Почему в России нельзя создать Google

В мире 250 миллионов человек из 59 стран начали или готовы начать стартап. Таковы данные “Глобального мониторинга предпринимательства” (Global Entrepreneurship Monitor, GEM) за 2010 год. Россия — в числе аутсайдеров: мало того, что новых бизнесов мало, так еще почти 40% из них — вынужденные.

Мониторинг предпринимательской активности дал интересные результаты. Например, выяснилось, что предприниматели почуяли зарождение кризиса раньше экономистов и политиков. Так, в Ирландии, одной из наиболее пострадавших от кризиса стран, рост числа неудачных стартапов наблюдался за несколько лет до 2008 года, а в 2007 году люди говорили о том, что они чувствуют сокращение возможностей для бизнеса. Или выяснилось, что население беднейших стран Африки южнее Сахары (Ангола, Гана, Уганда, Замбия) гораздо более оптимистично смотрит на возможность открыть свое дело, чем жители стран на севере континента и на Ближнем Востоке (Египет, Иран, Пакистан, Саудовская Аравия, Западный Берег Иордана и сектор Газа). В странах со средним ВВП на душу населения Латинская Америка оптимистичнее Восточной Европы, а среди развитых стран — Северная Европа оптимистичнее Южной. Еще один интересный результат — рост числа вынужденных предпринимателей, тех, кто начал свое дело из-за невозможности найти работу.

У России, по традиции, своя суверенная стать. Количество стартапов на душу трудоспособного населения у нас невелико — 3,9%, причем цифра эта не изменилась с 2009 года. Зато изменился состав начинающих бизнесменов: если в 2008 году вынужденными было лишь 28% из всех стартапов, то в 2010 году 36% новых бизнесов открываются не по доброй воле. Значительная часть из них сделана женщинами: если в 2008 году мужчин-предпринимателей было в 1,8 раз больше, то в 200 — только в 1,3 раза. Если перевести сухой язык цифр на человеческий, это означает, что мотивом значительного количества стартапов в России было: “Муж, сволочь, как уволили, так и залег на диван, а как детей кормить?”

А теперь скажите честно: что эта женщина, оказавшаяся главой безработной семьи с детьми, будет делать: создавать новый продукт, который, по ее мнению, перевернет мир, или же пойдет путем тысяч своих соотечественниц? Правильно: она возьмет в руки клетчатый баул и полетит в Китай за дешевыми шмотками. Биллы Гейтсы и Сергеи Брины появляются не там, где дети есть просят, а там, где есть возможность потратить свободное время на то, что ты считаешь гениальным. Перельманы-бессребреники возможны в академической науке, а не в бизнесе.

Идем дальше. Вот кризис кончается, и появляются новые рабочие места. Что будут делать эти предприниматели, для которых собственное дело стало лишь возможностью выживания? Ну, какая-то часть, увлекшись, решит не возвращаться в наемные работники. Однако большая часть вынужденных предпринимателей бросят это хлопотное дело, уверены авторы российской части исследования. Так что в ближайшие 2—3 года стоит ждать утоньшения и без того узкой предпринимательской прослойки. А это, кстати, не только негативное влияние на рыночную конкуренцию, но и снижение доли инициативных людей, готовых к независимости и самостоятельности. Что уже плохо для общества, так как чревато новым ростом патерналистских настроений.

“Политикам следует смотреть не только на количество активно действующих предпринимателей. Они должны понимать также, каков вклад этих индивидуумов в экономический рост и конкурентоспособность национальной экономики. Создают ли эти предприниматели рабочие места? Образуют ли они креативные, глобальные компании? Вот какие вопросы важны”, — констатирует профессор Донна Келли, одна из авторов глобального отчета. Судя по российским данным, с креативным бизнесом у нас вряд ли может быть хорошо. В том числе потому, что правительство простимулировало в кризис самозанятость (путем одномоментной выдачи годового пособия по безработице), а вот стимулов для роста инновационного бизнеса как не было, так и нет.

Впрочем, у нас вообще плохо со стимулами для предпринимательства. Несмотря на то, что Россия находится среди стран-середнячков по экономическому развитию, по оценке рамочных условий для деятельности бизнеса она уступает даже малоразвитым странам. Так, с защитой прав интеллектуальной собственности мы стоим на одном уровне с Пакистаном, Угандой и Боливией, Боснией и Герцеговиной и Палестиной (привет постиндустриальной экономике). По легкости доступа к финансированию — на уровне Греции, Ирана и Исландии (еще один привет — росту числа рабочих мест). А уж по уровню передачи новых знаний и технологий, без чего невозможна пресловутая модернизация, мы гордо приближаемся к Египту, Гане, Уганде, Замбии, Гватемале, Боливии, Эквадору, Вануату и Тринидаду. Россия — вперед?

Татьяна РЫБАКОВА