Премьериада на двоих
Почти десять лет назад кресло премьер-министра Соединенного Королевства покинул Тони Блэр — последний, третий за ХХ ст. звездный руководитель государства после Уинстона Черчилля и Маргарет Тэтчер. Еще в 2005 г. его друг и соратник по Лейбористской партии лорд Дэвид Паттнэм предложил Блэру подать в отставку и уступить свое место министру финансов Гордону Брауну. “Премьер-министр стал синонимом Ирака, а из Ирака будут приходить только плохие новости”, — сказал он. Помимо Ирака, рейтингу Блэра повредила смена позиции о необходимости референдума по конституции Евросоюза. Британский премьер утверждал какое-то время, что он не нужен, а затем вдруг заявил, что проведет его, даже если остальные члены ЕС не станут этого делать. Наконец, провальные для лейбористов результаты местных выборов окончательно решили судьбу Блэра.
Между тем в 2006 г. по британскому телевидению был показан фильм “Сделка”. Ключевая сцена происходит в лондонском ресторане “Гранита” в 1994-м. Это нечто вроде партийной легенды: молодые политики Тони Блэр и Гордон Браун за бокалом минеральной воды договариваются о разделе власти. Они решают оторвать партию от социалистических корней, чтобы обеспечить ей поддержку не только левых, но и большей части британского общества. Браун в фильме выглядит более серьезным политиком. Он соглашается на 10 лет уступить пальму первенства Блэру, который представляется более легкомысленным, но харизматичным. 10 лет истекают, на этом многоточии и завершается лента. Сегодня кажется, что именно тогда и закончилась счастливая эпоха британской истории в период после холодной войны.
В качестве бессменного министра финансов, “не первого, но и не второго” человека в системе власти в стране, Гордон Браун проводил политику, при которой богатые стали еще богаче, при этом их налоги сократились. В свое время, еще в самом начале работы правительства Блэра, Браун выступал сторонником 50% максимального налога. С тех пор он становился все более умеренным. Начались сокращения налогов на прирост капитала, щедрые налоговые уступки на личные пенсии и отказ включить в число налогоплательщиков иностранных миллиардеров, живущих в Британии.
Так или иначе, Гордон Браун стал премьером без выборов на 34 месяца и взял на себя всю тяжесть удара глобального финансового кризиса. Ему во многом пришлось проводить линию, обратную его собственным принципам. Поэтому в 2010 г. Лейбористская партия стала жертвой электоральной аварии.
Кошмар коалиций
Ради объективности заметим, что избирательная система в Британии мажоритарная, поэтому в анамнезе ухода лейбористов все же оказалось недовольство британцев курсом Даунинг-стрит и плохая партийная работа. Впрочем, здесь есть важный нюанс — о том, что Кэмерон привел консерваторов к победе на выборах, или о том, что тори вообще выиграли те выборы, тоже говорить не приходится.
Хотя консерваторы и завоевали 306 мест в парламенте, увеличив свое представительство в Палате общин на 108 мест, они не взяли большинства мандатов. Пусть лейбористы и получили 258 мест (потеряв 91), но упустившие пять мест по сравнению с прошлыми выборами либеральные демократы под руководством Ника Клегга сохранили целых 57. Именно они сыграли первую скрипку в процессе формирования нового кабинета.
Правительство было обречено либо стать коалиционным, либо не состояться и отправить британцев на повторные выборы. Политический класс выбрал второй вариант. И, возможно, зря: ведь с момента прихода к власти коалиционного кабинета экономика Альбиона переходила от стагнации в пределах 1% к всплескам роста. На этом фоне Лондон постоянно ссорился с Брюсселем, с трудом сдерживал целостность Соединенного Королевства и в 2013 г. подверг сомнению существование Атлантического военного союза, отказавшись поддержать Барака Обаму в Сирии.
Но в 2015-м лейбористы лидировали в рейтингах и вдруг опять катастрофически проиграли: тори взяли однопартийное большинство. Как же это произошло?
А так, что Дэвид Кэмерон в погоне за птицей электорального счастья безответственно пошел на поводу у популистов. Он пообещал им референдум по вопросу выхода из ЕС. Так что в этот капкан кабинет Кэмерона загнал себя вполне самостоятельно. Идея референдума о целесообразности сохранения Великобритании в составе ЕС возникла не вчера, она фигурировала среди главных пунктов программы консерваторов с момента их возвращения к власти в мае 2010 г. При этом стоит отметить, что и в 2010-м, и в 2015-м тори получили власть вовсе не за счет антиевропейских лозунгов.
Дальнейшее развитие событий показало, что для либеральных демократов, партии отчетливо проевропейской, этот союз стал ошибкой. В частности, потому, что евроскептическая политика старшего партнера в этом альянсе всегда подрывала их позиции. Так, в 2011 г. Лондон впервые в своей истории в составе ЕС заблокировал европейское соглашение о тесном фискальном союзе.
