Співвласник Frontera Заза Мамулашвілі: Ми розуміємо, чому уряд України поставився до нас критично

Випускник Тбіліського державного медичного університету Заза Мамулашвілі розповів ЕП про свій шлях в американський бізнес, розслідування прокуратури Грузії проти менеджменту його компанії, про судові позови з ЄБРР і можливий ренесанс видобутку вуглеводнів в Україні. (рос)

В переводе с испанского frontera означает ”граница”, но у собственников одноименной американской компании — грузина Зазы Мамулашвили и грека Дино Никандроса — ее, похоже, нет. Об этом прямо говорит портфель активов Frontera Resourses, разбросанных по всему миру, но больше — имидж компании.

За этой структурой давно закрепился статус партнера международных правительственных соглашений, а за ее собственниками — опыт участия во влиятельнейших форумах планеты типа Атлантического совета (Atlantic Council), где нередко спикерами выступают американские президенты.

Казалось бы, при таком раскладе интерес Frontera Resourses к разработке одного из самых перспективных нефтегазовых участков Украины, черноморской площади “Дельфин”, — большая удача для страны. Оптимизм осаждает только статистика.

За 25 лет работы на международной арене Frontera не смогла подняться со дна ниши участников венчурных рисковых проектов. Как результат, годовой объем добычи углеводородов этой компанией не превышает 100 тыс тонн, а финансовые результаты балансируют между убытками и символической прибылью.

В общем, какой инвестиционный климат в стране, такие и инвесторы. Однако у Frontera Resourses настаивают, что компания уже на стартовой стадии способна привлечь в разработку “Дельфина” десятки миллионов долларов.

Судя по всему, желание подчеркнуть финансовую состоятельность американской компании как раз и стало основной мотивацией Зазы Мамулашвили в решении встретиться с ЭП. В ходе разговора он не упустил возможности заявить о поддержке Frontera со стороны международных финансовых институтов.

Однако секрет долгожительства компании может быть в другом: по данным источников ЭП, у истоков ее создания стоят отставные американские политики во главе с замглавы Минэнерго США времен Билла Клинтона Биллом Уайтом.

В администрации республиканца Дональда Трампа демократу Уайту не нашлось места, но его позиции по-прежнему сильны в центре нефтегазовой отрасли Соединенных Штатов, где расположена штаб-квартира Frontera, — Техасе.

Этого хватает, чтобы за Frontera Resourses, проигравшую конкурсную борьбу за “Дельфин”, вписалось восемь американских конгрессменов. По данным источников ЭП, на днях они направили соответствующее официальное письмо президенту Владимиру Зеленскому. Однако, судя по тому, что от американской компании дистанцируется посол США в Украине, шансы Frontera не очень велики.

Ниже — о том, как выпускник Тбилисского государственного медицинского университета Заза Мамулашвили стал американским бизнесменом, о расследовании прокуратуры Грузии против менеджмента его компании, судебных тяжбах с ЕБРР и возможном ренессансе добычи углеводородов в Украине.

— Вы уроженец Грузии. Кто вы по образованию и какова ваша первая должность?

— Я закончил медицинский университет в Грузии. Проработал пару лет врачом и в 1989 году уехал на учебу в США продолжать карьеру медика.

Эти планы совпали с периодом распада СССР. Тогда все начали искать деловые контакты с Западом. Таким образом, я начал связывать две стороны. Это вылилось в то, что я стал общаться с деловыми кругами в США, у которых был интерес на пространстве бывшего Союза. Так я оказался в бизнесе.

— Какова была ваша первая должность или компания, где вы работали?

— Это были две трейдинговые компании. Metex занималась экспортом стали и цветных металлов, MTA ltd импортировала нефть из России и Казахстана в США. Кстати, в Украине мы тоже работали: с “Криворожсталью” и “Запорожсталью”.

— Кому принадлежали Metex и MTA?

— Было несколько частных инвесторов: я и несколько американских партнеров. С ними мы создали лет 30 назад этот бизнес.

— Кто был вашим основным бизнес-партнером в США?

— Эти люди были известны в бизнесе, потом в политике, потом мы вместе создавали Frontera. Допустим, были министр финансов США и руководители Министерства энергетики США.

— Руководителей этих министерств было много. Назовите фамилии.

— Это конфиденциально. (По данным источников ЭП, речь идет об экс-министре финансов покойном Ллойде Бентсене, бывшем замглавы Минэнерго Билле Уайте и экс-министре энергетики Чарльзе Дункане).

Мы 30 лет назад начали вместе работать. Это потом вылилось в Frontera Resourses, где сейчас мой официальный партнер Дино Никандрос.

— Как эти люди стали вашими партнерами? Вас объединила медицина?

— Нет. Медицина мне позволила раскрыть очень многие двери в США.

