Станцуем вальс большой войны

Философ Георгий Щедровицкий и его последователи из движения “методологов”, появившегося в 1960-е годы, — первые коучи и политтехнологи в СССР. Они консультировали управленцев-хозяйственников и функционеров КПСС — и были убеждены, что могут менять реальность, “программируя” общество и человека. Всему этому они пытались научить представителей советской, а затем и российской власти. В 1990-е последователи Щедровицкого (который и сам считал, что развитые страны “хотят сдерживать Россию”) предложили идею “русского мира”. Спустя 20 лет эта концепция в заметно искаженном виде вошла в геополитический канон Владимира Путина — и стала одним из обоснований для вторжения в Украину. Спецкор “Медузы” Андрей Перцев рассказывает историю взлета и падения “методологов”.

Мы листья пальмы заменили вербой.

Враги ценней друзей. И мы станцуем вальс

Большой войны. И летчик Аненербе

Оставит мне свой летный аусвайс.

Такими стихами собственного сочинения в сентябре 2014 года политтехнолог Тимофей Сергейцев закончил статью “Зачем жил ГП”, посвященную основателю “методологического” движения, философу Георгию Щедровицкому (ГП — это его инициалы: Георгий Петрович). Спустя семь лет, в апреле 2021-го, Сергейцев написал для РИА Новости колонку “Какая Украина нам не нужна”. В ней упоминалась “денацификация” Украины — и предпринималась попытка ее обосновать. На страницах государственного российского информагентства Сергейцев рассуждал, что в Украине “процветает нацизм”, который готовит “агрессию вовне”:

Спустя еще один год Владимир Путин отправил войска в Украину, среди прочего он пообещал ее “денацифицировать”.

После 24 февраля Сергейцев написал для РИА Новости другую статью, где объявил, что “проектировщиком украинского нацизма” был “коллективный Запад”, а “денацификация” Украины должна стать “деукраинизацией” и “деевропеизацией”.

 

 

 

 

 

 

“Укронацизм несет в себе не меньшую, а большую угрозу миру и России, чем немецкий нацизм гитлеровского извода”, — убеждал читателей Сергейцев. В июне 2022 года он попал в санкционный список Евросоюза как “центральная фигура российской пропаганды”.

Сергейцев не только колумнист РИА Новости. Он известный политтехнолог, работавший, например, в 2011 году в штабе прокремлевской “либеральной” партии “Правое дело”, когда ее возглавлял предприниматель Михаил Прохоров (об этом “Медузе” рассказали трое бывших сотрудников штаба). В последнее время Тимофей Сергейцев состоял в так называемом Зиновьевском клубе. 

По образованию Сергейцев физик; он специализировался на изучении нейтрино. В начале 1980-х лекции в Физтехе, где учился будущий политтехнолог, читал философ Георгий Щедровицкий, основатель движения “методологов”. Идеи Щедровицкого увлекли Сергейцева. А в 1990-е годы Сергейцев, как и многие другие последователи философа, решил заняться политическими технологиями.

“Методологическое” движение, появившееся еще в 1960-е, оказало большое влияние на советских управленцев и постсоветских политиков — российских и украинских (тот же Сергейцев работал в Украине на президентских выборах в 1999, 2004 и 2009 годах). Представители движения были главными теоретиками понятия “русский мир”. О необходимости защиты этого “русского мира” Владимир Путин говорил после начала войны в Донбассе в 2014 году — и во время вторжения в Украину в 2022-м (а вслед за ним эту мысль повторяли другие российские чиновники).

“Представители школы Щедровицкого довольно интенсивно шли в самого разного рода структуры, в том числе в бизнес-структуры и во власть”, — отмечал в 2017 году в беседе с журналистами сайта “Полит.ру” культуролог Виталий Куренной. Сейчас один из самых известных и влиятельных “методологов” во власти — куратор политического блока Кремля Сергей Кириенко. Именно он после 24 февраля отвечает за непризнанные республики Донбасса.

В поисках чуда

В середине 1950-х, после смерти Сталина, в СССР началась оттепель, которая привела к послаблениям и в религиозной сфере. Некоторые представители советской интеллигенции, воспользовавшись этой “свободой”, отправились на духовные поиски.

Увлекались религией даже те люди, которые родились и выросли в Советском Союзе — атеистическом государстве. Как отмечает социолог религии Николай Митрохин, “пропагандистский пресс ослабевал”, а “выжившие во время репрессий адепты различных религиозных общин получили возможность говорить (пусть и в узком кругу) без перспективы вновь немедленно оказаться в „местах не столь отдаленных“”.

В сферу их интереса попали, конечно, не только традиционные религии — православие, ислам и буддизм, — но и более экзотические учения, например “сциентистские верования” (сциентисты верили, что вскоре на планете наступит эпоха господства “чистого Разума”, во время которой будут решены многочисленные социальные проблемы).

В статье “Советская интеллигенция в поисках чуда” Митрохин так описывает духовные метания второй половины 1950-х:

Одним из таких “чудес” была “методология”.

“Методологическое” движение основал философ Георгий Щедровицкий — известный и уважаемый человек в московских интеллектуальных кругах. Вместе с философом Мерабом Мамардашвили, социологом Борисом Грушиным и писателем Александром Зиновьевым в 1952 году (еще до смерти Сталина) он организовал Московский логический кружок: его участники изучали мышление. Кружок, впрочем, просуществовал недолго: каждый из его основателей пошел в своем направлении. А Щедровицкий основал новый кружок — “методологический” — и продолжил заниматься исследованием мышления.

Мышление и язык философ и его последователи считали своего рода “программой”, существующей внутри человека, которая “оперирует” его сознанием. Соответственно, сам человек — это практически “компьютер”, который можно “запрограммировать”.

Участники кружка собирались на семинары, где размышляли над научными проблемами в психологии и педагогике (скажем, в ходе таких встреч Щедровицкий принялся изучать игры в контексте педагогической деятельности).

Соратник Щедровицкого, журналист Матвей Хромченко (по образованию он врач) описал работу семинара так, будто его участники были частями общего механизма. “Все [присутствующие] работали как техники”, функция же руководителя и модератора — то есть самого Щедровицкого — заключалась в “управлении машиной”. Он должен был “вести” ее таким образом, “чтобы это сложное, не имеющее правильной геометрической формы образование катилось вперед, порождая массу разнообразных продуктов”. Под “продуктами” имелись в виду, например, статьи и доклады.

