Между Руром и Саксонией

Парадокс: отрасль, благодаря которой, собственно, и появился Донбасс, стала для него чуть ли не обузой. Сейчас, несмотря на профессиональную гордость и всем известный патриотизм, шахтером здесь мало кто мечтает быть. В то же время никто не верит, что человек, проработавший всю жизнь на шахте, пойдет лепить конфеты. И это еще один парадокс: с одной стороны, на шахтах острый дефицит квалифицированных кадров, с другой — сложности с трудоустройством работников ликвидированных шахт.

Проблемы в угольной отрасли возникли не сегодня, но нынешнее ее состояние — результат фатального наложения нескольких неблагоприятных факторов. Самый серьезный из них заключается в том, что государство никак не может решить, нужны ему шахты и уголь или нет. Декларируется — да, нужны. Уголь — стратегический энергоноситель, и от работы шахтеров зависит энергетическая безопасность страны. Но это всего лишь пафосные слова, а настоящих, действенных реформ в углепроме не было давно. Хотя слово “реформа” мелькает часто, и его в Донбассе побаиваются: сразу возникают ассоциации с тем временем, когда шахты пустили в “свободное плавание” — ставили государственными, но без господдержки. Тогда почти все угледобывающие предприятия просто “упали”.

Шахты и копанки

Структурная перестройка угольной отрасли подразумевает жесткие реформы, сопряженные с закрытием, ликвидацией бесперспективных, убыточных шахт, передачей некоторых из них в частные руки. Но дальше популизма дело не идет: кто станет закрывать шахты накануне выборов? Никакой власти не хотелось, чтобы шахтеры выступили — многие еще очень хорошо помнят, как несколько лет назад они стучали касками в Киеве. Поэтому реформирование пока ограничилось тем, что государство взяло на себя обязанность реализовывать добытый уголь.

В начале года проблему сбыта решала лично Юлия Тимошенко. Она распределила между коксохимиками Украины миллион тонн добычи по фиксированным ценам. Сегодня за такие деньги уголь брать никто не хочет: невыгодно, да и такой объем не нужен — у металлургов (основных потребителей) проблемы со сбытом продукции. Отсюда нынешний спад производства в угольной отрасли (а добыча падает катастрофически).

Казалось бы, чего проще — отдать шахты в частные руки (на определенных условиях, разумеется), но этому активно сопротивляются шахтерские профсоюзы. Понятно почему, ведь их роль на частном предприятии будет не такой, как на государственном. Не случайно один из лозунгов нынешнего палаточного городка у памятника Ленину в Донецке звучит так: “Не отдадим шахты в частные руки!”

Конечно, не профсоюзы являются главным тормозом в приватизации шахт. Как уже говорилось, само государство не решило, какие шахты выставлять на продажу и выставлять ли их вообще. Да и бизнесмены не очень торопятся шахты приобретать. Как минимум по двум причинам. Никого не греет взять “лежачую” шахту, вложить в нее деньги, а через несколько лет, когда появится прибыль, доказывать государственным органам, что он ее (шахту) “правильно взял”. Зачем рисковать своими деньгами, если предприятие можно приобрести другим путем? И это вторая причина.

Сейчас государственные шахты фактически работают на частный бизнес. И не только потому, что коксохимические заводы и металлургические комбинаты в основном частные, и в известной цепочке “уголь-кокс-металл” прибыль зарабатывается только в двух последних звеньях. Частный бизнес зарабатывает на самих шахтах. Не на угле, а именно на шахтах. Сейчас картина на многих государственных шахтах примерно такая: денег хватает только на выплату зарплаты, и то не у всех. Электроэнергия и снабжение идут в долг. Берутся кредиты не под развитие, а под траты — проедание, и мало кто не понимает, что это невозвраты. В такой ситуации (а она отнюдь не оригинальна и была таковой не только сейчас, но и в течение двух последних лет), у государственной шахты появляется “инвестор”. Он под отгрузку поставляет на шахту необходимое оборудование, за которое предприятие расплачивается деньгами, вырученными от продажи угля тому же “инвестору”. Только за это оборудование цена завышенная, а на получаемый по такому договору уголь — заниженная. Директор шахты и рад бы продать кому-то свою продукцию по нормальным ценам, но над ним еще висит долг “инвестору”. При такой форме расчетов шахта быстро “садится на иглу” — ведь зарабатываемых на добытом угле денег в лучшем случае хватает, чтобы расплатиться с долгами. Подобных “инвесторов” немало, и по разным оценкам шахты должны им от 8 до 10 млрд гривен. Но никто особо не нервничает, ведь на самом деле все понимают, что эти долги — “дутые”: так называемые инвесторы из собственных реальных денег ни копейки не потратили.