С одной стороны, я начал заниматься бизнесом, с другой — начал привлекать деньги для инвестиций в медицину Грузии. Мы создали несколько программ, отправляли студентов. Я стучался во многие двери, чтобы деловые круги помогали поднять эти деньги. Изначальные контакты с этого и начались.

— Как появилась идея создать Frontera?

— В один прекрасный период я экспортировал восточноевропейскую и центрально-азиатскую нефть на западные рынки. Билл Уайт, представлявший президента Клинтона, обратил внимание на восточноевропейские страны.

Интерес остановился на Азербайджане, потому что в море, где сейчас добывается много нефти и газа, Азербайджану не давали возможности добывать — он не мог поделить Каспийское море с Ираном и Россией.

Тогда администрация Клинтона выделила для решения этого вопроса Билла Уайта, и он ее решил: Азербайджан начал добычу нефти в Каспийском море.

После этого встал вопрос, как эту нефть вывезти. Началась разработка проекта трубопровода Баку-Супса, по которому нефть могла поставляться на международные рынки. Это стало еще большим яблоком раздора — Россия не была в этом заинтересована. Она хотела забрать нефть через российские порты.

Однако трубопровод был реализован и сделал Азербайджан независимым. При Клинтоне правительство США принимало активное участие в переговорах.

Я тоже активно участвовал в переговорах с правительствами Азербайджана, Грузии, Турции. В конце концов, закончилось тем, что была построена первая нитка трубопровода из Баку в Супсу, а потом уже появилась вторая нитка.

— Вы принимали участие в этих переговорах как кто?

— Как переговорщик между тремя правительствами. Я консультировал все эти правительства в переговорах. Самая большая связующая часть была грузинской. Она связывала с одной стороны Турцию, с другой стороны — Азербайджан.

— На тот момент у вас уже были влиятельные связи в Грузии?

— Я не знаю, как определить влиятельность связи.

— Например, вас идентифицировал тогдашний премьер-министр Грузии?

— Я тогда общался на уровне президента. Президентом Грузии был Эдуард Шеварднадзе. Я общался с ним напрямую, проект был разработан на его уровне.

— Он воспринимал вас как представителя правительства США?

— Нет, я был представителем частного бизнеса, который был подключен к этому процессу с целью сближения позиций правительств этих трех стран и компаний. Они разговаривали на разных языках. Это было что-то новое для правительств.

Контракт предусматривал, что управляющим оператором этой трубы станет международный консорциум AIOC (Азербайджанская международная операционная компания. — ЭП), в состав которого входило семь или восемь компаний. Через несколько лет главным акционером этого проекта стала ВР.

— В начале 2000-х годов вы были председателем совета директоров компании Trans Power Systems. Чья это компания и чем она занималась?

— Это была государственная грузинская компания.

Я пришел с проектом к государству Грузии. Предложил выделить часть энергосистемы в отдельную структуру, соединить ее с азербайджанской и турецкой энергосистемами, чтобы использовать этот канал как независимую ветку для экспорта и импорта электроэнергии. Сегодня эта часть энергосистемы работает как экспортная линия и принадлежит Грузии.

— Как вы оказались в Trans Power Systems?

— Правительство Грузии меня попросило. Это был период, когда премьер-министрами были Нико Лекишвили, Автандил Джорбенадзе.

— Это были члены команды Шеварднадзе. В этот проект вас пригласил он.

— Да. При той структуре все решения принимал он. Я в течение тех двух лет сделал все и оттуда ушел.

— В 2001 году вы возглавили Американскую торговую палату Грузии. Это был этап, на который вас тоже подвиг Шеварднадзе?

— Нет. Пришел новый посол США в Грузии Кеннет Яловиц. Он меня попросил создать эту организацию.

— Какой бизнес в Грузии тогда принадлежал вам?

— В этот момент я уже занимался нефтегазовым бизнесом, Frontera Resourses занимала самую большую часть.

— А в самой Грузии вам что-то принадлежало?

— В то время в регионе, в Грузии и Азербайджане, очень активно занимались разведкой и добычей нефти и газа.

— Это правда, что вы владеете 39% компании Rusmetali?

— Да, я забыл.

— Кто был вашим основным партнером по этой компании?

— Один из местных грузинских предпринимателей. Я даже не хочу его упоминать. У меня с ним судебные разбирательства идут и сегодня. (По данным источников ЭП, речь идет о бизнесмене Миндие Миндели).

— Несколько лет назад грузинская прокуратура обвиняла компанию Rusmetali в отмывании 2,4 млн лари. О чем шла речь?

— Где-то в 2009-2011 годах генеральный директор этой компании (Тимур Миминошвили. — ЭП) выдал наличными 2,5 млн лари — около 2 млн долл. Когда ему начали задавать вопросы, он отвечал: “Не помню”. Здесь мы и остановились. Вот эти все официальные документы лежат сегодня в прокуратуре.