Если же говорить более конкретно, “методологический” семинар проходил так: участники слушали доклад на научную или прикладную тему, задавали вопросы, могли выступить с возражениями, прокомментировать презентацию — и рассказать, как они ее поняли. Председатель семинара (часто им был сам Щедровицкий) мог прервать докладчика или помочь ему ответить на каверзный вопрос. Точно так же он мог поступить с авторами вопросов.

Одним из главных элементов семинара была “рефлексия”: участники анализировали каждую “мыслительную процедуру”, каждый шаг, который приводил докладчика к его выводам. Из-за этого на обсуждение каждого выступления уходило от двух до восьми заседаний, длившихся по три часа (так описывают встречи “методологов” в здании московского Института психологии Академии педагогических наук авторы статьи “Кастальский ключ Георгия Щедровицкого” в журнале “Вопросы философии” Наталия Кузнецова и Теодор Ойзерман).

Группа увлекающихся учением Щедровицкого постепенно росла. Слушатели семинаров из числа ученых или просто любопытствующих интеллигентов начинали задавать вопросы и становились активными комментаторами, потом — докладчиками, а затем могли даже претендовать на роль председателя. Прошедшие все ступени участники семинара могли организовать свои семинары отдельно от учителя.

Илья Кукулин, литературовед и культуролог, изучавший “методологов” в конце нулевых, отмечал: участники семинаров верили, что умение мыслить особым образом позволяло им преобразовывать социальную среду. “Методологи” верили, что могут менять мир — и не просто менять, а делать это “сколь угодно масштабно”. По мнению Кукулина, соратники Щедровицкого были похожи на героев романов братьев Стругацких — так называемых прогрессоров: например, дона Румату из “Трудно быть богом” или Максима Каммерера из “Обитаемого острова”.

“Прогрессоры добиваются своих целей в неправильном, тоталитарном обществе, где власть радикально отчуждена от людей и борьба с ней может идти только законспирированно, через шпионское проникновение во властные структуры, а не через публичные политические акции”, — объясняет Кукулин. По его словам, советская интеллигенция могла отождествлять себя с таким героем-прогрессором, который, будучи помещенным в “невыносимые условия”, пытается незаметно изменить их изнутри.

Да и сам Георгий Щедровицкий сравнивал себя с героями советских фантастов. “К лету 1952 года у меня сформировалась идеология, очень близкая к той, которую потом, через два десятилетия, сформулировали братья Стругацкие, а именно: я представлял себя прогрессором в этом мире”, — рассказывал он позднее, уже в 1980-х.

При этом Щедровицкий считал себя марксистом и состоял в КПСС. В 1968 году его исключили из партии — за то, что он подписал письмо в поддержку диссидентов Юрия Галанскова и Александра Гинзбурга. Однако, по воспоминаниям политолога Глеба Павловского, который в 1960-е проводил время в одной компании с Щедровицким, в диссидентском движении философа “своим” не считали — да и сам он не претендовал на то, чтобы быть диссидентом.

“Георгий Щедровицкий работал в институте, печатался в ведомственных журналах. Он говорил [советским чиновникам]: давайте мы вам поможем, подвинтим. Поможем строить управленческие схемы или почистить схемы, которые есть… Его трудно было превратить в диссидента, да он и сам не хотел”, — говорит “Медузе” Павловский.

Среди самих диссидентов работа на Советское государство, по словам Павловского, не считалась сотрудничеством с режимом. “Мы смотрели на вещи шире: хороший человек, умный, с хорошими друзьями, этого было достаточно”, — вспоминает Павловский.

Уже с 1960-х “методологи” и сам основатель движения, который в то время работал научным сотрудником лаборатории психологии и психофизиологии НИИ дошкольного воспитания, уделяли много внимания педагогике. Как пишет исследователь “методологов” Кукулин, Щедровицкий понимал ее как “особого рода проектную деятельность”. “В системе педагогики появляется особая специальность педагога-проектировщика, разрабатывающего модель-проект человека будущего общества”, — цитирует основателя “методологического” движения Кукулин.

Изучавшие педагогику Щедровицкий и его последователи считали, что “проектировать” и “программировать” можно не только общественные процессы, но и самого человека. “Для Щедровицкого сознание отдельного человека было не точкой свободы, а областью проектирования, строительства, при упрощении позиции — манипулирования”, — считал уже в начале XXI века политик-националист Константин Крылов.

Социолог религии Николай Митрохин считает, что внимание “методологов” к педагогике объясняется вполне прозаически: в советское время “существовали две больших системы, где крутились большие деньги и не очень умные люди, которых можно было обмануть и использовать”. Этими системами, по словам Митрохина, были образование и профсоюзы.

Эксперты широкого профиля

В конце 1970-х Щедровицкий, используя опыт своих семинаров, начал проводить “организационно-деятельностные игры” (ОДИ). “Моделирующие” игровые практики, по мысли философа, помогали решить практически любые “социальные задачи”: например, реформирование предприятий и советских ведомств или выборы директоров заводов. Схема ОДИ тоже напоминает о прогрессорах братьев Стругацких, как отмечает исследователь “методологов” Илья Кукулин:

“Методологи” проводили игры для советских предприятий и органов власти; их заказчиками выступали не партийные руководители из Москвы, а директора отдельных заводов, хозяйственных институтов, региональных исполкомов КПСС. Возможность получать такие заказы появилась благодаря хозрасчету.

Обычно производственники и чиновники привлекали “методологов” для решения конкретной задачи. Игра проходила, как правило, в санатории или доме отдыха. Главный модератор формировал команду игротехников (модерировали заседания отдельных групп в играх) и состав участников ОДИ, в который входили и “методологи”, и представители заказчика. Участники получали роли, которые им предстояло играть, в сценарии игр иногда специально закладывали противоборство. Во время ОДИ “проигрывалась” реальная или гипотетическая ситуация, во время которой участники искали способ решения проблемы: например, игра могла быть посвящена выводу из эксплуатации энергоблока АЭС или изменению структуры предприятия.

По воспоминаниям политтехнолога Тимофея Сергейцева, первую игру Щедровицкий провел в поселке Новоуткинск Свердловской области, она называлась “Разработка ассортимента товаров народного потребления для Уральского региона”.

Важным элементом игр была “рефлексия”, уже знакомая “методологам” по их семинарам: участники должны были публично объяснять, почему они приняли то или иное решение, — чтобы за ходом их мысли могли проследить и другие игроки.