Поэтому на шахтах к слову “инвестор” относятся с недоверием. “Инвестору” ни к чему развивать предприятие, понижать себестоимость, увеличивать добычу. Это нужно только собственнику, и именно он должен этого добиваться. А на сегодняшний день собственник углепрома — государство, которое не знает, что делать со своей собственностью. Хотя логичнее было бы отдать шахты в руки тех, кто заинтересован вкладывать средства в их развитие.

По мнению руководителя департамента по добыче угля корпорации ДТЭК (Донбасская топливно-энергетическая компания ) Юрия Чередниченко, сегодня на многих шахтах уголь добывать нецелесообразно, поскольку затраты на добычу одной тонны больше, а иногда значительно больше, цены реализации. Такая ситуация возникла потому, что в свое время никто не вкладывал средства в развитие предприятий — проведение необходимых горных работ, капитальное строительство, закупку нового оборудования для восполнения производственных мощностей. Шахты просто “доили”.

Есть еще один вид бизнеса, процветающий на государственных шахтах, но официально закрытых. Это небезызвестные копанки — норы, где нелегально добывают уголь. По статистике Конфедерации свободных профсоюзов Украины, нелегальных шахт в Донбассе около 6 тысяч, в них работает около 60 тысяч человек и ежегодно добывается около 5 млн. тонн высококачественного угля. Развит этот бизнес в основном в так называемых малых шахтерских городах. Самодеятельные старатели врубаются в тоннели закрытых выработанных шахт и добирают то, что было нерентабельно добывать централизованно. Раскапывают такие артели и тонкие, близко расположенные или выходящие на поверхность пласты угля, не пригодные для промышленных разработок. Естественно, техники безопасности — никакой, поэтому почти каждый месяц в копанках гибнут люди.

По мнению заместителя председателя Донецкой областной государственной администрации Юрия Гримчака, данные профсоюза несколько преувеличены. Реально в копанках ежегодно добывали около 1-1,5 млн тонн угля. Там действительно работали люди с закрытых шахт, но это был не стихийный, а системный, хорошо организованный бизнес, со своей службой приемки и реализации угля. О налогах государству смешно даже говорить: их никто не платил.

Юрий Гримчак считает, что закрыть копанки — не проблема (что и делается), проблема в трудоустройстве тех, кто там работал. Поэтому сейчас желающим легально вести разработки неперспективных и выработанных месторождений выдается официальная лицензия с требованием соблюдения правил охраны труда.

От специалистов приходилось слышать и другую подоплеку этого нелегального бизнеса. По их словам, кроме того, что у старателей нет бремени налогов и капитальных вложений, за счет которых удается сводить концы с концами, существует еще одна хитрость. Дескать, почти весь уголь из копанок — так называемый молодой, самый дешевый и низкого качества. И продавать его по цене настоящего угля удается только благодаря каким-то схемам. Например, сбывая на электростанции под видом угля из шахты, где свои приемщики получают откат и смешивают этот молодой уголь с качественным.

Сегодня в целом по отрасли износ промышленно-производственных фондов составляет около 70%, средняя производительность труда примерно в четыре раза ниже, чем в России (27,4 против 135 тонн в месяц на одного шахтера), а большинство шахт убыточно — 71 шахта дает всего 6% добычи. Не говоря уже о кредиторской задолженности в 10, 054 млрд. грн. и дебиторской — в 2,97 млрд. грн.

Такая ситуация в углепроме (и не только в Донецкой области) вызывает закономерные вопросы. Имеет ли украинская угольная отрасль перспективы в целом, и может ли она работать вообще без убытков и дотаций государства? То есть действительно делать крупный легальный бизнес. Может ли углепром, как любят говорить в Донбассе, “дать коксу” — показать, на что он способен.

