“Я сказал: меня там убьют? Вы меня в колонии быстрее убьете — морально”

Богданов и убитый им Сергей Жиганов жили в Великом Новгороде на соседних улицах, но не были знакомы и вряд ли захотели бы водить дружбу. 32-летний Жиганов работал мировым судьей, носил карманные часы на цепочке, желал возрождения монархии, читал фэнтези. Одну из комнат в своей квартире он декорировал в викторианском стиле: темная мебель, шелковые обои, бутафорские щиты и мечи. “Оно, конечно, видно, что не палата рыцарей XIV века, но очень интересно смотрелось”, — говорит человек, бывавший у него в гостях.

25-летний Богданов вращался в кругах, где, по его словам, “почти все были связаны с криминалом: кто-то посидел, кто-то условный получил, разбой, хулиганы”. Он сам к началу 2010-х тоже успел отсидеть четыре с половиной года в колонии за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, хулиганство, разбой и угон машины. На своей катался без прав: “[Чтобы если] отберут — мне не жалко было”. Работал на стройках. Пил дешевое пиво. Шепелявил — и поэтому знакомые его звали Мямей.

 

В воскресенье, 23 сентября 2012 года, Богданов отправился в поселок Крестцы в часе езды от Великого Новгорода: приятели позвали его помочь с ремонтом в загородном доме. “Там надо было окна поставить, двери, а они не умели ничего делать, — рассказывает он. — Приехал, короче, пока они катались там с девчонками беспонтовыми. Меня еще в этот замес затянули. Конечно, я за компанию пивка попил”.

Судья Жиганов тем вечером тоже поехал в Крестцы: там он жил (семьи у него не было) и работал в мировом суде, но выходные предпочитал проводить у себя в Новгороде, а к рабочей неделе возвращался в дом, полученный в наследство от двоюродной бабушки. Сестру, которая жила отдельно, но помогала Жиганову с огородом и бытом, он обычно держал в курсе своих перемещений. “Докладывал: “Оля, я в город поехал”, — вспоминает Павлова (она на 16 лет старше брата). — Я говорю: “Что ты мне докладываешь-то, большой мальчик уже”. Такой ответственный был”.

 

Когда Жиганов подъехал к своему дому в Крестцах, было около 11 вечера. Пьяный Богданов и его друг в это время сидели в машине неподалеку. Судья повозился с калиткой, но не смог ее открыть и попросил помощи. Богданов перемахнул через забор и поднял засов. Жиганов пригласил новых знакомых в дом. “Кому — кофе, кому — вино, — рассказывает Павлова то, что позже узнала от следователей и адвокатов. — Что там произошло, как там у них разговор пошел, я не знаю. Но я не думаю, что Сережа на рожон пошел, он у нас такой мальчик не спортивный, мягкотелый, покладистый”.

Богданов говорит, что судья спросил, сидел ли он, уточнил за что — а потом якобы попросил ничего не воровать у него дома. Из-за этого Богданов, по его словам, взбесился. “Он так еще ухмыльнулся, подумал небось: “Ага, сейчас я уйду в туалет, а они начнут тут дом воровать”, — вспоминает он. — Что первое в руку попалось — эта кочерга, — я ему в голову и заебал. Конечно, он встал: 195 сантиметров, на 10 сантиметров меня выше и здоровее на 40 килограмм. Что мне с ним делать? Там уже руками работал”.

“Во мне Жиганов разбудил такого зверя! Я просто в шоке был сам. Как будто дьявол меня по плечу ударил и говорит: “Делай, Стас, делай, убивай его, он не нужен этой земле!” — продолжает Богданов. — Вы же знаете, как он себя вел? Как другие судьи себя ведут на дороге? Гоняют там пьяные на машине, сбивают людей — им за это ничего. Вы знаете, да?! Видели такие ролики? Где они в кабаках там сидят дорогих? С пистолетом выходят, стреляют в прохожего”. Когда я возразила, что про Жиганова ничего подобного известно не было, Богданов ответил, что “этот только начинал быть таким”: “А фиг его знает: может, он девочек поебывал, насиловал? Маленьких”. 

Пока он убивал Жиганова, приятель, вместе с которым Богданов зашел в гости к судье, якобы “сидел на табуретке и ничего не делал”. В приговоре указано, что судья просил его успокоить убийцу — безуспешно; в итоге он выпил с Богдановым вина и ушел домой, “так как не мог смотреть на происходящее”. Богданов на собутыльника обижен: “Даже ни разу ничего не сделал, пока я сидел”.