— Это был менеджмент вашего бизнес-партнера по этой компании?

— Менеджмент вступил в сговор с одним из акционеров. Они вместе это сделали.

— То есть они украли эти деньги у компании?

— Да, но не только эти 2 млн. Там больше. Когда началось расследование, оказалось, что там украдены десятки миллионов. Со временем это все наращивается. Там какие-то схемы. Ужас какой-то творится. Самое главное, что генеральный директор вступил в сговор с акционером и они вместе это сделали.

— С тех пор вы не наращивали свою долю в Rusmetali?

— Так и осталось. Хотя это дело находится в суде, там пахнет криминалом, довольно большим, рано или поздно определимся с ним тоже.

— В 2016 году Frontera Resourses выиграла конкурс в Молдове на добычу нефти и газа на площади 12 тыс кв км…

— (Обрывает) Там было не 12 тыс кв км, а где-то семь с небольшим.

— С того времени прошло 2,5 года. Что было сделано на этом участке?

— Это очень деликатный вопрос. Я не против поделиться этим с вами, но я не хочу, чтобы наши конкуренты это слышали. Мы уже несколько лет занимаемся на этом участке геологией, геофизикой, обработкой всех данных.

— То есть геологическими исследованиями. Буровые работы начаты?

— Бурение мы пока не проводили. Сейчас занимаемся оцифровкой всего геологического материала, анализом и переработкой. Это огромный материал.

После того, как мы все это переработаем, мы определим ту часть из этих 7 тыс кв км, где мы сделаем сейсмические исследования в 2D и 3D. Основываясь на результатах, будем бурить новые скважины. Вот такой план.

— У Frontera в Азербайджане есть участок площадью 450 кв км?

— Нет. У нас там были два участка на юго-востоке Азербайджана, 500 кв км, и несколько тысяч квадратных километров на западе страны.

— Это правда, что под разработку этих участков вы брали кредит в ЕБРР?

— Да. Это был первый случай, когда ЕБРР выделил 60 млн долл на нефтегазовые работы.

(В 1998 годуFrontera Resources подписала контракт о коммерческой добыче нефти на азербайджанских месторождениях “Кюрсанги” и “Карабаглы”. Подписанию договора предшествовал официальный визит президента Азербайджана Гейдара Алиева в США. Он познакомился с Биллом Уайтом, занимавшим до этого должность замминистра энергетики США. — ЭП).

— Каковы результаты добычи на этих площадках?

— Когда мы взяли эти месторождения, там добычи было ноль. Через 1,5-2 года добыча уже была где-то 8 тыс барр (1 тыс тонн. — ЭП) в сутки.

— Как называется компания, которая осуществляет добычу на полученных вами углеводородах на месторождениях Азербайджана?

— Salyan Oil. Мы ею уже не владеем. Мы ее продали и ушли оттуда.

— По какой причине ЕБРР судился в Стокгольмском арбитраже по кредиту, выданному Salyan Oil?

— Ответ на этот вопрос заденет азербайджанское правительство.

— Вы можете прокомментировать по своему усмотрению.

— Они не были довольны поведением менеджмента госкомпании Socar.

— Вы имеете в виду, что Socar была партнером Salian Oil по кредитуемому ЕБРР проекту, и к этой деятельности у ЕБРР остались вопросы?

— Да. Они испугались и не хотели иметь никакого дела. Кстати, после этого весь менеджмент в Socarпоменялся.

— ЕБРР судился с обоими компаниями?

— Нет. В общей сложности там сложилась не очень привлекательная инвестиционная ситуация. На этом я закончу комментировать этот вопрос.

— Последний вопрос на этот счет: чем закончился арбитраж?

— Закончился тем, что какие-то убытки Socar пришлось заплатить. (По данным источников ЭП, в результате конфликта ЕБРР вышел из этого проекта).

— С 2015 года вы входите в состав совета директоров Атлантического совета. Кто вас туда пригласил?

— Это очень интересная организация, там работают удивительные люди — очень трудолюбивые. В течение многих лет я был членом этой организации я честно работал с этой организацией и с этими людьми. Со временем было все больше и больше кооперации, мы начали тесно работать по многим направлениям, по энергетическим, политическим, геополитическим проектам.

— Кто вас пригласил в совет директоров?

— Сложно ответить. Решение принимается очень большой группой людей. Со многими я общался и в определенный момент услышал от одного, второго, третьего предложение и потом его принял.

— Правда ли, что в Атлантический совет вас пригласил Джон Хербст?

— Нет. Я с ним познакомился в Атлантическом совете.

— Хербст считается очень влиятельным человеком в Украине.

— Он отлично разбирается во всех нюансах — геополитических, экономических. Он прекрасно знает Украину, американскую политическую и экономическую систему. У него огромный дипломатический опыт.