“Поздно ночью я в смятении вбегаю к Георгию Петровичу [Щедровицкому]. Только что закончилась „рефлексия“ в группах. И я говорю: там не было „рефлексии“. Там было много чего: люди плакали, бились головой о стену, рисовали какие-то картинки, спорили друг с другом, что-то доказывали — а „рефлексии“ не было. Он отвечает: функционально это была „рефлексия“, а то, что она наполнена, как и 99% человеческого существования, всяким мусором, не играет никакой роли”, — так широко, по воспоминаниям сына Георгия Щедровицкого Петра, основатель движения понимал “рефлексию”. Петр тоже философ; в 1980-е он помогал организовывать игры, а после смерти отца в 1994 году стал ключевой фигурой в “методологическом” движении.

“[В 1980-е годы] шел переход к рынку или, как это тогда называлось, переход на хозрасчет. Он сопровождался тем, что между разными отделами одного и того же предприятия начинались экономические отношения”, — описывает в разговоре с “Медузой” условия, в которых советские хозяйственники начали взаимодействовать с “методологами”, политтехнолог Марат Гельман. По его собственному признанию, он и сам в 1990-е годы пользовался услугами “методологов” — и считает этот опыт “полезным”. Гельман тогда, по его словам, наблюдал за ходом игр и выступал на них в качестве приглашенного эксперта.

“Прежде [советское] предприятие могло существовать, не осознавая самого себя как организм, не думая о том, какие отношения внутри него сложились и складываются. „Методологи“ очень часто приходили для того, чтобы выстроить коммуникацию внутри предприятия. Это не имело отношения к политике, но это был уже консалтинг. Они [„методологи“] были привлекательны и важны для крупных [советских] руководителей, которые иногда с их помощью узнавали, кем и чем они вообще руководят”. По словам Гельмана, за три дня игры руководители и ключевые сотрудники предприятия могли узнать о своей организации больше, чем за годы работы в ней.

“Это выглядело как некое чудо, магия. Есть некая „методология“, с помощью которой непроясненные вещи становятся проясненными и очевидными. Становилось понятно, почему неэффективные сотрудники неэффективны и как сделать их эффективными, почему какие-то процессы не удавались”, — уверяет Гельман.

При этом он обращает внимание, что “методологи” не были специалистами ни в одной сфере — кроме, собственно, своей “методологии”. Именно поэтому, как ни парадоксально, они могли консультировать и проводить игры для предприятий разного профиля — от атомщиков до рыбопромышленников, считает Гельман.

В основе сценариев большинства игр был искусственно созданный, “запрограммированный” организатором ОДИ кризис, из которого его участники должны были выбраться, решая поставленную перед ними проблему. Сами “методологи” тоже оказывались в критической ситуации: им предстояло разобраться в сфере, о которой до начала игры они мало что знали.

Использование игр для решения любых задач в любой сфере социолог религии Николай Митрохин считает “шарлатанством”. “„Методологи“ все время находятся в поиске новых идиотов, которые им заплатят деньги за то, что они, не будучи специалистами ни по одному вопросу, кроме выколачивания денег и использования [своей специальной] терминологии, предложат заказчику крайне банальный или бредовый совет, — говорит Митрохин „Медузе“. — Это очень похоже на деятельность горе-бизнес-консультантов, которые, не являясь специалистами ни в чем, пытаются помочь преодолеть проблемы бизнесменам и специалистам в своем деле”.

Сами “методологи”, разумеется, считают иначе. Объясняя безграничный профиль щедровитян, “методолог” Юрий Громыко заявлял, что они должны были разбираться в том, “как человек мыслит”: “Одно дело разбираться, как шить сапог, а другое — разбираться в том, говорит ли человек что-то про шитье сапог или он просто рассказывает белиберду из модных журналов”.

В позднем СССР с помощью хозрасчета (и в рамках расчетов по этой системе, и благодаря ее введению в целом) “методологи” зарабатывали хорошие деньги: заказчики игр не скупились на их проведение. “Нужно было оплатить приезд команды игротехников — это человек 15—20. Всех разместить (часто в хороших гостиницах). Всем выплатить гонорары. Помнится, я [как игротехник] привозил с одной игры до тысячи рублей — тех, еще полновесных, когда „Жигули“ стоили пять с половиной тысяч, а килограмм колбасы „Любительской“ — два двадцать”, — вспоминал участник ОДИ философ Валерий Лебедев, который в 1990-е годы эмигрировал в США.

Поклонение методу

Для многих участников игра превращалась почти в мистический ритуал, религиозное действо. Сотрудница Всесоюзного научно-исследовательского института технической эстетики, где в 1960-е работал Щедровицкий, Лариса Говорухина (участница той самой первой игры, которая состоялась в 1979 году на Урале) признавалась, что все игроки воспринимали то, что с ними происходило, “как некое священнодействие, своеобразную игру в бисер пришельцев из Касталии, страны интеллектуалов”. А один из последователей Щедровицкого, организатор игр Петр Мостовой говорил, что считает “методологию” “не только интеллектуальным течением, но особой традицией духовной практики”.

“Игра могла продолжаться неделю, каждый день с раннего утра до поздней ночи, — вспоминал об играх тех лет их участник Валерий Лебедев. — Даже ночные танцы входили в игру. И никто не хотел спать (и не нуждался!) более пяти часов. Чем дальше, тем больше участники входили во вкус. Они не хотели уезжать. Не хотели возвращаться в понурую действительность. Они начинали летать на тех самых крыльях мышления, которые у них отрастали и крепли изо дня в день. После игры участники говорили, что они испытали настоящее счастье — такое сильное, какого они не испытывали даже от любви, не говоря уж о водке”.

Появились настоящие игроманы, которых интересовал сам процесс, а не практические цели игры. По словам Лебедева, “эти маньяки” “ездили на любую игру за свой счет, даже платили за участие в ней”. Увлечение ОДИ иногда приводило к серьезным личным кризисам для их участников.

В 1988 году к ученому-экономисту из Иркутска Юрию Березкину зашел его приятель и предложил поехать на игру в Набережные Челны; тот согласился. В Челнах Березкин познакомился с самим Щедровицким, который показался экономисту “величайшим ученым современности”. После этой знаменательной встречи он вернулся в Иркутск “другим человеком”. Березкин вспоминал:

Березкина, по его словам, “перестало занимать” все, что интересовало раньше, зато он “просиживал за „методологическими“ и философскими текстами, магнитофонными записями с разных игр чуть ли не сутками” — и продолжал выезжать в разные города на ОДИ. В конце концов Березкин, по его признанию, поссорился со своим руководством и даже развелся с женой, которая начала считать мужа “сумасшедшим”. Впрочем, уже после распада СССР Березкин защитил докторскую диссертацию и продолжил работать в Иркутске. Георгия Щедровицкого он, как и другие “методологи”, называет “Учителем” с большой буквы.