Богданов мучил жертву до пяти утра, пресекая ударами кочергой его попытки встать на ноги, уползти или договориться. Денег или драгоценностей он в доме не нашел, но пытками выведал пин-коды от банковских карт. Добил он Жиганова гантелей: три раза сбросил ее на голову с высоты собственного роста. “Я взял сначала в руки утюг, но он был с острыми краями, а гантели были с круглыми краями, — невозмутимо объясняет Богданов. — Я подумал, что лучше не буду кровью тут забрызгивать все, и ударил его гантелей. Ну, чтобы мозги там не размазать. А кочергой я его один раз ударил”.

— В приговоре написано, что 40 раз.

— Да, блин, е-мое, написано 40, — Богданов смеется. — Конечно, там цену набивал этот эксперт: “Может, ты 20 раз ударил его?”. Пиши 20, [говорю]. “Нет, наверное, 35?”. Ну, пиши 35. “Все-таки сколько ты раз ударил?”. Пиши 40, говорю, я не знаю, сколько раз я его ударил. И скажи, что гантелей еще раз пять. Все. Посади меня быстрее. 

В колонии ИК-7 в Панковке Станислав Богданов провел 10 лет: 23 года, большой срок даже для убийц, суд ему назначил из-за того, что он рецидивист, а убийство сопровождалось разбоем. “Мне очень хорошо сиделось, у меня очень все замечательно было, — ехидно говорит Богданов. — Ну, бытовуха у меня была [налажена]: передачи были, рыбки были, цветы были. Кошка была у меня красивая: нам ее с воли привезли, британку. До сих пор остается там, бедолажка”. 

Евгений Федоров, который отбывал срок в той же колонии и освободился в 2022-м, характеризует Богданова как человека адекватного и спокойного: “Неважно, что он кого-то убил. У нас там полколонии — у кого тоже срока по 20 с лишним лет, тоже кого-то убили. Это не значит, что мы все там маньяки, изверги или садисты”.

 

Работал Богданов в швейном цеху. Как сам считает, шил лучше, чем все остальные. Говорит, что, когда к ним в колонию приехали вербовщики ЧВК “Вагнер”, администрация якобы просила его остаться. “Говорят: “Зачем тебе это, тебя на фронте убьют”, — вспоминает Богданов. — Я говорю: “С чего вы взяли, что меня убьют? Вы меня здесь быстрее убьете — морально. Я просто в натуре стану железным человеком””.

Бывший заключенный недоволен тем, как к нему относились сотрудники ФСИН: “Ты работаешь, не нарушаешь их режим, который они придумали, и один фиг: к тебе приходят и портят тебе все настроение”. Он приводит такой пример: “У меня была хорошая музыка, я потратил много денег, чтобы ее купить, затянуть [в колонию] без всяких нарушений. А им позавидовалось: у Богданова хорошая музыка — надо ее забрать. Пришли, забрали, повод нашли какой-то. Якобы телефон у меня и я по этому телефону куда-то звоню. Я говорю: “Покажите мне этот телефон, кому я звоню?””. Телефон, по словам Богданова, у него при этом был — “не один даже, а штук пять”, — но ни одного телефона у него не нашли и не забрали.

Когда началась война, в колонии о ней узнавали от телеканала “РЕН-ТВ”. Богданов относился к его вещанию скептически: “[Там говорят, что] Министерство обороны идет вперед, каждый день по два-три километра. Я посчитал: мы уже, по-моему, дошли до Польши, до Варшавы”. Однако когда в колонию приехал Евгений Пригожин и предложил заключенным ехать воевать, Богданов записался сразу. “[Меня спрашивают:] почему, — вспоминает он собеседование, которое, по его словам, Пригожин проводил лично. — Я говорю: изменения в жизни хочу, хочу попробовать себя, на что я способен еще, кроме этой жизни”.

Администрация колонии не разрешила заключенным взять с собой на войну личные вещи. “Ребята из ФСИНа сказали: “Вам ничего нельзя, с собой только пару пачек сигарет”, — рассказывает Богданов. — А [на базу “Вагнера”] приехали, нам говорят: “А чего у вас нету ничего? Что они, совсем с ума там сошли?”. Пришлось им, конечно, все покупать нам. И полотенца, и мыло, и зубную пасту. И носки, и трусы. Одели как надо. Две пары берцев, куртки, три пары костюмов. И кроссовки давали. С этим вообще проблем не было. Пацаны как-то между собой заспорили: “Блин, мы как пушечное мясо, поедем, нет?”. Один говорит: “Какое нафиг пушечное мясо, на нас столько миллионов вбухали, амуниция какая у нас!””.

За время учебы в “Вагнере” Богданов научился стрелять из автомата, который взял в руки в первый раз, — в армии он не служил. В бронежилете ему на жаре весь день раньше тоже бегать не приходилось. “Отдыхать никто не давал”. Где именно его обучали, Богданов не рассказал; по его словам, вся подготовка длилась неделю (другой заключенный, которого награждали вместе с Богдановым, говорил изданию Пригожина РИА ФАН, что их тренировали “практически месяц”).