Випускник Тбіліського державного медичного університету Заза Мамулашвілі розповів ЕП про свій шлях в американський бізнес, розслідування прокуратури Грузії проти менеджменту його компанії, про судові позови з ЄБРР і можливий ренесанс видобутку вуглеводнів в Україні. (рос)

В переводе с испанского frontera означает ”граница”, но у собственников одноименной американской компании — грузина Зазы Мамулашвили и грека Дино Никандроса — ее, похоже, нет. Об этом прямо говорит портфель активов Frontera Resourses, разбросанных по всему миру, но больше — имидж компании.

За этой структурой давно закрепился статус партнера международных правительственных соглашений, а за ее собственниками — опыт участия во влиятельнейших форумах планеты типа Атлантического совета (Atlantic Council), где нередко спикерами выступают американские президенты.

Казалось бы, при таком раскладе интерес Frontera Resourses к разработке одного из самых перспективных нефтегазовых участков Украины, черноморской площади “Дельфин”, — большая удача для страны. Оптимизм осаждает только статистика.

За 25 лет работы на международной арене Frontera не смогла подняться со дна ниши участников венчурных рисковых проектов. Как результат, годовой объем добычи углеводородов этой компанией не превышает 100 тыс тонн, а финансовые результаты балансируют между убытками и символической прибылью.

В общем, какой инвестиционный климат в стране, такие и инвесторы. Однако у Frontera Resourses настаивают, что компания уже на стартовой стадии способна привлечь в разработку “Дельфина” десятки миллионов долларов.

Судя по всему, желание подчеркнуть финансовую состоятельность американской компании как раз и стало основной мотивацией Зазы Мамулашвили в решении встретиться с ЭП. В ходе разговора он не упустил возможности заявить о поддержке Frontera со стороны международных финансовых институтов.

Однако секрет долгожительства компании может быть в другом: по данным источников ЭП, у истоков ее создания стоят отставные американские политики во главе с замглавы Минэнерго США времен Билла Клинтона Биллом Уайтом.

В администрации республиканца Дональда Трампа демократу Уайту не нашлось места, но его позиции по-прежнему сильны в центре нефтегазовой отрасли Соединенных Штатов, где расположена штаб-квартира Frontera, — Техасе.

Этого хватает, чтобы за Frontera Resourses, проигравшую конкурсную борьбу за “Дельфин”, вписалось восемь американских конгрессменов. По данным источников ЭП, на днях они направили соответствующее официальное письмо президенту Владимиру Зеленскому. Однако, судя по тому, что от американской компании дистанцируется посол США в Украине, шансы Frontera не очень велики.

Ниже — о том, как выпускник Тбилисского государственного медицинского университета Заза Мамулашвили стал американским бизнесменом, о расследовании прокуратуры Грузии против менеджмента его компании, судебных тяжбах с ЕБРР и возможном ренессансе добычи углеводородов в Украине.

— Вы уроженец Грузии. Кто вы по образованию и какова ваша первая должность?

— Я закончил медицинский университет в Грузии. Проработал пару лет врачом и в 1989 году уехал на учебу в США продолжать карьеру медика.

Эти планы совпали с периодом распада СССР. Тогда все начали искать деловые контакты с Западом. Таким образом, я начал связывать две стороны. Это вылилось в то, что я стал общаться с деловыми кругами в США, у которых был интерес на пространстве бывшего Союза. Так я оказался в бизнесе.

— Какова была ваша первая должность или компания, где вы работали?

— Это были две трейдинговые компании. Metex занималась экспортом стали и цветных металлов, MTA ltd импортировала нефть из России и Казахстана в США. Кстати, в Украине мы тоже работали: с “Криворожсталью” и “Запорожсталью”.

— Кому принадлежали Metex и MTA?

— Было несколько частных инвесторов: я и несколько американских партнеров. С ними мы создали лет 30 назад этот бизнес.

— Кто был вашим основным бизнес-партнером в США?

— Эти люди были известны в бизнесе, потом в политике, потом мы вместе создавали Frontera. Допустим, были министр финансов США и руководители Министерства энергетики США.

— Руководителей этих министерств было много. Назовите фамилии.

— Это конфиденциально. (По данным источников ЭП, речь идет об экс-министре финансов покойном Ллойде Бентсене, бывшем замглавы Минэнерго Билле Уайте и экс-министре энергетики Чарльзе Дункане).

Мы 30 лет назад начали вместе работать. Это потом вылилось в Frontera Resourses, где сейчас мой официальный партнер Дино Никандрос.

— Как эти люди стали вашими партнерами? Вас объединила медицина?

— Нет. Медицина мне позволила раскрыть очень многие двери в США.

С одной стороны, я начал заниматься бизнесом, с другой — начал привлекать деньги для инвестиций в медицину Грузии. Мы создали несколько программ, отправляли студентов. Я стучался во многие двери, чтобы деловые круги помогали поднять эти деньги. Изначальные контакты с этого и начались.