Балансовые запасы угля в Украине составляют 34-45 млрд. тонн, из которых свыше 13 млрд. — коксующиеся. В этом объеме Донбассу принадлежит около 90%. Оказывается, и работать можно с прибылью. Как пример можно привести шахту “Красноармейская Западная №1” и шахту им. Засядько. Здесь уровень валовых затрат на добычу угля ниже уровня доходов от его реализации.

Нормальную рентабельность многих других шахт обеспечивает их включение в одну из вертикально-интегрированных структур, сориентированных на металл или электроэнергию. Хорошим образцом может быть Донбасская топливно-энергетическая компания, которая входит в состав “Систем Кэпитал Менеджмент” (СКМ). В угольном секторе ДТЭК — расположенный в соседней Луганской области “Павлоградуголь” (10 шахт) и донецкая шахта “Комсомолец Донбасса”. Помимо них у корпорации три собственные ТЭС (”Восток-Энерго”) и коксохимические предприятия.

Среди шахт известны и те, где работают по методу Баранова, точнее, сам Юрий Иванович и его команда. Обычно в работу берется сразу три шахты. Одна — хорошо работающий донор, другая — молодая, перспективная, которую Баранов строит, третья — выработанная, он ее постепенно подводит под закрытие. Таким образом, происходит своеобразная диверсификация. У Баранова нет текучки, везде работает одна квалифицированная команда, которую он переводит с одной шахты на другую. За счет отлаженного менеджмента и высокой производительности труда все возможности шахт используются по максимуму, а затраты сокращаются до минимума. Но самое главное, что перспективная разработка молодой шахты ведется заблаговременно, и проблема ее освоения не сваливается как снег на голову, когда в старой шахте уже все вокруг выработано.

Наследие Джона Юза

Металлургия — вторая после угля (а может быть, и первая) визитная карточка Донбасса. Ей и заводу Джона Юза обязан своим появлением Донецк. Металлургия и обработка занимают в структуре реализованной промышленной продукции области более 47%, а это около 50% всей украинской металлопродукции. Из 11 крупнейших украинских меткомбинатов семь находятся в Донецкой области. Самые известные из них — ОАО “Мариупольский комбинат имени Ильича”, ЗАО “Азовсталь”, ЗАО “Енакиевский металлургический завод”, ЗАО “Макеевский металлургический завод”, ОАО “Донецкий металлургический завод”. В связке с металлургией работают коксохимические предприятия: Авдеевский, Мариупольский, Ясиновский, Макеевский, Енакиевский и Донецкий коксохимические заводы. Сейчас возрождается Горловский коксохим.

Практически на всех этих предприятиях осуществляются крупные инвестиционные программы. Например, инвестпрограмма “Азовстали” оценивается более чем в 300 млн. долларов, ОАО “Енакиевский металлургический завод” — около 142 млн. долларов, ЗАО “Донецксталь” — в 10 млн. долларов.

Отдельного разговора заслуживает ММК им. Ильича. Его называют “Мариупольской республикой им. Бойко”. Это предприятие само себя инвестирует, да еще и содержит на своем балансе близлежащие разорившиеся колхозы. В результате создан комплекс, который при желании мог бы существовать автономно. Не хватает только собственного коксохимического производства, хотя предприятие уже нацелилось на приобретение нескольких “лежащих” шахт.

По мнению соседа ММК, генерального директора ОАО “МК “”Азовсталь”” Алексея Белого, самостоятельные коксохимы — это на самом деле украинский парадокс. Во всем мире коксохимическое производство является неотъемлемой частью целостного комплекса металлургического комбината. Но в первые годы независимости Украины эта традиция была нарушена “благодаря” мощному лоббистскому влиянию на власть директоров коксохимических заводов.

Льготный режим территории приоритетного развития (ТПР) помог за последние пять лет немало сделать для технического перевооружения отрасли. В известную производственную цепочку металлурги стали понемногу подтягивать машиностроение, и машиностроительные предприятия тоже нашли своих стратегических инвесторов. Например, успешный ныне Новокраматорский машиностроительный завод, инвестиционная программа которого рассчитана почти на 84 млн. долларов.