31 июля Богданова и других заключенных из его колонии (по его словам, около 200 человек) отправили в Украину. Они оказались на территории Луганской области. По словам Богданова, его “работа” заключалась в том, чтобы “поспать, выспаться и идти вперед”. “Мы были подготовлены, но не к тому, чтобы по нам так лупили, — рассказывает он. — Когда из ниоткуда прилетает, е-мое! Там даже один день тяжело прожить. Там были люди, которые приезжали и сутки даже не проживали. Там каждый шаг нужно обдумывать”.

Сам Богданов продержался на фронте восемь дней. Вечером 7 августа, как он утверждает, украинская сторона обстреляла его группу из танков: “Это считается самым страшным” (говорить подробнее о войне бывший заключенный отказался). В темноте он увидел яркую вспышку, после чего его голень отсек осколок — она повисла на сухожилии. Богданов завопил: “Трехсотый” (то есть раненый), — вскочил, скинул каску и бронежилет и завалился обратно на землю. Его перевязали и вызвали эвакуацию. Он начал переживать, что за ним не приедут: по его словам, на эту позицию его отряд вышел утром того дня, и путь к ней был не налажен — повсюду лежали малозаметные мины-лепестки. У него возникла мысль застрелиться, чтобы не терпеть боль, но в итоге он ее все-таки отбросил — и дождался своих с носилками.

В больнице в Луганске Богданову ампутировали ногу ниже коленной чашечки. Как он утверждает, медсестре, которая купила ему штаны, кроссовки, тапочки и полотенце, он недавно отослал в благодарность букет из 51 розы и большого игрушечного медведя.

Свою жизнь после ранения Богданов называет “сказкой” и “фантазией”. В ноябре он, как и другие раненые вагнеровцы, находился на реабилитации в санатории в поселке Витязево рядом с Анапой. В номера расселяли по двое; жили на огороженной территории, но разрешалось ходить в магазин (только не за алкоголем или энергетиками) и на пляж — фото с набережной с большим слоном из искусственной травы некоторое время стояло у Богданова на аватарке в WhatsApp. В какой-то момент для раненых наемников организовали экскурсию: они гуляли по Старому парку в Кабардинке вместе с другими туристами. Богданову понравилось: “Мы ребята такие, всю жизнь сидим, никто ничего не видел”. На всякий случай он добавляет, что их компания “ни на кого не кидалась”.

 

Реабилитологи готовили Богданова к протезированию (после 24 ноября он перестал выходить на связь, состоялась ли операция — неизвестно). Затвердевшую культю в глубоких шрамах ему разминали электрошокером, показывали видео с упражнениями, которые можно было выполнять в спортзале при санатории. Все это время бывший заключенный получал зарплату от ЧВК — по 200 тысяч рублей в месяц.

— Жизнь построю, дорогая, ну что ты! — сказал Богданов, когда я спросила его, что он собирается делать с деньгами. — Все, хватит воровать, надо зарабатывать деньги, строить дом и начинать жизнь заново. Приеду я на могилку к этому судье, даже пить не буду. Просто посижу, извинюсь перед ним. Посидели, выпили, не поладили, и я его убил. “Прости, брат”, — вот так я ему скажу!

— А маме или сестре его не хотите извинения принести?

Богданов ответил, что это ничего не изменит: “Я еще усугублю, я еще хуже сделаю. А вдруг [мать] умрет? Сердце [не выдержит]. Опять меня посадят и обвинят, что я ее отравил или ударил”.

Ольга Павлова рассказывает, что 83-летняя мать Сергея Жиганова после смерти сына переехала в его квартиру. Все вещи убитого судьи она оставила на своих местах: свои пальто развесила на балкон. “Она ничего не трогает и мне не дает, — говорит сестра Жиганова. — Отдать ей, может быть, жалко. Я не спрашиваю. Чуть что: “Это Сережино”. Она по первости меня даже [называла]: “Сережа!.. Ой, господи, Ольга”. Путала”. 

“Когда это сейчас всплыло — что вернулся [Богданов], — у меня опять эта картинка с кровью на полу и трупом перед глазами, — продолжает Павлова. — Кошмар повторяется как бы маленько”. Матери она об этой новости не рассказывала и просила молчать знакомых — но все равно “нашлись доброжелатели”. “Она сначала как-то так, а на следующий день вообще никакая, — говорит Павлова. — Разговаривать не хочет, настроение плохое: как же, сына нет, а он там с медалями и почестями. И судимость снята”. (Мне не удалось связаться с матерью Жиганова.)