PROMO CONTENT

— Как появилась идея создать Frontera?

— В один прекрасный период я экспортировал восточноевропейскую и центрально-азиатскую нефть на западные рынки. Билл Уайт, представлявший президента Клинтона, обратил внимание на восточноевропейские страны.

Интерес остановился на Азербайджане, потому что в море, где сейчас добывается много нефти и газа, Азербайджану не давали возможности добывать — он не мог поделить Каспийское море с Ираном и Россией.

Тогда администрация Клинтона выделила для решения этого вопроса Билла Уайта, и он ее решил: Азербайджан начал добычу нефти в Каспийском море.

После этого встал вопрос, как эту нефть вывезти. Началась разработка проекта трубопровода Баку-Супса, по которому нефть могла поставляться на международные рынки. Это стало еще большим яблоком раздора — Россия не была в этом заинтересована. Она хотела забрать нефть через российские порты.

Однако трубопровод был реализован и сделал Азербайджан независимым. При Клинтоне правительство США принимало активное участие в переговорах.

Я тоже активно участвовал в переговорах с правительствами Азербайджана, Грузии, Турции. В конце концов, закончилось тем, что была построена первая нитка трубопровода из Баку в Супсу, а потом уже появилась вторая нитка.

— Вы принимали участие в этих переговорах как кто?

— Как переговорщик между тремя правительствами. Я консультировал все эти правительства в переговорах. Самая большая связующая часть была грузинской. Она связывала с одной стороны Турцию, с другой стороны — Азербайджан.

— На тот момент у вас уже были влиятельные связи в Грузии?

— Я не знаю, как определить влиятельность связи.

— Например, вас идентифицировал тогдашний премьер-министр Грузии?

— Я тогда общался на уровне президента. Президентом Грузии был Эдуард Шеварднадзе. Я общался с ним напрямую, проект был разработан на его уровне.

— Он воспринимал вас как представителя правительства США?

— Нет, я был представителем частного бизнеса, который был подключен к этому процессу с целью сближения позиций правительств этих трех стран и компаний. Они разговаривали на разных языках. Это было что-то новое для правительств.

Контракт предусматривал, что управляющим оператором этой трубы станет международный консорциум AIOC (Азербайджанская международная операционная компания. — ЭП), в состав которого входило семь или восемь компаний. Через несколько лет главным акционером этого проекта стала ВР.

— В начале 2000-х годов вы были председателем совета директоров компании Trans Power Systems. Чья это компания и чем она занималась?

— Это была государственная грузинская компания.

Я пришел с проектом к государству Грузии. Предложил выделить часть энергосистемы в отдельную структуру, соединить ее с азербайджанской и турецкой энергосистемами, чтобы использовать этот канал как независимую ветку для экспорта и импорта электроэнергии. Сегодня эта часть энергосистемы работает как экспортная линия и принадлежит Грузии.

— Как вы оказались в Trans Power Systems?

— Правительство Грузии меня попросило. Это был период, когда премьер-министрами были Нико Лекишвили, Автандил Джорбенадзе.

— Это были члены команды Шеварднадзе. В этот проект вас пригласил он.

— Да. При той структуре все решения принимал он. Я в течение тех двух лет сделал все и оттуда ушел.

— В 2001 году вы возглавили Американскую торговую палату Грузии. Это был этап, на который вас тоже подвиг Шеварднадзе?

— Нет. Пришел новый посол США в Грузии Кеннет Яловиц. Он меня попросил создать эту организацию.

— Какой бизнес в Грузии тогда принадлежал вам?

— В этот момент я уже занимался нефтегазовым бизнесом, Frontera Resourses занимала самую большую часть.

— А в самой Грузии вам что-то принадлежало?

— В то время в регионе, в Грузии и Азербайджане, очень активно занимались разведкой и добычей нефти и газа.

— Это правда, что вы владеете 39% компании Rusmetali?

— Да, я забыл.

— Кто был вашим основным партнером по этой компании?

— Один из местных грузинских предпринимателей. Я даже не хочу его упоминать. У меня с ним судебные разбирательства идут и сегодня. (По данным источников ЭП, речь идет о бизнесмене Миндие Миндели).

— Несколько лет назад грузинская прокуратура обвиняла компанию Rusmetali в отмывании 2,4 млн лари. О чем шла речь?

— Где-то в 2009-2011 годах генеральный директор этой компании (Тимур Миминошвили. — ЭП) выдал наличными 2,5 млн лари — около 2 млн долл. Когда ему начали задавать вопросы, он отвечал: “Не помню”. Здесь мы и остановились. Вот эти все официальные документы лежат сегодня в прокуратуре.

— Это был менеджмент вашего бизнес-партнера по этой компании?

— Менеджмент вступил в сговор с одним из акционеров. Они вместе это сделали.

