Выросла рента большая-пребольшая

Поиск и извлечение ренты гораздо привлекательнее почти любой продуктивной деятельности. Это верно не только для России с ее нефтегазовыми доходами, но и почти для всех постсоветских экономик. Однако на Украине этот тип поведения принял гипертрофированные формы.

Экономисты знают десятки, если не сотни, примеров, когда рентоориентированное поведение (rent seeking behavior) становится тормозом экономического роста. Современная Россия, видимо, войдет в учебники как пример “нефтяного проклятия”, загнавшего страну в стагнацию на десятилетия, если верить прогнозу до 2030 года Минэкономики РФ.

Другой яркий пример рентоориентированности — Украина. Здесь в извлечение ренты — непродуктивных доходов — вовлечены и властные элиты, и более широкие слои населения.

“На Украине мы имеем железный треугольник из правительства, бизнесменов и парламента, заинтересованных в максимальной зарегулированности и государственном вмешательстве в экономику с целью максимального извлечения ренты и коррупции. Население мало на что влияет и частично кооптировано и включено в ту же деятельность” — известный шведский экономист и специалист по восточноевропейским экономикам Андерс Аслунд сказал это еще в 2000 году, но за прошедшие 13 лет ситуация принципиально не изменилась. Даже усугубилась.

Все грани коррупции

Как и почти во всех постсоветских странах, один из самых прибыльных “активов” на Украине — кабинет чиновника. То есть описание проблемы рентоориентированного поведения хочешь не хочешь приходится начинать с коррупционной ренты, которую извлекают из экономики работники госаппарата и приближенные к ним лица.

По уровню индекса восприятия коррупции Transparency International Украина занимает 144-е место в мире, деля его с такими странами, как Сирия, Конго и Камерун (Россия — на 133-м вместе с Казахстаном, Ираном и Гондурасом). Такое незавидное положение подтверждают и другие показатели. Например, согласно Worldwide Governance Indicators Мирового банка, по способности к обузданию коррупции Украина входит в 16% наиболее слабых стран, с -1 баллом по шкале от -2,5 до +2,5. Точно такой же балл имеет и Россия.

Примеры взяточничества украинских чиновников многообразны. Крупнейшая из выявленных правоохранительными органами в 2012 году взяток была равна $11 млн. Именно столько требовал один из директоров Института педагогики Академии педагогических наук Украины за содействие в вопросе об аренде в Киеве принадлежащего государству помещения площадью 2,29 тыс. кв. м. Впрочем, среди крупнейших выявленных взяток аренда помещений стоит несколько особняком: из первой десятки дел половина связана с землеотводом.
В обмен на социальные блага для граждан украинские власти получают индульгенцию на извлечение коррупционной ренты

Взятками коррупция чиновников вовсе не ограничивается. По оценкам Службы безопасности Украины (СБУ), убытки от одной только коррупции при государственных закупках равны 35-52 млрд гривен, то есть около 10-15% всех расходов госбюджета. Как сказано в попавшем в прессу тексте письма руководителя СБУ премьер-министру, “от 50% до 75% бюджетных ассигнований во время процедуры госзакупок осваивается с многочисленными нарушениями”.

Однако коррупция при госзакупках ярко иллюстрирует тот факт, что проблема существенно глубже, чем простые взяточничество, хищения или махинации с бюджетными средствами.

Теоретически проблема взяточничества разрешается путем повышения традиционно низких заработных плат чиновников и улучшения контроля их деятельности. Проблемы хищений и махинаций — путем повышения прозрачности госуправления и все того же улучшения контроля.

На практике, однако, часто происходит совсем другое. Одной из основных причин высоких потерь при госзакупках СБУ называет “освобождение значительной части госпредприятий от обязательного использования процедур закупок во время приобретения товаров, работ и услуг”. Это новшество было привнесено в украинское законодательство в начале 2012 года, когда, якобы чтобы облегчить хозяйственную деятельность госструктур и госпредприятий, была возвращена действовавшая до 2010 года непрозрачная система госзакупок. Определенное лобби оказалось достаточно сильным, чтобы внести на рассмотрение на уровне кабинета министров и протащить (большинством голосов!) через парламент закон, облегчающий и стимулирующий получение коррупционных доходов.

По факту это означает, что некая коррумпированная группа влияния обладает значительным контролем над государственным аппаратом вплоть до способности создавать для себя с его помощью дополнительные (и весьма масштабные) источники извлечения ренты из экономики. В конечном счете госбюджет служит здесь всего лишь посредником, изымающим с помощью налогов деньги у тех, кто зарабатывает их продуктивной деятельностью, и перераспределяющим в пользу не занятых ничем продуктивным коррупционеров.

Безусловно, как на Украине, так и в других постсоветских странах эта проблема имеет давнюю историю. Можно вспомнить еще приписываемую то Карамзину, то Салтыкову-Щедрину, то Вяземскому фразу “Строгость российских законов смягчается необязательностью их исполнения”. Фактически она описывает именно искусственно созданную возможность получения коррупционной ренты.