Другой соратник Георгия Щедровицкого, журналист Матвей Хромченко, по его собственным воспоминаниям, “бросился” в свою первую ОДИ “с воодушевлением”. “А завершилось катастрофой: к последнему дню я понял, что жизнь не удалась и пора с ней завязывать. На то, чтобы вернуть меня к нормальному мироощущению, Георгию Петровичу понадобилось полгода”, — пишет он.

По утверждению Хромченко, “подобные мировоззренческие катаклизмы переживали многие, причем социально успешные и профессионально статусные люди”. Этот эффект игр якобы понимал и сам Щедровицкий. “ОДИ особенно полезна для сильных людей (потенциальных и актуальных лидеров), имеющих свое содержание и способных отстаивать и развивать его в безнадежных ситуациях. Для всех других (более слабых) жесткая ОДИ может оказаться разрушительной (или гибельной)”, — цитирует основателя “методологического” движения Хромченко.

Исследователь Николай Митрохин объяснил “Медузе”, что в “методологическом” движении четко прослеживаются черты “коммерческой секты сложного типа”: “Они поклоняются своему лидеру и разработанному им методу, который заменяет им религию. „Методологи“ осваивают набор специфических практик внутри организации, овладевают мифологией и терминологией. <…> Наиболее опытные „методологи“ становятся „жрецами“ этого „культа“: после того как человек овладевает „методом“, он может сам проводить собрания, где „метод“ представляется как инструмент для решения любой задачи. Следующая стадия — коммерческое использование „метода“”, — говорит Митрохин.

Сам Георгий Щедровицкий не скрывал, что “методологи” сознательно используют “специальные термины”, чтобы с их помощью “загородиться от дилетантов и болтунов”.

Культуролог Виталий Куренной заявил “Медузе”, что считает некорректным относить движение методологов к “сектам” или “новым религиозным движениям”, поскольку это “не религия” в принципе: религия подразумевает веру в существование сверхъестественного мира, чего у “методологов” нет.

По мнению Куренного, одной из ключевых идей учения “методологов” был “принцип игнорирования реальности, игнорирования необходимости с нею считаться” (это вполне согласовывалось с представлением Щедровицкого и его последователей о том, что реальность можно менять и конструировать).

Сын Георгия Щедровицкого Петр в разговоре с “Медузой” не стал комментировать сравнение “методологического” движения с сектой.

Тоталитаризм будущего

Проводя свои игры, Георгий Щедровицкий и его последователи постепенно знакомились с ключевыми людьми в Советском государстве: директорами, партийными аппаратчиками, чиновниками. В то же время “методологи” работали с рядовыми сотрудниками предприятий и преподавали студентам. Влияние щедровитян росло.

“ГП [Щедровицкий] поощрял вступление членов кружка в КПСС, полагая, что в советском обществе иными путями вообще нельзя достичь никакого влияния, а защиту кандидатской всегда в шутку называл обретением дворянских привилегий, — вспоминал о подходах Щедровицкого один из его соратников искусствовед Александр Раппапорт. — Как я теперь это понимаю, ГП ждал каких-то реформ, так как ясно видел, что дела в СССР идут в тупик. Но он не предполагал, что выход из кризиса будет найден в возвращении к рыночным структурам. Скорее всего, он предполагал, что победит особый тип социалистической технократии”.

Тот же Александр Раппапорт отмечал, что некие “оппоненты” Щедровицкого считали его “мыслителем тоталитарного толка”, чья технократия будет “технократией для избранных”, а для остальных “обернется самым свирепым рабством”. Философ и сам давал почву для таких размышлений. В 1989 году в одном из своих выступлений он заявил:

Участник игр Валерий Лебедев писал, что Щедровицкий придумал ОДИ “под дальнейшее развитие и реализацию „интеллектуального переворота“ в СССР”. “Пропустить через игры сотни тысяч людей и создать массовый класс своих сторонников, — перечислял Лебедев планы Щедровицкого. — Это будут директора предприятий, начальники цехов, райкомы-горкомы-обкомы, судьи, преподаватели высшей школы, министерские чиновники всех рангов… Мы сначала сделаем то, потом это, наши люди сначала здесь, затем, глядишь — там, они уже везде! Никто ничего не понял, а мы все изменили, всех перетасовали, страна идет в другую сторону!”

По словам политтехнолога и “методолога” Тимофея Сергейцева, “игры были сконструированы, изобретены Георгием Петровичем как способ вывода „методологического“ мышления из подполья в широкую общественную практику, прежде всего в практику политики и управления”. Щедровицкий, по его словам, разрабатывал “интеллектуальные инструменты” вмешательства в исторический процесс.

Начиная с 1960-х годов на советское руководство, по мнению исследователя Ильи Кукулина, влияли не только Георгий Щедровицкий и его последователи, но и интеллектуалы, работавшие советниками и спичрайтерами советских руководителей. Они, как пишет Кукулин, консультировали партийных и хозяйственных работников, полагая, что смогут реформировать политический курс СССР.

Один из российских политиков, который начинал свою карьеру еще в 1980-е и хорошо знаком с деятельностью “методологов”, уверяет, что они возненавидели перестройку — потому что сами хотели заниматься реформами в СССР. И сохранить его.

Однако стать властью в СССР и основать “социалистическую технократию” у “методологов” не получилось. Россия пошла по пути рыночных реформ. Георгий Щедровицкий умер на самой заре этой эпохи, в 1994 году.

Политтехнологи для “альтернативных” кандидатов

Многим ученикам Георгия Щедровицкого удалось найти себя в новой реальности: они превратились в политтехнологов. Опыт избирательных кампаний — правда, весьма своеобразный — у них имелся: в позднем СССР “методологи” готовили выборы директоров крупных предприятий. Подготовительные этапы этих выборов, естественно, проходили в форме ОДИ.