Помиловать заключенного может только президент России своим указом. До сих пор ни один такой указ не был опубликован — однако в начале января РИА “Новости” и РИА ФАН сообщили о еще двух десятках помилованных заключенных, которые якобы провели полгода на фронте (вдобавок к Богданову и еще трем мужчинам, которых Пригожин награждал в октябре). Когда журналисты спросили пресс-секретаря президента Дмитрия Пескова, подписывал ли Путин соответствующие документы о помиловании, тот ушел от ответа, повторив дважды, что помилование может быть осуществлено только в строгом соответствии с законом. 

“Государство у нас такое гуманное… Пускай это будет на совести всех, — возмущается Павлова. — От того, что я напишу заявление, вы думаете, его посадят и лишат звания этого героя, медаль отберут? Я даже не знаю, куда мне это заявление нести, я обыкновенный рядовой пенсионер. В Следственный комитет? В прокуратуру? Никуда его не посадят, все уже. У меня нет сил, мне 60 лет, я не девочка. С кем я буду бороться? С этим? Чтобы потом он еще и меня [убил]?”.

Я пересказала Богданову реакцию семьи Жиганова на его освобождение.

— Вот не надо с этим жить. Это уже не от меня зависит. Знаете, как говорят, время лечит, — ответил он.

— Что-то его мать время не вылечило.

— Значит, это не я виноват.

— Вы забрали жизнь ее сына — ей кажется, что вы виноваты, а вы на свободе и с медалью.

— Я, может, спас другие жизни, рискуя своей жизнью, своим здоровьем.

— Чьи жизни?

— Ну, мы еще не знаем, чьи я жизни спас, может быть. И не узнаем. Потому что, если бы я на этом пути не оказался, если бы никого на нем не было, эти нацисты бы прошли и перевалили бы народу там. И дошли бы до России бы, е-мое. И раздолбили ее, е-мое. Что было бы тогда?

Богданов считает, что в любом случае отсидел достаточно, а срок в 23 года не соответствовал тяжести его преступления: “Я убил одного человека, а другой там в колонии сидел — он убил четырех и получил 19! Он семью всю убил, только ребенка не нашел. Это справедливо?” — спрашивает он. Я отвечаю: “Вы убили с особой жестокостью”. “А он, короче, убивал так, чисто с удовольствием? — отвечает Богданов. — С особой жестокостью работают наши органы”.

 

Видео с награждением Богданова разошлось по десяткам пабликов “ВКонтакте” и вызвало неоднозначную реакцию. Одни называли бывшего заключенного “вампиром и людоедом” и боялись его возвращения в город, другие — героем, “смывшим [преступление] кровью”. Последние предлагали приглашать Богданова на патриотические школьные уроки “Разговоры о важном”.

Богданов почитал комментарии и рассердился. “Да, я в центре внимания, — говорит он. — Если меня обсуждают, значит, я такой знаменитый? Мне такой славы не надо”. В реальной жизни он тоже уже столкнулся с негативной реакцией на свою историю. “Я говорю девушке: “Вот сидел я”, — рассказывает Богданов. — Она говорит: “Ну ничего страшного, ну, дурачок, что поделаешь”. Дальше общаемся, все хорошо, день проходит, два, три. Она такая говорит: “А ты еще и воевал?”. Я говорю: “Ну да, я же, это, видео там в интернете есть, что мы здесь отдыхаем, лечимся”. “А, ну понятно, ты еще и дважды дебил. Все, прощай”. То есть если я сидел, то это еще ладно, она переживет, фиг с ним? А если еще и воевать пошел, то вообще дебил, точно ебнутый! Она, оказывается, против войны. А я, оказывается, пошел убивать людей за деньги!”.

“Теперь действительно ему сделают протез, дадут, может, квартиру, денежное пособие, — печально рассуждает Ольга Павлова. — Единственное, мне сказали, что такие не справляются: ему дадут денежное пособие, и он сопьется. Не знаю, сопьется ли он. Может, предпринимательством займется. Я его только на фотографиях видела. Конечно, грех так говорить, наверное, но выражение лица действительно какое-то ужасное”.

Сам Богданов связывает свое будущее с “Вагнером”. “Я считаю, что они мне открыли дверь, — объясняет он. — Нас сейчас лечат для чего? Не просто, чтобы вылечить и отпустить. Это компания расширяется, не бросает своих. У нас деньги постоянно будут. У нас будет работа, даже если эта война закончится. В других-то местах она продолжается”.

В родном Новгороде Богданов обещает больше не появляться. “У меня никого нет там. Я приеду, опять увижу этих пьяниц, товарищей своих, подруг. Все 10 лет, что они молчали? Я виноват, да, я убил человека. А до этого я что, хорошим был? Сейчас они мне звонят, пишут: “Чего ты там не отвечаешь”. Все, в черный список их! У меня новая жизнь. У меня новые товарищи, новые друзья, новая семья. Я предан этим людям”.