Двадцать лет без СССР

Это событие до сих пор привлекает к себе внимание экспертов и политиков. По справедливому замечанию американского экономиста Лестера Туроу, “крах Советского Союза представляется одной из загадок, над постижением которой историки будут биться еще тысячу лет”. Новый российский избирательный цикл (прошедшие выборы в Госдуму и предстоящая президентская кампания) актуализировали двадцатилетний юбилей распада “нерушимого Союза”. И сегодня, через двадцать лет после исчезновения “первого в мире советского государства”, те, вопросы, которые волновали граждан некогда общей страны, сохраняют свое первостепенное значение. Как разрушить политическую монополию на власть одной партии, не вызвав при этом гражданского противоборства? Как модернизировать страну, удержав ее от распада? Кто возьмет ответственность за страну в случае обвала властной “вертикали”?

Начиная с конца 1980-х — начала 1990-х гг., мы наблюдаем интересный феномен. Среднеразвитая в экономическом отношении страна, являвшаяся, тем не менее, военной сверхдержавой, одним из создателей и гарантов системы глобальной безопасности, членом “ядерного клуба”, стремительно меняет свою внешнюю и внутреннюю политику. Она отказывается от автаркии, мобилизационной модели экономики, репрессивной политической системы, информационной, гражданской и человеческой несвободы, и пытается пойти по пути реформ, открыться миру и собственным гражданам. На момент своего распада Союз ССР переживал целый ряд переходных процессов — от централизованного планирования к рыночной экономике, от тоталитарной политической системы — к демократии, от гипертрофированной административной централизации — к развитию федерализма. Каждый из этих процессов в отдельности (и, тем более, все вместе) радикально менял установленные годами правила, и уже в силу этого провоцировал серьезные риски. Итогом этого становится не трансформация этой страны в демократическое федеративное государство, а поражение в “холодной войне”, погружение в пучину социальных конфликтов (ведущее место среди которых занимают межэтнические противоборства) и, в конечном итоге, ее распад на 15 государств и несколько де-факто образований, не признанных международным сообществом. В известном смысле последние годы существования СССР подтвердили метафору известного философа Алексиса де Токвиля о том, что “худшие времена для дурного режима наступают тогда, когда он делает попытки исправиться”.

“Перестройка”, которая многим в СССР и за его пределами в свое время казалась давно назревшей и желанной, дала совершенно не те плоды, на которые рассчитывали ее сторонники и активисты. За 20 лет, прошедшие с момента распада СССР, на его бывшей территории произошло 8 вооруженных конфликтов, которые привели к многочисленным человеческим жертвам и миллионам беженцев, разрушенной экономической инфраструктуре и контактам между людьми. Из пятнадцати бывших республик СССР у четырех из них нет дипломатических отношений друг с другом (у Армении и Азербайджана, России и Грузии).

По данным исследований авторитетной международной организации Freedom House, практически во всех постсоветских государственных образованиях в последние годы фиксируется “упадок демократии”. В бывших республиках советской Средней Азии и Казахстане, Азербайджане, Белоруссии это выражается в пролонгировании президентских полномочий. В России, по сути, то же самое, спрятано в схему “тандема”. В республиках советского Закавказья, ставших после 1991 года независимыми государствами, наблюдается дефицит легитимности при осуществлении передачи высшей власти от одного лидера другому. И даже в относительно благополучной по части гражданских свобод Украине нарушение процедуры и политических договоренностей (а это — основа демократии) вошло в правило. В республиках Прибалтики (ставших членами НАТО и Европейского Союза) более успешное внедрение демократических норм, институтов и рыночной экономики дополняется поддержанием мягкой формы апартеида (посредством разделения общества на граждан и “неграждан”). Такой “упадок демократии” никоим образом не способствует тому, чтобы разрешать многолетние проблемы на компромиссной основе по формуле “победа—победа”. А не “победа—поражение” или посредством “игры с нулевой суммой”. При этом запрос на усложнение политической повестки дня существует повсюду на постсоветском пространстве. Это показали и недавние массовые митинги против фальсификации итогов парламентских выборов в Москве, и прошлогодние выступления оппозиции в Белоруссии, и уличные выступления в Грузии, и “кровавая суббота” в Армении в 2008 году. Даже в непризнанных государствах предпринимаются попытки преодоления авторитарной модели (взять хотя бы недавние президентские выборы в Южной Осетии).

В этой связи правомерен вопрос: “Был ли распад СССР “крупнейшей геополитической катастрофой ХХ столетия” (как сказал второй президент и действующий премьер-министр России Владимир Путин), или он знаменовал собой конец “империи зла” (как определял это государство сороковой президент США Рональд Рейган)?”

Как и любое геополитическое изменение такого масштаба, исчезновение с карты мира СССР не может быть измерено одной мерой. Прежде всего, оно продемонстрировало важный факт. Прекращение существования СССР как формально-юридический факт и исторический процесс распада “империи Кремля” — не одно и то же. В декабре 1991 года с карты мира исчезло государство, занимавшее одну шестую часть суши, но процесс распада советской государственности только начался.

Однако политическое бытие новых независимых государств оказалось на долгие годы в плену советских подходов и моделей. Во-первых, формальный отказ властных и интеллектуальных элит от коммунистической идеологии не стал ее действительным преодолением. Многие ценности, нормы поведения, политические подходы, сформированные в советский период (прежде всего, неготовность к компромиссу), продолжают определять политическую культуру новых независимых стран СНГ и Балтии. Во-вторых, Союз ССР рассматривался как государство, главными субъектами которого выступают не граждане, а социалистические нации. Фактически же советское государство определило этнические группы в качестве главного субъекта политики и государственного права. Не права отдельного человека, а коллективные права наций рассматривались в качестве приоритетных.

Именно поэтому при распаде Советского Союза границы между новыми государствами (и сама государственность новых образований) были признаны легитимными далеко не всеми. Отсюда и вооруженные конфликты, и латентные пограничные противостояния (существующие практически между всеми странами СНГ). Как следствие конфликтов, этническая гомогенизация, региональный партикуляризм, мягкая или жесткая форма апартеида, отказ от компромисса в вопросах о возвращении беженцев, рассмотрение нового государства как “этнической собственности” “титульной нации”.

Таким образом, исторический процесс самоопределения, запущенный с распадом СССР и сформированный самой советской моделью власти и управления, не закончился. До урегулирования этнополитических конфликтов на территории бывшего Советского Союза и признания новых границ легитимными его распад невозможно считать окончательно завершенным. Между тем, без завершения этого процесса невозможно говорить о состоявшейся государственности постсоветских стран, их реальной независимости и переходе к демократии.

Сергей МАРКЕДОНОВ