Однако экспортная ориентация меткомбинатов, которая долгое время ставила их в выгодное положение, сыграла с металлургами злую шутку. Конъюнктура на мировых рынках металла изменилась, спрос и цены упали, и украинские металлурги были вынуждены сокращать производство. В области из-за убыточности остановилось около десятка домен, а это потянуло всю цепочку, вплоть до угля. Его добыча снизилась — не было спроса, уменьшились объемы коксохимического производства. И совсем уж критическим в подобной ситуации стало государственное повышение цен на уголь и тарифов на железнодорожные перевозки. По словам председателя правления ММК им. Ильича Владимира Бойко, только из-за этого ежемесячные валовые доходы комбината в июне снизились примерно на 100 млн долларов.

Чтобы избежать зависимости от внешних рынков и энергоносителей, металлургия должна изменить структуру и технологии производства, считает начальник главного управления промышленности, энергетики, транспорта и связи Донецкой облгосадминистрации Владимир Жуков. По его словам, сегодня структура металлургии области такова, что она могла бы замыкаться (по обеспечению коксом) внутри региона. Особенно это актуально сейчас, когда обещают повысить цены на российский газ. Технология вдувания угольной пыли в доменную печь позволит полностью отказаться от газа. Для внедрения ее только на одном предприятии необходимо около 20 млн. долларов. А вот в мартеновском производстве заменить природный газ пока нечем. Поэтому использование его надо прекратить и перейти либо к кислородно-конверторному, либо к электросталеплавильному производству. Правда, последнее сопряжено с колоссальными затратами электроэнергии, которая также не избежит подорожания. Кислородно-конверторный цех (если ориентироваться на стоимость общей реконструкции Алчевского комбината) обойдется примерно в 1,5 млрд. долларов.

Но на все это, помимо средств, нужно время. Те же две составляющие нужны металлургам и для переориентации на внутренние рынки, где сегодня реализация металла составляет менее 18-20%. Из-за снижения спроса на него за пределами Украины в металлургии области наблюдается спад производства: в денежном выражении — на 9,5%, в натуральном — по чугуну и прокату — около 5%. Однако, по мнению Владимира Жукова, в этом нет трагедии — производить для того, чтобы положить на склад или продать по низкой цене, — нет смысла. По его словам, арматурная сталь, которую выпускают Макеевский и Енакиевский металлургические заводы, хороший пример использования металла в отечественном строительстве.

Украинский Рур, как часто называют Донецкую область, оказался не в лучшем положении. Как утверждают чиновники облгосадминистрации, отмена свободных экономических зон (СЭЗ) и территорий приоритетного развития (ТПР) сделала проблематичным привлечение средств для модернизации производства. С учетом того, что и времени на такую модернизацию почти нет, ситуация в металлургии может стать проблемой всей страны.

Под сенью пальмы

Выкованная из рельса пальма Мерцалова — не только герб Донецка. Это символ всей экономики области, сориентированной на металл, машиностроение и уголь. Сориентированной и полностью зависящей от этих отраслей до сегодняшнего дня. Малейшие проблемы в них вызывают цепную реакцию, а зачастую и настоящее землетрясение в экономике всей области. Если не развивать альтернативные направления, позволяющие ослабить зависимость от металла и угля, в самое ближайшее время у Донбасса могут возникнуть большие проблемы. Это отлично понимают и в Донецке, и в Киеве, одновременно понимая и то, что средства под альтернативные проекты привлечь сегодня будет нелегко. После ликвидации СЭЗ и ТПР потенциальных инвесторов стало нечем заманивать. Удержать бы тех, кто уже начал реализовывать инвестиционные проекты, чтобы они не свернули их и не заморозили. Среди них уже упоминавшиеся успешные шахты им. Засядько, угольная компания “Красноармейская Западная №1”, меткомбинаты и машиностроительные заводы. Благодаря СЭЗ в Донецке появилась и лучшая гостиница Украины “Донбасс Палас” — ее инвестиционный план тоже еще не выполнен.

В целом по области одобрили к реализации 160 проектов на общую сумму около 4 млрд долларов. По словам начальника управления по развитию территорий Донецкой облгосадминистрации Аркадия Хребтова, основная проблема закрытия СЭЗ и ТПР в том, что перестали появляться новые проекты. В этом году не было начато ни одного, хотя собирались запустить на 1,2 млрд долларов.