По воспоминаниям Глеба Павловского, обратиться к политконсультированию “методологов” в 1990-е (к этому моменту их насчитывалось уже несколько сотен) вынудило сокращение заказов от предприятий и бизнесменов на организационно-деятельностные игры. Некоторые участники движения смогли получить подряды на проведение региональных выборов. “Я встречал щедровитян в Брянске в команде действующего губернатора, назначенного Кремлем. Выборы они проиграли”, — вспоминает Николай Митрохин, уточняя, что “фронтменов” движения — самого Петра Щедровицкого или уже известного на тот момент организатора игр Тимофея Сергейцева — в этой команде он не видел.

Кроме того, “методологи” занимались хорошо знакомой им педагогикой — обучением персонала для избирательных кампаний, рассказывает российский политик, начинавший карьеру в конце 1980-х. Их знания пригодились и для ставших тогда популярными конкурсов кадрового резерва. “Я и сам тогда заказывал игры для таких конкурсов”, — говорит собеседник “Медузы”.

По мнению Марата Гельмана, в 1990-е “методологи” были скорее “инструментом” выборных кампаний, а не их руководителями и идеологами:

В середине 1990-х к “методологам” примкнул уже известный в то время политтехнолог Ефим Островский. Социолог религии Николай Митрохин, знакомый с ним с конца 1980-х, утверждает в разговоре с “Медузой”, что на излете СССР Островский был “настоящим леваком”. А Глеб Павловский вспоминает, что политконсультированием Островский занялся во время перестройки: он давал советы стачечному комитету угольщиков Прокопьевска (Кемеровская область), и вполне успешно — некоторые требования угольщиков по итогам забастовки оказались удовлетворены.

Тогда же, в конце 1980-х, Островский познакомился с будущим премьер-министром РФ, а ныне главой кремлевского внутриполитического блока Сергеем Кириенко: и тот и другой были в числе основателей движения “Сургутская альтернатива”. Его участники пытались реформировать комсомол — молодежное движение Компартии.

Позднее, по словам Гельмана, Ефим Островский называл себя “первым политтехнологом России” — и оспаривал этот статус у компании “Никколо М”, которой с марта 1989 года руководил политтехнолог Игорь Минтусов:

В качестве примера “альтернативного” подхода Островского Гельман приводит думскую кампанию основателя финансовой пирамиды МММ Сергея Мавроди по Мытищинскому одномандатному округу в 1994 году. При помощи политтехнолога Мавроди выиграл эту гонку.

“Он меня в политконсалтинг в определенном смысле втравил, — со смехом вспоминает Марат Гельман, который считается одним из самых известных российских политтехнологов (до середины 1990-х Гельман был успешным арт-дилером, который специализировался на современном искусстве из стран бывшего СССР). — Он приехал ко мне в галерею, рассказал про какую-то конкретную ситуацию в одной из кампаний. Я подумал [о решении проблемы], а потом поделился с ним соображениями, как можно действовать. И он вдруг мне выдал довольно крупную сумму в валюте. Тогда это было удивительно: за мысли о чужой проблеме еще никто не платил”.

Выборный опыт Островского привлек к политтехнологиям не только Гельмана, но и Глеба Павловского (Гельман и Павловский в 1995 году совместно основали ФЭП — Фонд эффективной политики), как рассказал сам Павловский “Медузе”. Павловского считают одним из создателей раннего образа Владимира Путина и архитектором путинской политической системы.

По утверждению Павловского, Ефим Островский консультировал бывшего президента СССР Михаила Горбачева, а потом участвовал в кампании мэра Санкт-Петербурга Анатолия Собчака, где познакомился с Путиным. Однако в устойчивые приятельские или хотя бы деловые отношения это знакомство тогда не переросло.

Идеальный заказчик Сергей Кириенко

Зато Ефим Островский еще с комсомольских времен оставался на связи с Сергеем Кириенко.

В 1990-е Кириенко, инженер-комсомолец из Нижнего Новгорода (тогда — город Горький), сделал впечатляющую карьеру. В этом Кириенко помог его земляк Борис Немцов, сначала назначенный (в 1991-м), а потом избранный (в 1995-м) губернатором Нижегородской области — а спустя два года занявший кресло федерального вице-премьера. Немцов был одним из самых популярных и известных демократов в России и многими воспринимался как весьма вероятный преемник президента Ельцина.

В 1997-м по протекции земляка Кириенко стал первым замом министра энергетики федерального правительства, а потом, в том же году, и главой этого ведомства. В 1998-м он неожиданно попал в кресло премьер-министра России. К чиновнику быстро приклеилось ироническое прозвище “Киндер-сюрприз” — из-за его молодого возраста и неожиданного карьерного взлета (на момент назначения премьером Кириенко было 36 лет).

Впрочем, руководил кабинетом министров Кириенко недолго — с конца апреля по конец августа. Во время его премьерства произошел дефолт, после чего Кириенко быстро отправили в отставку. “Что касается дефолта, то просто нужно было, чтобы кто-то сделал грязную работу. Было понятно, что страна катится к дефолту, и „семья“ [окружение Ельцина] хотела с помощью Кириенко и технократического правительства сделать дефолт, а потом вернуть [бывшего премьера Виктора] Черномырдина на место, но не удалось”, — говорил “Медузе” в 2016 году политик Борис Надеждин, который в 1998-м был помощником Кириенко (премьером после Кириенко стал Евгений Примаков).

Несмотря на экстремально короткий и крайне неудачный опыт руководства кабинетом министров, покидать большую политику отправленный в отставку Кириенко не хотел. В декабре 1998 года он основал движение “Новая сила”, которое в 1999-м планировало участвовать в выборах в Госдуму. Формированием команды для проведения кампании занялись старый знакомый Кириенко Ефим Островский, ставший на тот момент “методологом”, и Петр Щедровицкий, с которым Островский успел к тому моменту подружиться.

“Кириенко был тогда „раздет“: [после ухода из правительства] он остался без команды. Петр, с которым они познакомились в период кампании [„Новой силы“] 1999 года, ему в этом помогал. По складу ума и характера Петр и Кириенко нашли друг друга”, — вспоминает в беседе с “Медузой” Павловский. (Когда именно Кириенко сблизился с щедровитянами, точно неизвестно. Человек, близко общавшийся с ним в середине 1990-х, говорит, что в тот период он еще не интересовался “методологическим движением”.)

Павловский называет Сергея Кириенко “идеальным заказчиком для „методологов“”: бывший премьер был скорее не политиком, а чиновником-управленцем, который начал подниматься по комсомольской карьерной лестнице еще в советское время. Работать с такими людьми “методологи” давно умели.

