Майдан Освобождения

Не оставляй без внимания подателя петиции прежде, чем выслушаешь его. Отвергни его, только дав ему услышать, почему ты отверг его. Ибо сказано: “Петиционер хочет быть услышанным еще более, чем он хочет того, чтобы его требование было удовлетворено”.

Рехмир, визирь Тутмоса III и Аменхотепа II,
градоначальник Фив, жил в эпоху Нового царства (XV ст. до н.э.)

За вычетом высокого слога, приличествующего гробнице выдающегося государственного деятеля древности (именно там высечен этот текст), такое изречение могло бы украсить современные западные учебники по общественному администрированию как одно из наиболее удачных обоснований необходимости диалога власти с общественностью. В лучших восточных традициях оно могло бы быть прочитано как пророчество уходящей египетской власти. В этот раз власть три десятилетия кряду умудрялась не только не слышать голос общественности, но и часто говорила от ее имени сама, сконструировав медийный образ своей страны, который устраивал как саму элиту, так и ее влиятельных международных партнеров.

Ключевым в этом образе был страх: страна представлялась внешнему миру как колыбель исламского экстремизма, способная погрузиться во мглу средневековья, если бы не титанические усилия прозападного президента и его режима, небольшой, но самоотверженной группы людей, поставивших свою жизнь на карту дела мира в постоянно взрывоопасном регионе Ближнего Востока. Полицейский режим, основанный на массовых репрессиях против инакомыслящих, ограничении всех демократических свобод, юридически оформленных как постоянно продлеваемый режим чрезвычайного положения, постепенно привел к сворачиванию социальных лифтов, доступных для наиболее активных слоев населения. Экономическая политика, главным принципом которой было обеспечение интересов все более крепнувшей олигархии, при попытках подкрепить ее доминирование в обществе путем создания управляемого, политически молчаливого среднего класса, оказалась провальной не столько экономически, сколько социально и политически.

Ход революционных событий довольно широко освещался в украинской прессе и на телевидении. Мы бы хотели сосредоточиться на некоторых итогах и попытаться заглянуть в будущее.

В своей реакции на события первого этапа протестных акций, до второго выступления Мубарака, египетские власти вели себя стандартно. В определенном смысле можно сказать, что подобная их реакция — использование грубой силы против протестантов, попытки запугивания, криминальный террор — лишь более рельефно обнажили все слабые стороны режима. Уже на этом этапе в рядах правящей элиты наметился раскол, который в итоге и привел к краху режима.

Менее очевидными для непосредственных участников событий на площади Тахрир („Освобождение“) стали более глубокие системные ограничения, которые проявились в ходе дальнейших событий. Основой властной пирамиды в Египте, как и в других арабских странах, являются армия и полиция. С одной стороны, армия выступает в роли кузницы руководящих кадров — все три президента независимого Египта были военными. И даже формально выйдя из ее рядов, генералы продолжают для всех оставаться частью военной касты. С другой стороны, причастность к армии в силу всеобщей воинской повинности ощущают миллионы рядовых египтян.

Авторитету армии служит и очевидный позитивный контраст со вторым ключевым элементом властной конструкции — ее репрессивным аппаратом, то есть полицией и спецслужбами. Формальные институты египетской государственности — парламент, правительство и, в меньшей мере, судебная система — в той или иной форме всегда оставались инструментом президентской власти.

События января показали, что выгоднее быть частью действующей армии, как министр обороны Тантауи, чем военным по духу и частью истеблишмента, как Омар Сулейман. Насилие, ставшее неотъемлемым элементом событий по воле властей, поставило человека с ружьем в положение единственной реальной силы, которой понадобилось несколько дней закулисных маневров, чтобы провозгласить себя действующей властью. Вторая речь президента стала последней. Дальше голосом власти с народом заговорила армия.

Был образован, якобы с благословения невидимого ныне Мубарака, Высший совет вооруженных сил, который приостановил действие конституции, парламента и стал высшим органом власти в стране. На самом деле победила линия министра обороны Тантауи. Омар Сулейман проиграл или, возможно, временно ушел в тень. Поговорка „победителей не судят“ в данном случае пока применима не вполне, поскольку многие среди восставших еще не раз потребуют именно суда.

Временный военный совет оказался пока наилучшим форматом для части старой элиты, позволяющим ей заняться разделом немалых активов прежнего режима под прикрытием пока еще непререкаемого для всех сторон авторитета воинов-освободителей. Гарантией незыблемости этого наспех сколоченного карточного домика власти является еще большая неорганизованность и неготовность к реальной политике со стороны „шабаб“ (молодежь) — так теперь принято называть истинных вождей революции в отличие от „примкнувших“ к ним ручных оппозиционеров прошлого, таких как партия „Новый Вафд“.