Впрочем, от Российской Империи и Украине, и Российской Федерации досталась скорее историческая память. А вот преемственность по отношению к широкой системе административных рынков и неформальных деловых отношений, правившей бал в СССР, у постсоветского извлечения ренты государственным аппаратом явно имеется.

Фактически можно говорить о том, что в ряде постсоветских стран, включая Украину, бюрократический аппарат не является бюрократией в классическом смысле, как его описывал Макс Вебер. Вместо исполнения рационально организованных формальных процессов и процедур он работает в условиях размытых полномочий и задач и засилья неформальных отношений. Вместо подчинения политикам и массмедиа он сам (и довольно успешно) старается контролировать и тех и других. Вместо четкой отделенности от бизнеса вполне успешно с ним сливается. Modus operandi же постсоветского госаппарата в большой степени состоит в извлечении ренты за счет остальных участников экономики.

В таких обстоятельствах тяжесть положения общества трудно преувеличить. Высокие барьеры для входа в рынок новых игроков, подавление предпринимательской активности и потеря инвесторов, некачественное госуправление, крайне неэффективное использование ресурсов — вот цена, которую та же Украина платит за коррупционную ренту. Заинтересованность такого значимого игрока, как госаппарат, в перераспределении благосостояния вместо его наращивания не может не сказываться самым пагубным образом на экономическом росте, от которого выигрывало бы все общество в целом.

В очереди за рентой

Увы, не один госаппарат занимается извлечением ренты на Украине и на остальном постсоветском пространстве. Существует значительно более широкая категория лиц, также получающих нечто похожее на ренту — только не коррупционную, а социальную.

С точки зрения доли соответствующих расходов в экономике Украина — вполне социальное государство. Доля социальных расходов (по классификации ОЭСР) в ее ВВП в 2012 году была равна 25%. Это превышает средний показатель в развитых странах—членах ОЭСР — 21,7%, среди которых по относительным социальным расходам Украину опережают только Австрия, Дания, Франция и Германия. Восточноевропейские соседи и соратники по бывшему соцлагерю — Польша, Венгрия, Чехия — тратят меньше, около 20% ВВП. Традиционно же менее социальные неевропейские развивающиеся страны — Корея, Мексика, Чили, Турция — тратят на соцрасходы в два и более раз меньшую часть ВВП.

Таким образом, социальные расходы составляют высокую долю в экономике Украины, ненамного меньшую, чем в наиболее социально ориентированных (и значительно более богатых) экономиках мира.

Впрочем, есть и показатель, по которому Украина опережает все страны ОЭСР и, вполне возможно, весь мир. Это доля в ВВП государственных пенсионных выплат.

На Украине этот показатель равен 16%, на треть выше, чем в наиболее социальной из развитых стран — Франции. Страны—члены ОЭСР отстают в среднем более чем вдвое, Корея — в восемь раз.

Как получилось, что пенсионные расходы в одной из беднейших стран Европы разрослись до таких гигантских относительно масштабов экономики этой страны размеров? Более того, этот рост произошел за одно десятилетие. В 2000 году доля пенсий в ВВП Украины примерно равнялась среднему по ОЭСР показателю 7%.

Во время последующего экономического бума, накрывшего весь развивающийся мир и зацепившего также Украину, пенсионные расходы росли темпами, превышавшими 30% в год и примерно вдвое опережавшими темпы роста экономики в целом (в номинальном — без вычета инфляции — выражении).

Этому есть простое объяснение. В 2005 году в стране началась интенсивная политическая борьба, в ходе которой стремящиеся к власти группы, непосредственно включенные в процесс извлечения коррупционной ренты, вели себя крайне безответственно. Повышение социальных выплат без оглядки на экономические реалии стало в этот период основным инструментом политической конкуренции.

По сути, коррумпированные группы элиты — гремучая смесь из политиков, чиновников и бизнесменов — получали от населения индульгенцию на извлечение коррупционной ренты в обмен на своего рода социальную ренту для этого самого населения.

Естественно, социальная рента, отнимающая ресурсы у занятых продуктивной деятельностью работников и предпринимателей, повисла на экономике тяжелым грузом. В частности, именно высокий уровень налогообложения заработных плат (за счет которого финансируется Пенсионный фонд) выталкивает их в тень. По словам бывшего вице-премьера и министра социальной политики Сергея Тигипко, объем теневой заработной платы на Украине в 2011 году был равен 145 млрд гривен — 36% официального показателя.

Украина в итоге оказалась в своеобразной ловушке “плохого равновесия”. Извлекающий коррупционную ренту государственный аппарат делится с социально ориентированной частью населения, которое в ответ его поддерживает,— получается такой себе союз рентоискателей. Андерс Аслунд утверждает: “Проблема состоит в том, что эта модель самоподдерживающегося извлечения ренты близка к равновесному состоянию и из-за этого крайне стабильна. Она напоминает распределение власти в стагнирующей африканской стране”.

В странах с высокой природной рентой обе категории извлекают значительные доходы из природных ресурсов, мешая использовать ресурсное богатство для развития экономики. Там, где ситуация с ресурсами хуже, как на Украине, страдают занятые производительной деятельностью работники и предприниматели, что в конечном счете еще хуже. И с годами рентная удавка на шее экономики затягивается все туже.

Павел КУХТА