— То есть они украли эти деньги у компании?

— Да, но не только эти 2 млн. Там больше. Когда началось расследование, оказалось, что там украдены десятки миллионов. Со временем это все наращивается. Там какие-то схемы. Ужас какой-то творится. Самое главное, что генеральный директор вступил в сговор с акционером и они вместе это сделали.

— С тех пор вы не наращивали свою долю в Rusmetali?

— Так и осталось. Хотя это дело находится в суде, там пахнет криминалом, довольно большим, рано или поздно определимся с ним тоже.

— В 2016 году Frontera Resourses выиграла конкурс в Молдове на добычу нефти и газа на площади 12 тыс кв км…

— (Обрывает) Там было не 12 тыс кв км, а где-то семь с небольшим.

— С того времени прошло 2,5 года. Что было сделано на этом участке?

— Это очень деликатный вопрос. Я не против поделиться этим с вами, но я не хочу, чтобы наши конкуренты это слышали. Мы уже несколько лет занимаемся на этом участке геологией, геофизикой, обработкой всех данных.

— То есть геологическими исследованиями. Буровые работы начаты?

— Бурение мы пока не проводили. Сейчас занимаемся оцифровкой всего геологического материала, анализом и переработкой. Это огромный материал.

После того, как мы все это переработаем, мы определим ту часть из этих 7 тыс кв км, где мы сделаем сейсмические исследования в 2D и 3D. Основываясь на результатах, будем бурить новые скважины. Вот такой план.

Встреча Зазы Мамулашвили с премьером Молдовы Павлом Филипом

Источник: gov.md

— У Frontera в Азербайджане есть участок площадью 450 кв км?

— Нет. У нас там были два участка на юго-востоке Азербайджана, 500 кв км, и несколько тысяч квадратных километров на западе страны.

— Это правда, что под разработку этих участков вы брали кредит в ЕБРР?

— Да. Это был первый случай, когда ЕБРР выделил 60 млн долл на нефтегазовые работы.

(В 1998 годуFrontera Resources подписала контракт о коммерческой добыче нефти на азербайджанских месторождениях “Кюрсанги” и “Карабаглы”. Подписанию договора предшествовал официальный визит президента Азербайджана Гейдара Алиева в США. Он познакомился с Биллом Уайтом, занимавшим до этого должность замминистра энергетики США. — ЭП).

— Каковы результаты добычи на этих площадках?

— Когда мы взяли эти месторождения, там добычи было ноль. Через 1,5-2 года добыча уже была где-то 8 тыс барр (1 тыс тонн. — ЭП) в сутки.

— Как называется компания, которая осуществляет добычу на полученных вами углеводородах на месторождениях Азербайджана?

— Salyan Oil. Мы ею уже не владеем. Мы ее продали и ушли оттуда.

— По какой причине ЕБРР судился в Стокгольмском арбитраже по кредиту, выданному Salyan Oil?

— Ответ на этот вопрос заденет азербайджанское правительство.

— Вы можете прокомментировать по своему усмотрению.

— Они не были довольны поведением менеджмента госкомпании Socar.

— Вы имеете в виду, что Socar была партнером Salian Oil по кредитуемому ЕБРР проекту, и к этой деятельности у ЕБРР остались вопросы?

— Да. Они испугались и не хотели иметь никакого дела. Кстати, после этого весь менеджмент в Socarпоменялся.

— ЕБРР судился с обоими компаниями?

— Нет. В общей сложности там сложилась не очень привлекательная инвестиционная ситуация. На этом я закончу комментировать этот вопрос.

— Последний вопрос на этот счет: чем закончился арбитраж?

— Закончился тем, что какие-то убытки Socar пришлось заплатить. (По данным источников ЭП, в результате конфликта ЕБРР вышел из этого проекта).

— С 2015 года вы входите в состав совета директоров Атлантического совета. Кто вас туда пригласил?

— Это очень интересная организация, там работают удивительные люди — очень трудолюбивые. В течение многих лет я был членом этой организации я честно работал с этой организацией и с этими людьми. Со временем было все больше и больше кооперации, мы начали тесно работать по многим направлениям, по энергетическим, политическим, геополитическим проектам.

— Кто вас пригласил в совет директоров?

— Сложно ответить. Решение принимается очень большой группой людей. Со многими я общался и в определенный момент услышал от одного, второго, третьего предложение и потом его принял.

— Правда ли, что в Атлантический совет вас пригласил Джон Хербст?

— Нет. Я с ним познакомился в Атлантическом совете.

— Хербст считается очень влиятельным человеком в Украине.

— Он отлично разбирается во всех нюансах — геополитических, экономических. Он прекрасно знает Украину, американскую политическую и экономическую систему. У него огромный дипломатический опыт.

— Он консультирует американский бизнес в Украине?