“Они создали свой вариант управленческого языка в период, когда в Союзе такого языка вообще не было. Был канцелярит, которым пользовался чиновничий аппарат, но он не был языком межотраслевого общения, не был языком построения новых управленческих схем”, — поясняет Павловский, который короткое время и сам консультировал Кириенко — на заре его федеральной политической карьеры в конце 1990-х.

В программных заявлениях движения бывшего премьера сразу зазвучали “методологические” нотки: “Новая сила” предложила не только экономические реформы и реформу Конституции, но и разработку “нового политического языка”. Сам Кириенко в июне 1999 года объявил, что направит Ельцину план “по мирной передаче власти”. В этот план входил и кадровый конкурс для чиновников (такие конкурсы “методологи” проводили уже много раз). “Он сейчас отвязный”, — так в то время описывали настроения Кириенко газете “Коммерсант” источники в его окружении.

Однако “отвязный” период в публичной политической карьере Кириенко продлился недолго. В августе 1999 года “Новая сила” стала частью предвыборного блока “Союза правых сил” вместе со структурами Бориса Немцова и Ирины Хакамады. Серым кардиналом блока считался бывший руководитель администрации президента РФ, главный идеолог приватизации в России Анатолий Чубайс (в тот момент глава РАО ЕЭС).

К тому моменту в стране появился новый премьер — Владимир Путин, которого Кремль продвигал как преемника Ельцина. Что касается “Союза правых сил”, то окружение Ельцина видело его “резервной партией власти”, которая должна была попасть в парламент — наряду с формировавшейся “основной партией власти”, блоком “Единство” (впоследствии — “Единая Россия”).

А для того, чтобы либеральная “резервная партия власти” смогла пройти в Госдуму, ее лидеры — популярные российские политики — не должны были конфликтовать. “Было проведено исследование, и выяснилось, что высочайшей ценностью для либерального электората является объединение демократов. В самом факте их объединения появляется шанс пройти выборы”, — рассказывает “Медузе” Марат Гельман. И здесь снова пригодились услуги “методологов”.

Операционная система человека

По словам Гельмана, противоречия между старыми приятелями Немцовым и Кириенко были очень серьезными (“Независимая газета” писала, что “Новая сила” требовала для себя от коллег по блоку бо́льшего количества руководящих постов в парламенте) — но “в течение трех месяцев, когда шла кампания, им надо было играть на публику, [показывать] что они команда, которая приведет страну к успеху, единая политическая сила”.

Чтобы сгладить эти противоречия, по предложению Кириенко была организована игра. По воспоминаниям Гельмана, “рулил” ею сам Петр Щедровицкий. Гельмана же пригласили в ряды участников как стороннего эксперта. “Это длилось несколько дней в отдельном санатории, модераторы очень хорошо работали. Разбирали реальные ситуации и проигрывали возможные, уточняли цели — ради чего все это делается. Люди были искренними, вывалили претензии друг к другу — на три месяца [нейтралитета такого сеанса] хватило”, — описывает игру Гельман.

В России тогда шла реальная борьба между Кремлем и союзом бывшего премьера Евгения Примакова, мэра Москвы Юрия Лужкова и многих российских губернаторов, которые сформировали блок “Отечество — Вся Россия”. СПС и сам Кириенко были участниками этой борьбы. “Союз правых сил” шел в Госдуму под лозунгом “Путина — в президенты, Кириенко — в Госдуму! Молодых надо!” (формально президент Ельцин на сложение своих полномочий тогда даже не намекал, это случилось уже после выборов в парламент). Кроме того, Кириенко в том же 1999-м выдвинулся в мэры Москвы и составил конкуренцию Лужкову.

Кампании СПС, Кириенко лично и кремлевского блока “Единство” вел “Фонд эффективной политики”: Павловский сосредоточился на кампании “Единства”, Гельман — на кампании СПС и Кириенко. “Конечно, у нас не было идеи, что Кириенко может победить. Наша задача была максимально ослабить Лужкова как претендента на президентство: он же был один из двух основных претендентов с Примаковым”, — говорил в 2018 году “Медузе” Павловский (Кириенко получил на мэрских выборах 11,3% голосов).

В Госдуму СПС прошел, однако карьера депутата, который к тому же возглавил фракцию и должен был ее публично представлять, тяготила Кириенко. Как вспоминает человек, работавший в аппарате фракции СПС, бывший премьер “не хотел давать постоянные интервью”. Его привлекала бюрократическая, чиновничья работа.

У Владимира Путина, ставшего президентом в 2000 году, были хорошие отношения с Сергеем Кириенко: именно Кириенко как премьер-министр назначал выходца из мэрии Петербурга главой ФСБ. И когда Путин обосновался в Кремле, руководитель фракции перешел на столь желанный чиновничий пост: он получил должность полпреда президента в Приволжском федеральном округе (институт полпредов тогда был только введен Путиным — как считается, для укрепления “вертикали власти”). Вслед за патроном в Нижний Новгород отправились и “методологи” Петр Щедровицкий и Ефим Островский.

“Сергей Кириенко… при своем полпредском офисе организовал целую структуру под руководством политтехнолога Петра Щедровицкого, которая разрабатывает предвыборные стратегии людей полпреда”, — писала в 2001 году газета “Новые известия”.

А после перехода Кириенко на место руководителя агентства по атомной энергетике в 2005 году “методологи” потянулись и в эту отрасль. Щедровицкий в образованной на базе агентства госкорпорации “Росатом” вскоре занял пост замдиректора при самом Кириенко (и проработал на этой должности до 2011-го). Задачи у “методолога” там были примерно теми же, что и раньше: проводить внутри компании кадровые конкурсы, а в городах с атомными предприятиями участвовать в избирательных кампаниях. “Ну и в целом Кириенко создавал единую структуру, которую надо было организовать, упаковать, — „методологи“ это умели”, — объясняет “Медузе” человек, знакомый с Кириенко.

К тому моменту главные “методологи” уже начали размышлять о государственной идеологии. По мнению Гельмана, Ефима Островского идеологические вопросы занимали и до того, как им удалось усилиться в системе российской власти. В 1996 году Островский говорил о причинах поражения СССР в холодной войне — и о возможностях “реванша”, называя Россию “великой Державой”.