Это тридцатилетние юноши и девушки, мусульмане и христиане, представители молодежек всех партий и групп и масса беспартийных завсегдатаев интернет-кафе. Ценностью, предметом особой гордости для революционной молодежи стало их разнообразие и способность действовать сообща, невзирая на распри и недоверие, разделяющие представителей более старших поколений. Невозможно было бы себе представить исторических лидеров „Братьев мусульман“ и поборников освобождения рабочего класса в одном строю. Мир увидел действительно новый Египет. Но на что способна эта молодежь? Выдержат ли они испытание реальной политикой?

Насколько демократичнее станет новый Египет, можно будет сказать, увидев этих молодых лидеров в Национальном собрании страны. Но до этого страна должна будет пройти через испытание военным режимом и испытание самого этого военного режима на прочность. Высший военный совет обещал провести выборы новых органов власти в шестимесячный срок. По какую сторону баррикады окажутся ныне прославляемые генералами молодые политики и военные, как сложится судьба полицейских начальников и массы коррумпированных нижних чинов, чей беспредел и вымогательство стали одним из ключевых мотивов восстания? Найти ответы на эти и многие другие подобные вопросы, задаваемые ныне старой власти, будет непросто.

Генералы, в руках которых не только пушки, но и бразды управления самым крупным египетским бизнесом, как никто заинтересованы в стабильности. Понимают ли они, что теперь ее можно достичь только путем компромисса с активной частью общества? Декларации их говорят, что да. Неготовность принять вызов молодых политиков и конкретизировать взятые на себя обязательства по передаче власти — назвать даты, определить условия — часть игры, которая еще может повернуть историю вспять.

Есть еще одно неизвестное в уравнении новой власти. Это то, чем пугал Мубарак весь мир. Это то, чего мир на самом деле боялся. Речь идет прежде всего о „Братьях мусульманах“ и возможном их приходе во власть в результате парламентских выборов. По оценкам самых оптимистически настроенных экспертов, на честных выборах они могут получить до 30%. Мимоходом поставим еще один немаловажный вопрос: насколько честными могут быть выборы в стране, ни разу не видевшей настоящих выборов? И насколько безопасным может быть проведение этих выборов в образовавшейся конкурентной среде?

По другим оценкам, в которые верится больше, „Братья мусульмане“ могут получить чуть более 10% голосов. Самая сильная некогда египетская оппозиционная группа пережила целую серию кризисов в последние двадцать лет. Внутренние расколы, возникшие вследствие конкуренции „молодежи“ с партийной геронтократией (недавно ушедшему под натиском семидесятилетних конкурентов „верховному наставнику“ „братьев“ — 82 года, как и бывшему президенту Мубараку), недовольство настоящей молодежи, которая находит общий язык с новыми левыми и правозащитниками лучше, чем со своими официальными вождями, наконец, отсутствие настоящего национального лидера в их рядах — все это ослабляет движение.

Перед „Братьями мусульманами“ стоит задача сформировать политическую партию, поскольку они не партия, а джамаат (община). Молодые „братья“ склонны сейчас вдохновляться моделью правящей турецкой партии, которая имеет похожие корни. Разница в том, что тот непростой эволюционный путь, который прошла исламистская Партия справедливости и развития, у египтян — впереди. Но „исламский фактор“, как принято у нас говорить, еще может сыграть свою роль. В негативном сценарии дальнейшего хода событий, который нельзя исключать, ныне правящая в стране хунта не сможет найти компромисс с группами новых политиков и, провалив „свободные“ выборы, станет, наконец, „коллективным Мубараком“. Вот тогда народному гневу понадобится знамя. Его цвет может стать таким же черным, как нынешний фирменный знак Хамас.

Все будет зависеть от готовности сторон слышать друг друга, от интонации, содержательности общенационального диалога и, главное, ответственности в отношении к партнеру. Новые силы, по-видимому, войдут в парламент, часть военных подаст в отставку, чтобы тоже не упустить из рук кресел в новообразованном гражданском правительстве. Кто кого переубедит, перекупит или перехитрит, покажет время. При балансе сил разных групп Египет получит возможность, наконец, сформировать институты демократического управления — избираемого президента, партии, парламент и независимый суд. В отличие от нашего региона, где процесс распада институтов и кризис процедур власти продолжается, что, по-видимому, волнует общество пока гораздо меньше, чем личности тех, кто стоит у руля, для каждого образованного араба понятие “государство институтов” давно стало образом желаемого будущего, и в некотором смысле арабские страны более готовы принять современные методы демократического управления, чем Украина. По крайней мере, судя по требованиям, с которыми сейчас выступают молодые люди, приведшие массы народа на новый египетский майдан, они не хотели бы, чтобы их революция закончилась лишь сменой команд.

Александр БОГОМОЛОВ, Сергей ДАНИЛОВ