— То, что я могу сказать точно: Джон очень заинтересован, чтобы Украина развивалась, очень сильно — в политическом и экономическом планах.

— В 2015 году Frontera Resourses подписала меморандум о сотрудничестве с “Нафтогазом”. Был ли там вклад Хербста?

— Нет, у Джона с этим ничего общего нет. Первые документы в Украине мы подписали в 2012 году. Это еще Ставицкий был главой Министерства энергетики.

Мы подписали с Госгеослужбой протокол о намерениях и о конфиденциальности. Последний подразумевал, что мы не можем без ведома Госгеослужбы распространять переданный нам геологический и геофизический материал.

— Какие активы принадлежат Frontera в мире?

— Наша самая активная позиция — в Грузии, Молдове и Украине.

В Грузии мы добываем нефть и газ. Вот геологический коридор, где мы работаем (показывает на экран своего компьютера). Мы видим одни и те же геологические отложения. Так как ни у одной компании такого опыта нет, мы единственная компания, которая работает в Азербайджане, Грузии, Молдове и Украине.

— Какими объемами добычи оперирует Frontera?

— Максимальный объем был где-то 10 тыс барр в сутки (1,3 тыс тонн. — ЭП).

— Правда ли, что Frontera добывает около 2 тыс барр в сутки?

— Нет, меньше. До двух. За 2018 год мы добыли около 500 тыс барр (около 70 тыс тонн. — ЭП). Дело не в том, сколько баррелей. Дело в том, на какой период рассчитана добыча. Она остановится через два месяца или через 20 лет?

На нашем проекте в Азербайджане, о котором мы уже говорили, добыча идет до сих пор. Для нас самое главное — не просто найти нефть и газ, а найти отложения, откуда можно коммерчески добывать как можно дольше.

— Frontera уже 22 года. Сколько за это время она вложила в добычу?

— Компании уже почти 25 лет. Вложили больше 1,5 млрд долл. Это не только в Грузии, Азербайджане и Молдове. У нас были проекты в Боливии, Колумбии. Мы в Венесуэле чуть не подписали контракт. Пришел Уго Чавес и все закончилось.

— Сумма добытого газа за период существования Frontera перекрыла хотя бы половину суммы вложенных ею денег, то есть хотя бы 700 млн долл?

— Больше, чем 700. Азербайджан и Боливия были прибыльными проектами. В Грузии мы пока в минусе: вложили около 500 млн долл, а добыли на 100-120 млн долл. Однако то, что мы там нашли, будет на порядки перекрывать вложенное.

— Какие финансовые результаты Frontera за 2018 год?

— Где-то 1,2 млн долл прибыли.

— В 2017 году Frontera вела переговоры с Министерством энергетики о разработке нефтегазовых площадей. Вы подавали заявку на разработку двух участков: один — на сухопутной части Одесской области, второй — на шельфе Черного моря. Вы хотели освоить два участка или какой дадут?

— Мы изучили все региональные сейсмические линии в Молдове, которые находятся не только на суше, но и в море. У нас есть буровые данные о залежах, которые на протяжении всего этого региона показывают одни и те же коллекторы.

— То есть вы хотели освоить и сухопутную, и морскую части?

— Для нас не имеет значения, где политическая граница, где море, а где суша, потому что мы охотимся за отложениями нефти и газа.

— При обращении в Минэнерго Украины в 2017 году ваша тогдашняя заявка включала в себя площади Одесского и Безымянного морских месторождений, которые сейчас эксплуатируются оккупировавшей Крым Россией. Как вы представляли себе работу на этой части территории?

— В нефтегазовом бизнесе существует очень много примеров, когда нефтегазовая разведка и добыча происходят в таких конфликтных ареалах.

— То есть вы ощущали в себе силы договориться с россиянами?

— Конечно, но я не знаю, возможно, “договориться с россиянами” — это неправильная фраза.

— Ну, не в смысле взятки, а официальным путем.

— Мы ощущаем себя очень уверенными, к чему есть хорошие предпосылки. Они обосновывают наш оптимизм, что мы будем там работать без вопросов.

— Каковы инвестиционные планы Frontera на участок “Дельфин”?

— Мы планируем пробурить там семь скважин в течение пяти лет. Одна скважина будет стоить 15-20 млн долл.

— Помимо этих затрат, вам нужно будет строить трубопровод от скважин до суши протяженностью около 130 км. Сколько это еще денег?

— Еще около 250-300 млн долл. Однако о трубопроводе еще рано говорить. Все зависит от того, какая будет мощность продуктивной зоны.

— Даже если не учитывать затраты на трубопровод, семь скважин — это 140 млн долл. Где Frontera возьмет столько денег?

— У нас большая и сильная группа частных инвесторов, которые заинтересованы инвестировать с нами. Мы поднимем деньги и будем вкладывать в “Дельфин”.