“Та Страна, которая первой осознает, что такое виртуальное оружие, — будет первой, нарушившей равновесие в этой области. Потом оно будет восстановлено — но именно на этом поле Россия может дать и выиграть решающую битву Холодной войны. Именно сквозь виртуальное пространство может быть нанесен ответный Добрый Удар по Западу. Именно здесь шанс великой Державы на реванш. Реванш в Холодной войне”, — писал Островский, который называл политтехнологов (в его терминологии — “гуманитарных технологов”) “спецназом Холодной войны”.

Основатель движения Георгий Щедровицкий придерживался схожих взглядов, полагая, что экономически развитые страны Запада и Востока “хотят сдерживать Россию”. В одном из интервью, которое Щедровицкий дал уже после распада СССР, он заявлял, что “ведущие менеджеры мира — немцы, японцы и все остальные — понимают, с кем имеют дело”. “Они чувствуют невероятно высокий российский уровень, поэтому хотят ограничить доступ конкурентам. Раньше я думал, что это перехлесты нашей пропаганды, и не очень им верил, как всякий интеллигентный советский человек, а теперь с удивлением узнал, что все это есть на самом деле”, — признавался Щедровицкий.

Вполне в “методологическом” ключе Ефим Островский рассуждал и самой сути идеологии: она была для него “операционной системой”, на которой работает общество — и которая обеспечивает его эффективное устройство. Язык же, по мнению Островского, — одна из важных “программ” для этой “операционной системы”. 

Уже в те годы идеология, которую пытался “спрограммировать” для России Островский, содержала в себе отсылки и к холодной войне, и к “русскости”. В середине 1990-х политтехнолог придумал проект “Будь русским — покупай русское”, который должен был создавать “новый образ потребления для соотечественников”. Он считал этот проект “рекламно-политической и образовательной кампанией государственного масштаба с элементами макропсихиатрического воздействия” — и в этом нетрудно обнаружить щедровитянское “социальное программирование”.

Другой “русский мир”

В конце 1990-х Ефим Островский и Петр Щедровицкий предложили новый основополагающий концепт — “русский мир”. С начала 2010-х годов это словосочетание из уст высокопоставленных чиновников, в том числе президента Путина, зазвучало все чаще — а необходимость “защиты „русского мира“” стала главным официальным поводом для военных действий в Донбассе.

Однако “русский мир” “методологов” и “русский мир” Кремля — во многом противоположные термины. “Идея была такая: России нужно выходить на международную арену с товаром, продуктом, который привлекателен. У страны возникнут проблемы с конкуренцией, но у нее есть агенты — „русский мир“, то есть наши люди в других странах, которые говорят на русском языке, воспитаны русской культурой. И вот через них-то можно и выйти на мировой рынок с новым товаром (имеется в виду любой коммерческий товар, пригодный для экспорта, — прим. „Медузы“). Они сознательно говорили, что между мечтаемым „русским миром“ и мечтаемым государством нет тождества — наоборот, русские люди нужны России вне государства. Это были рассуждения в терминах конкуренции, а не войны”, — объясняет суть понятия, когда-то предложенного Островским и Щедровицким, Марат Гельман. 

Петр Щедровицкий в 1999 году написал статью “Русский мир и транснациональное русское”, где рассуждал о “войне”: “В последние десятилетия меняется сам тип ведения войны — ее алгеброй становится экономическая конкуренция”. “Бренд, товарный знак, превращается в основное оружие индустриальных войн нового поколения”, — был уверен он. “Русский мир” — как “сообщество людей, говорящих на русском языке” — должен был стать посредником для продвижения брендов и товарных знаков из России в “новых инфраструктурных центрах” мира будущего.

Еще один “методолог”, знакомый с Ефимом Островским и Петром Щедровицким, бывший советник Кириенко Сергей Градировский понимал “русский мир” иначе — как “интеграцию со странами бывшего СССР”, жители которых тоже хорошо знают русский язык. “Предлагаемый нами Русский геокультурный мир оказывался родственен постимперским образованиям стран Европы — Британскому Содружеству наций, объединению иберо-американских государств, сообществу франкофонных государств и иным аналогичным по своей природе формированиям”, — пытался найти аналогии (в основном в постколониальном мире) Градировский в 2009 году.

При этом он тогда всячески отвергал попытки трактовать “русский мир” как планы по “возвращению” России территорий бывшего СССР или Российской империи. “Мы говорили о русском мире не на языке геополитики, не языке, на котором вещали и лаялись господа Рогозины, Затулины и им подобные, или проповедовал евразийство Александр Дугин. Русские интеллектуалы (часто с такими нерусскими фамилиями [то есть Щедровицкий, Островский, Градировский]) говорили про другое, хоть и употребляли все те же слова”, — утверждал Градировский.

Тем не менее российские власти, взявшие на вооружение понятие “русского мира”, вкладывают в него именно геополитический смысл. В феврале 2022 года российское вторжение в Украину началось ради “защиты русского языка и говорящих на нем людей”.

“„Русский мир“ вошел в базовый лексикон всего этого довольно помойного геополитического движения. Теперь он уже не воспринимается как имеющий отношение к Фиме [Островскому] и Петру Щедровицкому. Он с 2014 года „пошел по рукам“”, — считает Глеб Павловский.

“Наша власть может испохабить все, что угодно — и победу во Второй мировой войне, и Пушкина, — размышляет Марат Гельман. — Она умеет пользоваться чужим, но пользуется плохо — дискредитируя то, чем она пользуется. У „методологов“ была вполне мирная попытка выйти на конкурентоспособную идеологию для промышленности, бизнеса. Сейчас все это звучит угрожающе, но это их беда — как и всех нас, — но не их вина”.

Петр Щедровицкий в ответ на вопрос “Медузы”, нет ли у него досады, что российские чиновники используют понятие “русский мир” совсем не так, как его описывали щедровитяне, заявил, что “сам термин существует в отечественной культуре очень давно”. “„Досады“ у меня нет. Хотя, безусловно, я пытался придать этому термину другой „смысл“ — и только сейчас он становится более „понятным“ массовому слушателю (читателю). Философ должен быть готов к тому, что при массовом использовании люди всегда все — все смыслы и тем более содержания — перевирают”, — написал Щедровицкий “Медузе” (кавычки в цитате — авторские).

Реликт

Постепенно, по словам собеседников “Медузы”, известные “методологи”, такие как Петр Щедровицкий и Ефим Островский, по неизвестной “Медузе” причине начали выпадать из ближнего круга Сергея Кириенко; еще дальше от него они оказались после того, как Кириенко возглавил внутриполитический блок администрации президента России (АП). Это произошло в 2016 году.

