Суверенный фонд Соединенных Штатов Америки. Часть 1

В 2006 — 2007 гг. американские и европейские политики люто ненавидели суверенные инвестфонды из азиатских и арабских стран и делали все, чтобы им не достались самые лакомые активы на Западе. Потом смирились: крупным инвестбанкам потребовались вливания в капитал. Теперь времена переменились еще раз: о создании суверенного инвестфонда впору задуматься самим США. Это не шутка китайского чиновника, а неполиткорректное предложение, которое высказал Бенжамин А.Темплин из Thomas Jefferson School of Law, недавно опубликовавший доклад “Государственное предпринимательство”.

Крупнейший инвестор

Суверенный инвестфонд нужен Штатам для того, чтобы управление активами, доставшимися государству во время кризиса, было транспарентным, а доходы от них можно было направить на социальные программы и медицину. Ведь кризис сделал американскую администрацию одним из крупнейших всемирных инвесторов в частные компании.

На кризис 2007-? годов правительства многих стран ответили крупными госинвестициями. В экономической политике произошел серьезный разворот: трендом предыдущей четверти века были приватизация, дерегулирование, монетаризм, уменьшение роли государства в экономике. Государства заняты масштабными интервенциями, поддерживающими совокупный спрос, и спасением корпораций, “слишком больших, чтобы упасть”. И председатель ФРС Бен Бернанке, и советники Барака Обамы уверяют, что только мягкая денежная и бюджетная политика позволила избежать большой беды, и что необходимы дальнейшие госвливания.

Помощь банкам, автозаводам, прочим предприятиям в обмен на долю в их собственности превращает государство в крупного инвестора. И спорить об этом сейчас бессмысленно: это превращение уже произошло. Но может ли игрок одновременно быть судьей, следящим за соблюдением правил? Если нет, то неминуемым становится отход от принципов рыночной экономики и, как следствие, торможение инноваций. Темплин уверен, что сформулировать институциональные правила, которые позволят государству быть одновременно крупным инвестором и хранителем принципов рыночной экономики, можно. И что дихотомия “госкапитализм — рыночный капитализм” безнадежно устарела.

Модели капитализма

Темплин предлагает другую дилемму: “либеральная рыночная экономика — координированная рыночная экономика” (ЛРЭ — КРЭ). Ее ввели Питер Холл и Дэвид Соскис в книге “Вариации капитализма” (Оксфорд, 2001). Про либерализм долго рассказывать не надо, а в КРЭ не все определяется рынком: фирмы зависят от внерыночных отношений, и, скорее, сотрудничают, чем конкурируют друг с другом. Собственность более концентрирована, чем в ЛРЭ.

Более сложную типологию капиталистических архетипов предложили Уильям Баумоль, Роберт Литан и Карл Шрам в книге “Хороший капитализм, плохой капитализм, экономика роста и благосостояния” (Йель, 2007):

1. предпринимательский капитализм;

2. капитализм больших корпораций;

3. направляемый государством капитализм;

4. олигархический капитализм.

В США, полагают Баумоль, Литан и Шрам, господствовала некая смесь из №1 и №2. Но с началом кризиса модель сдвинулась к №3. Кредиты GM и Chrysler и последующее управление этой инвестицией (посредством, например, субсидий на покупку автомобилей) — явный элемент централизованного планирования, присущего госкапитализму, отмечает Темплин.

Многие уверены, что “китайской стены” между государством и бизнесом быть и не должно. “Бизнесмен приходит к министру и говорит, что ему нужна помощь, — пишет Дэни Родрик, профессор Гарвардского университета и лучший в мире специалист по институтам развития. — Что должен сделать министр? Пригласить его на чашечку кофе и спросить, чем может быть полезно правительство? Или выгнать, исходя из соображения о том, что правительство не должно потакать конкретным бизнесменам?” Родрик явно предпочитает первое.