В 2016 г. Клегг призывал уже лейбористов дать четкий сигнал своим избирателям о поддержке кампании за продолжение членства Великобритании в ЕС. Тревога отставного политика была понятной — опросы были крайне противоречивыми, некоторые из них указывали на преобладание евроскептиков, а новый лидер лейбористов Джереми Корбин ранее неоднократно критиковал политику Брюсселя. Если бы не панамский скандал с фирмами родственников Осборна и Кэмерона (в общем, они просто оптимизировали уплату налогов, коррупции в этих материалах так и не было обнаружено) и не политическая технология, состоящая в использовании евроскептицизма в качестве стимула поддержки консерваторов, победители недавних выборов не нуждались бы в поддержке левых. А так — оказались с ними в одной лодке.
Поскольку накануне выборов главной угрозой для себя консерваторы сочли изоляционистскую и еврофобскую UKIP, с этой партией тори и начали соперничать за избирателя, эксплуатируя ее лозунги. За три месяца до выборов 2015 г. опросы показывали, что партия Кэмерона уступит в парламенте лейбористам. Но тори крупно повезло, и до недавнего времени их стратеги гордились такой изящной политической комбинацией. Правительство Кэмерона не только удержалось у власти, но и получило однопартийное большинство.
Раскол как технология
Из вышесказанного становится ясно, что на самом деле евроскептицизм консерваторов — причем до сих пор — является исключительно внутренней политической технологией, направленной на дрессировку собственного электората. При этом очевидно, что Кэмерон не проводил бы изнурительных переговоров с Дональдом Туском и другими европейскими лидерами, выторговывая специальное соглашение с ЕС (которое, за исключением некоторых нюансов социальной политики, применительно к иностранцам, было вполне банальным и повторяло цели и намерения Лондона в рамках европейской интеграции), если бы был искренним изоляционистом.
Испугавшись дела рук своих, Кэмерон стал яростно выступать за то, чтобы королевство осталось в составе ЕС, позиционируя себя как политика, который “изменил ЕС в пользу Британии”. И оказался бессилен против собственных избирателей.
Примечательно, что уже во время лихорадочных переговоров Кэмерона с ЕС, после объявления даты референдума и наконец непосредственно перед ним, прозвучали симптоматические сепаратистские заявления. Так, лидер Шотландской национальной партии Никола Стерджен заявила, что в случае выхода Великобритании из Евросоюза Шотландия проведет второй референдум по вопросу выхода из Великобритании. В Ольстере, в свою очередь, членство Великобритании в ЕС рассматривают как гарантию неповторения зверств британского спецназа в прошлом столетии.
Иными словами, победа евроскептиков (а говоря прямо — еврофобов) выглядела и выглядит до сих пор, невзирая на все еще нестойкую специфическую коалицию консерваторов Терезы Мэй с партией демократических юнионистов из Северной Ирландии, перспективой распада Великобритании.
Но вопрос, разумеется, в скорости такого распада, его политической глубине и экономической цене. Ведь даже сам по себе кошмар случившегося Брекзита посеял хаос в политической системе Соединенного Королевства. Этот хаос, истерики на обоих флангах британского политикума, только усиленные неожиданной победой Дональда Трампа, которая как бы продолжила процесс саморазрушения англосаксонской части Запада и неуступчивость Брюсселя, толкнули нового премьера Терезу Мэй к рискованной игре.
Фактически Мэй пришла руководить потенциальной “Малобританией”. Она вселяла веру в общество как могла, и еще полтора месяца назад отрыв тори от лейбористов в рейтингах был таким огромным, что Мэй решилась объявить досрочные выборы. Чтобы получить собственный авторитет как премьер, свое большинство в парламенте и долго-срочный мандат на жесткую схватку с разъяренным Брюсселем, требующим заплатить за банкет по максимальной ставке. А во главе оппозиции встал старорежимный социалист из 70-х Джереми Корбин, противник НАТО, корпораций, мечтающий о национализации промышленности, приветствующий объединение Ирландии, в общем, фрик фриком. Это легкая добыча — так сочли на Даунинг-стрит.
Как подвесить парламент
Оказалось, впрочем, что раздерганный избиратель утомился — все обещания изоляционистов оказались враньем, страна стоит на пороге развала и что дальше — совершенно непонятно. Мэй зависла над пропастью — тори едва-едва опережали лейбористов по рейтингу, а по количеству мандатов они встали на порог потери большинства в Палате общин.
Явка составила 68,6% — самый высокий результат за 20 лет (тогда впервые победили лейбористы Блэра, получив 418 мест из 659 и отправив консерваторов в оппозицию на долгих 22 года). При этом итог выборов крайне противоречив — трудно сказать, что именно он означает, кроме продолжения кризиса партийной системы Великобритании, начавшегося семь лет назад. Теперь страна получила второй за три года “подвешенный” парламент, как это называют британские комментаторы. Что же он собой представляет, почему так произошло и чего ждать от Лондона?
Во-первых, следует сказать, что ошиблись все опросы, кроме YouGov, шокировавшего общественность расчетом, показавшим, что консерваторы утратили свой гигантский отрыв в 24% и не смогут удержать однопартийное большинство. Вместо 330 мест, которых добился Кэмерон в 2015 г., при минимальном необходимом большинстве в 326, они получат 318.