И все же практики, явно напоминающие “методологические”, Кириенко и его подчиненные в АП применяют до сих пор. Кресла региональных руководителей получают выпускники так называемой школы губернаторов; как основной кадровый лифт Кремля и правительства используется конкурс “Лидеры России”; для чиновников организуют регулярные тренинги — причем не всегда имеющие отношение к их прямым обязанностям (например, в 2019 году губернаторам, собравшимся на такой тренинг перед заседанием Госсовета по автомобильным дорогам, пришлось самим укладывать асфальт).

Павловский считает, что увлечение Кириенко разнообразными “школами” и кадровыми конкурсами может быть следствием его сотрудничества с “методологами”. “Возможно, там есть отголоски того, что предлагали „методологи“, но все-таки „методология“ — это в первую очередь посиделки в аудитории большой толпой, когда „гуру“ дает тебе возможность подать голос или [наоборот, может] заткнуть тебя, — уточняет социолог религии Николай Митрохин. — А конкурсы Кириенко и школы губернаторов — это тимбилдинг по вполне американским методичкам, помноженный на комсомольскую юность Кириенко”.

Другие “методологи” с начала нулевых начали работать в Украине. По словам Гельмана и Павловского, в 2002-м Ефим Островский и Петр Щедровицкий вели кампанию избирательного блока “Команда озимого поколения” украинского бизнесмена Валерия Хорошковского, который баллотировался в Верховную раду. “Хорошковский их и озолотил. Кампания была провальная, партия никуда не прошла, но в нашем бизнесе выгоднее провальные, а не победоносные кампании”, — рассказывает Глеб Павловский.

Павловский и Гельман в это время тоже оказались действующими лицами украинской политики. Павловский был одним из основных политконсультантов штаба Виктора Януковича на президентских выборах 2004 года. Марат Гельман как политтехнолог сотрудничал с разными украинским политиками — например, с Леонидом Кучмой и с “кумом Путина” Виктором Медведчуком (сейчас его обвиняют в Украине в госизмене).

“Методолог” Тимофей Сергейцев участвовал в кампании Леонида Кучмы еще в 1999 году. А позднее — в кампаниях Виктора Януковича (2004) и Арсения Яценюка (2009), но обе, в отличие от Кучмы в 1999-м, оказались провальными. В 2011 году Сергейцев стал сотрудником штаба созданной в России при участии Кремля партии “Правое дело” на выборах в Госдуму — тогда ее возглавил бизнесмен Михаил Прохоров. “„Методологи“ сидели, ******* [болтали] что-то про идеологию и тянули с Прохорова бабки. Больше они ничего не делали”, — вспоминает в разговоре с “Медузой” один из сотрудников штаба Прохорова. Эта кампания опять же закончилась неудачей: администрация президента сместила Прохорова с поста лидера “Правого дела” во время предвыборного съезда.

Ефим Островский был одним из главных технологов другой сконструированной Кремлем “либеральной” партии — “Новые люди”, она прошла в Госдуму в 2021 году. Три источника “Медузы” в этой партии утверждают, что Островский вошел в штаб благодаря знакомству с лидером “Новых людей” бизнесменом Алексеем Нечаевым — и хорошим отношениям с братьями Юрием и Михаилом Ковальчуками, которые считаются покровителями партии.

“Фима [Островский] настоящий гений, он профессионально думает — может предложить какое-то прорывное решение в области идеологии. Но он не технолог, не работает руками (то есть не работает с активистами и агитаторами, не занимается предвыборной кампанией в медиа и соцсетях, — прим. „Медузы“), он сам это признает”, — говорит один работников штаба.

Более десятка опрошенных “Медузой” политтехнологов заявили, что с российского рынка политтехнологий “методологи” сейчас ушли — по их мнению, это произошло потому, что они “вышли из моды”. По выражению одного из собеседников, щедровитяне сейчас — “это какой-то реликт из начала нулевых или 1990-х”. Четыре опрошенных “Медузой” технолога употребили в отношении “методологов” слово “секта” (им же охарактеризовал движение исследователь Николай Митрохин).

Один из политтехнологов, когда-то пытавшийся сотрудничать с “методологами” и понять их “метод”, заявил “Медузе”, что участники движения “хранят свои тайные знания” и никого “снаружи” к ним не подпускают.

Петр Щедровицкий в комментарии “Медузе” заявил, что “методолог” в СССР был только один: “Это мой отец. Самозванцев много. Это правда. Думаю, только спустя какое-то время можно будет разобраться, кто действительно продолжал идеи Щедровицкого-старшего. Но как минимум надо рассматривать и сопоставлять философские работы этих авторов [чтобы доказать это]”, — подчеркнул он. Уточнять, кого именно он считает самозванцами, Петр Щедровицкий не стал.

Невзирая на потерю влияния на представителей российской власти, движению Георгия Щедровицкого в некотором смысле удалось добиться того, о чем мечтали его лидеры в 1980-е. Руководители страны пользуются их идеями “социального программирования” и побочными продуктами этих идей вроде “русского мира” — правда, интерпретируют их так, как им удобно.

Политолог Иван Преображенский обращает внимание, что “политтехнологи, которые [в итоге] закладывали основы путинской системы власти — Глеб Павловский и Марат Гельман, — были дружны с „методологами“”, однако в конструировании социальной реальности пошли намного дальше щедровитян.

“В основе концепции „методологов“ изначально лежало убеждение, что „методы“ важнее институтов. Это подразумевало возможность демонтажа институтов и выстраивания каркаса политической системы из кирпичиков — как из конструктора. Павловский и его коллеги считали, что не нужны даже кирпичики. Вся конструкция может быть практически виртуальной. Все можно налепить буквально на один несущий гвоздь — даже не институт президентства, а саму фигуру Путина”, — рассуждает в разговоре с “Медузой” Преображенский. Он полагает, что “работающую политическую систему с действующими институтами” ни Путин, ни работавшие на него политтехнологи строить не хотели.

Так президента России, который захотел станцевать вальс большой войны, оказалось просто некому остановить.

Петр Щедровицкий ответил не на все вопросы “Медузы”. Ефим Островский и Сергей Градировский пообещали ответить на вопросы, но к моменту публикации материала не сделали этого. Представитель Михаила Прохорова также не ответил на вопросы “Медузы”. Связаться с Тимофеем Сергейцевым редакции не удалось. Сергей Кириенко не ответил на вопросы “Медузы”, переданные ему через пресс-службу Кремля.