Среди тех проектов, которые уже начали работать, но не завершили свои инвестиционные программы, немало так нужных области альтернативных. В пищевой промышленности — это ЗАО “АВК” с общим объемом инвестиций более 40 млн. долларов, ЗАО “ПО Киев-Конти” — почти 120 млн. долларов, ООО “Комбинат Каргилл” — более 40 млн. долларов. Возродить былую славу (до революции 1917 года животноводы Донбасса получали призы на престижных международных выставках) могли бы мясомолочные проекты ООО “Руно”, ООО “Агротех”, АОЗТ “Артемовский мясокомбинат” на общую сумму более 20 млн. долларов.

Превратить украинский Рур в украинскую Саксонию могли бы уже работающие проекты ЗАО “Зевс Керамика” с общим объемом инвестиций более 50 млн. долларов, ЗАО “Керамические массы Донбасса” — почти 8 млн долларов, ООО “Кнауф Гипс Донбасс” — более 36 млн. долларов.

Серьезный строительный проект, с перспективой использования арматуры местных меткомбинатов, начал в рамках СЭЗ “Донбасский инвестиционно-строительный консорциум”. Планируемые утвержденные инвестиции — почти 380 млн. долларов.

Интересный проект в рамках ТПР начали на шахте им. Засядько. Здесь стали использовать шахтный метан в мирных целях. Одна из статей расходов, которая разоряет шахты, это затраты на электричество. Метан позволяет шахте полностью обеспечить себя 3 млн. кВт электроэнергии, да еще пустить ее излишки на коммунальные нужды. Экономика добычи угля стала совершенно другой. В этот проект запланировано инвестировать более 100 млн. долларов.

Есть в Донецкой области интересные проекты по производству мебели, по созданию сварочных проволок для судостроения, химическому производству. Только известный “Стирол” имеет в рамках ТПР инвестиционную программу больше чем на 17 млн. долларов.

В Донецкой облгосадминистрации опасаются, что после ликвидации СЭЗ и ТПР многие из перечисленных проектов замедлят темпы своей реализации. И тем более нелегко будет привлечь потенциальных инвесторов под так необходимые региону альтернативные направления, которые, возможно, станут новыми путями для локомотива индустрии, как нередко называют Донецкую область. Некоторые из этих путей основаны на нестандартном подходе к тому же углю. Особенность угольных месторождений такова, что иногда там встречается большое количество примесей различных руд, в том числе редкоземельных металлов. Есть разработки по подходу к таким месторождениям, как к полиметаллическим. В частности, в свое время на шахте “Пионер” даже было производство по добыче германия.

Макеевский институт сегодня тоже разрабатывает технологии по вторичному использованию угля — из террикона пытаются извлечь чуть ли не всю таблицу Менделеева. Единственная проблема заключается в получении лицензий для продажи этих элементов за рубеж, поскольку у нас пока нет на них покупателя. Но он появится вместе с производством компьютеров и сложной техники.

Оказывается, экологический бизнес не только спасение для Донбасса, на нем можно еще и зарабатывать. Терриконы уже начали использовать для производства стройматериалов. А промышленность строительных материалов — одна из растущих отраслей, и в экономике области строительство занимает 3%.

Если Донбасс будет нормально развиваться, у строительства и стройматериалов появятся хорошие перспективы. По мнению советника по экономическим вопросам DFID, доцента ДонНУ Александра Ляха, в обозримом будущем строительство должно занять около 6-7% в региональном внутреннем валовом продукте. Естественно, потребуются строительные материалы, поэтому возможности инвестиций в эту отрасль промышленности будут привлекательными. Кстати, уже сейчас работу в данном направлении изучает системный бизнес — например, СКМ.

Однако, по мнению Александра Ляха, в ближайшие 10 лет каких-то серьезных изменений в экономике области ожидать не стоит. За исключением разве что торговли и общепита. Сейчас в них почти отсутствует средний ценовой сегмент. Все либо очень дорого, либо совсем примитивно. И здесь большие шансы у среднего и малого бизнеса, которых ФПГ практически не подпускают к металлу и углю, профильным направлениям область.

Виктор СТЕЛЬМАХ