Во-вторых, поддакивать кабинету стали и лейбористы Корбина, с одной стороны, называя ЕС чуть ли не клубом корпораций, а с другой — опасаясь за сегмент собственных избирателей, которые оказались тайными изоляционистами. Похоже, это была не слишком правильная тактика, ведь, консолидировав раздраженных проевропейских избирателей, “трудовики”, скорее всего, могли бы и выиграть. Партия прибавила в среднем 31 место (36 округов приобрела и пять проиграла), а это крупный успех. И комментаторы признают, что лейбористы обязаны своим успехом простецкой, принципиальной и коммунистической харизме Корбина.
Похоже, британцы стали ностальгировать по временам Блэра, когда у них не отбирали разнообразных оплачиваемых прав и льгот и не добивали риторикой “надо затянуть пояса”. Мэй обещала пойти навстречу малоимущим слоям, даже ударялась в популизм, но причина проблем банальна: денег нет и не будет. Ведь надо как-то откупиться от ЕС — или утратить его рынок. Сказки о процветании, которое должен принести Брекзит, начали надоедать среднему британцу.
В-третьих, пропорционально самые большие электоральные потери понесла Шотландская национальная партия, выступающая за обособление Шотландии и исповедующая левые и проевропейские взгляды — ее представительство сократилось на целых 19 мест. В своем округе проиграл даже бывший первый министр Шотландии Алекс Салмонд, таким образом завершивший свою 30-летнюю политическую карьеру, а также другие известные националисты. Похоже, избиратели элементарно разочаровались в попытках националистов хоть что-то успешно завершить — так, Великобритания пока остается в ЕС вся в целом, а переговоры теперь явно зависнут. А ведь сначала надо выйти из ЕС, затем — из Соединенного Королевства и вновь вступать в Союз на общих основаниях. А это довольно сложно — процесс затянется на годы. Поэтому шотландцы, видимо, решили не экспериментировать. Да и тори сами быстрее доведут королевство до разъединения.
Возвратилась на арену Либерально-демократическая партия, в 2015 г. сильно пострадавшая из-за коалиции с консерваторами, поскольку ее избиратель счел, что его наказ нарушен: в него никак не входило разламывание ЕС. Партия прибавила три округа и стала четвертой по величине фракцией. Но от нее по-прежнему мало что зависит.
Теоретически раз Корбин выступал за то, чтобы отпустить Ольстер, то за него могла бы вписаться националистическая Шинн Фейн. Она тоже увеличила свое представительство на три места — тревожный звонок для политики Лондона в Северной Ирландии. Однако партия уже заявила о том, что не возьмет мандаты (так она делает многие годы и получаются своего рода “пустые места”). Мол, варитесь в своем английском соку и дальше. Но и с ней в пестрой условной коалиции Корбина оказался бы лишь 321 штык. Так что единственное, на что способна оппозиция, — это шатать власть, требуя новых выборов.
“Золотая акция” у Белфаста
А “золотая акция” оказалась в руках другой партии из Северной Ирландии — юнионистов, выступающих за сохранение Ольстера в составе Великобритании. Ведь у них целых десять мест. Но на эти мандаты как раз и рассчитывали тори, чтобы сформировать большинство в один мандат. Большинство политических ветеранов от обеих партий прямо назвали такой альянс опасным — он ставит Лондон в зависимость от радикальных политиков-империалистов, в своем роде представителей “английского мира” в Северной Ирландии, что неизбежно приведет к дальнейшему росту антагонизма в Ольстере. Однако показательно, что другие политические силы даже не протянули Мэй руку для создания коалиции. А в связи с нарастанием террористической деятельности и по другим причинам тронную речь королевы, благословляющей новое-старое правительство, пришлось перенести.
Поэтому показательно, что 21 июня в текст выступления Елизаветы II в парламенте не вошли многие из мер, объявленных Консервативной партией в предвыборном манифесте, и оказавшихся крайне непопулярными.
Симптоматично, что корона, вместе с другими регалиями хранящаяся обычно в лондонском Тауэре, была доставлена отдельным автомобилем и покоилась на столе Палаты лордов во время речи Елизаветы II. Все это печальное зрелище подытожило глубокий кризис политической системы Великобритании и ее отношений с Европой, США и окружающим миром, конца и края которому не видно. Не просматриваются и новые горизонты ускоренного экономического развития.
Между тем к тому моменту партия демократических юнионистов заявила лишь, что Мэй пошла на серьезные уступки, в частности, в вопросах финансирования бюджетных программ в Северной Ирландии. Это значит, что большинство под кабинетом тори будет “плавающим”, ведь партнеры по коалиции не горят желанием входить в “кабинет Брекзита”, зная, насколько выход из ЕС непопулярен в самом Ольстере. По иронии судьбы теперь протестанты из Белфаста держат Лондон в подвешенном состоянии. А Корбин продолжает считать себя победителем выборов и подмигивает прессе — мол, если что, его команда оперативно зайдет на Даунинг-стрит, 10.
Поэтому нельзя исключать, что в скором времени Великобритании предстоят новые досрочные выборы. И третий раз подряд тори вряд ли удержатся у власти. По крайней мере, во главе с Мэй.
