра­вильный собственник.

Только где возьмешь правильного? На шахтах того же “Евраза” продол­жают гибнуть люди: последняя авария произошла 17 августа. Трое шахтеров отравились газом.

Николай КОНОНОВ