Что делать с госинвестициями

Государство никогда не было эффективным собственником. Его инвестиции часто мотивированы не экономическими, а социальными или политическими целями. Политика вмешивается и в управление компаниями, которыми владеет государство. Возникает конфликт интересов: государству приходится одновременно быть и регулятором, и инвестором в регулируемые им же активы. Естественно, надзорные службы мягче к компаниям, контролируемым государством. При этом социальные цели и эффективное управление госсобственностью входят в конфликт. Капвложения, мотив которых — поддержка занятости в регионе, легко оборачиваются убытками.

Капитализм, направляемый государством (№3 в типологии Баумоля-Литана), легко превращается в социализм: это экономика, контролируемая из единого центра. В ней не инвесторы, а правительство определяют, какие отрасли надо развивать, и какие фирмы должны получить для этого средства. Эти фирмы далеко не всегда оказываются экономически успешными.

Как не скатиться к опасной модели госкапитализма или даже к социализму в условиях кризиса? Рецепт Темплин, как ни странно, нашел в создании суверенного фонда. Раз уж государство стало невольным инвестором, его инвестиционный портфель должен быть очень диверсифицирован. А скупка активов не должна вести к национализации больших, важных или просто понравившихся государству компаний. Государство может держать средства в облигациях и акциях множества компаний, а полученный инвестиционный доход направлять на соцобеспечение, медицину, пенсии, предлагает Темплин.

Иногда чиновникам удается даже роль венчурных капиталистов. Венчурный фонд Мэрилэнда, управляемый отделом бизнеса и экономического развития местной администрации, в первые 10 лет своего существования в среднем имел годовой доход в 30% при среднем доходе в этой индустрии на уровне 20 — 25%.

Сохранить конкуренцию

Но грош цена государству-инвестору, если оно будет вытеснять из бизнеса других инвесторов. Возможен ли “предпринимательский капитализм” — наиболее динамичная и склонная к инновациям форма — с государством, тоже занимающимся инвестициями? Баумоль и соавторы выделили четыре признака предпринимательского капитализма. В нем:

1. Создать и ликвидировать бизнес достаточно просто, барьеры входа и выхода низки. Финансовая система обеспечивает предпринимателей капиталом. Рынок труда достаточно подвижен, чтобы бизнес мог нанимать и увольнять работников.

2. Институты поддерживают право собственности и контрактные права, предприниматели могут не опасаться национализации.

3. Государство принимает институциональные нормы, делающие политическое лоббирование, попытки извлечения ренты, перекладывание доходов из кармана в карман менее выгодными, чем производительную деятельность.

4. Государство придерживается принципа свободной торговли и выстраивает антимонопольное законодательство так, чтобы крупным и мелким фирмам было выгодно инвестировать в инновации и рост.

Собственная предпринимательская (инвестиционная) деятельность государства — раз уж оно в нее ввязалось — не должна привести к нарушению этих принципов. Цель государства-предпринимателя — помочь бизнесу пережить кризис, а затем заработать на этой инвестиции, а не выжечь вокруг себя все живое.

Для этого, предлагает Темплин, инвестиционная функция государства (максимизация богатства) должна быть ограничена как от влияния политиков (иначе ничего не заработать), так и от влияния бюрократов (чтобы надзорные органы не создавали тепличные условия игры для объектов госинвестиций). Инвестиционная функция должна быть отделена и от системы госзакупок и концессий — иначе компании, не получившие госинвестиций, будут систематически дискриминироваться. Наилучший способ отделить инвестиционную функцию от политики, регулирования и госзакупок — создать суверенный фонд, который централизует все госинвестиции, уверен Темплин.

Эта идея кажется странной и маргинальной. Но, возможно, только до тех пор, пока государство враждебно бизнесу, пока оно действует топорно и не выполняет своих основных функций. Почему государство может получать доходы от налогов, а от инвестиций — нет?

Борис ГРОЗОВСКИЙ