— Недоверие к Frontera со стороны украинской власти и конкурентов объясняется тем, что эта компания на рынке Украины не известна. Давайте попробуем опровергнуть информацию о том, что у вас нет денег. Назовите одного или двух потенциальных инвесторов, готовых дать вам деньги.

— Наверное, самый лучший контраргумент — то, что мы уже вложили. Я уже говорил, что в Грузии мы вложили 550 млн долл. Откуда эти деньги появились? В Азербайджане мы вложили где-то 450 млн долл. Откуда эти деньги появились?

Все прекрасно знают, как эти деньги появляются. Если есть хороший проект, то можно привлечь и хорошие деньги. Этим мы занимались и будем заниматься. Деньги можно привлечь на фондовом рынке, на рынке частного капитала.

Когда мы стали публичной компанией, Morgan Stanley привел нас на Лондонскую биржу. Это тогда считалось очень удачным IPO. Кроме Morgan Stanley, мы работаем с другими банками, например, с JP Morgan, Evercore, Jefferies.

— То есть эти финансовые институты готовы давать вам деньги?

— Да.

— Почему в 2018 году Frontera с ушла с Лондонской биржи?

— По одной причине. Мы были недооценены на бирже, поэтому решили уйти. Когда рынок будет соответственно нас оценивать, тогда и вернемся, если захотим. Если нет, то продолжим работу как частная компания.

— Это правда, что Frontera ежегодно проводит биржевые соглашения, то есть привлекает внешние деньги в ежегодном режиме?

— Нет, это зависит не от календарного года, а от наличия проекта.

— Говорят, Frontera живет от проекта к проекту: подписывает с правительствами соглашения, ее акции взлетают, она привлекает деньги, но в итоге проект не реализовывает, а потом цикл повторяется.

— Пускай те, кто об этом говорит, назовут хоть один пример, когда мы подписали соглашение и наши акции пошли вверх. Такого не было никогда.

Кстати, в 1999 году или 2000 году мы на одном месторождении в Грузии начинали бурение. Туда приехал тогдашний президент Шеварднадзе. Была церемония, все были довольны. Потом кто-то написал, что Frontera привезла президента, их акции поднялись и они “сняли” очень много денег.

А мы тогда даже на бирже не котировались. Это сказка. Ни один человек не покажет, что когда мы что-то подписывали, это влияло на рост наших акций.

— Во взаимосвязи между подписанием соглашения и ростом стоимости акций заложено предположение о том, что Frontera работает не с целью добыть газ, а с целью освоить деньги своих внешних инвесторов.

— Наверное, самый правильный ответ — я лично инвестирую свои деньги в эти проекты. Инвестировал солидную сумму.

— Сколько ваших личных средств было инвестировано за эти годы?

— Много. Больше десятков миллионов долларов.

— Когда Frontera проиграла конкурс по “Дельфину”, в ее защиту выступило восемь конгрессменов. Как объяснить диспропорцию между скромными результатами Frontera и большой политической поддержкой в США?

— Это не диспропорция. Как могут быть плохими финансовые результаты, когда только одно месторождение международные оценщики оценили 620 млн долл?

А у нас таких месторождений еще три или четыре. В Грузии. Вот эти инвестиции приносят конкретный результат. Конкуренты хотят, чтобы мы смотрелись с очень плохой стороны. Какие плохие финансовые результаты? Покажите мне другую компанию, которая создала такую стоимость, которую создали мы.

Впервые за историю Грузии мы подтвердили запасы на 350 млрд куб м газа. Из этого объема где-то 300 млрд куб м — извлекаемые запасы. Такого не было в истории Грузии. Это уже стоимость.

— Как называется компания в Грузии, которая в интересах Frontera Resourses разрабатывает эти четыре месторождения?

— Frontera Eastern Georgia.

— Политического веса у Frontera больше, чем денег. Почему?

— Думаете, в Грузии не было людей, которые хотели нам помешать? Там тоже были такие вещи. Так или иначе, сейчас это воплощается в жизнь. Поэтому сказка, что кто-то хочет нарисовать нас как компанию с проблемами, — это все часть стратегии. Я могу предоставить вам все оценки и отчеты.

— Как правильно понять интерес восьми конгрессменов к защите Frontera? Это вы обращались к ним, чтобы они выступили в вашу поддержку?

— Нет, но они нас хорошо знают. Они очень хорошо знают, чем мы занимаемся, кто мы, какие результаты получаем. Когда мы впервые пришли и начали работать в Азербайджане, там у людей не было денег, чтобы пойти в магазин купить еды, а посмотрите, что там происходит сейчас. Эти люди знают нас с того момента.

Сейчас то же самое начинается в Грузии. Через десять лет вы приедете в Грузию и вообще не узнаете эту страну. Это будет уже независимая страна со своими нефтегазовыми ресурсами. И то же самое будет в Украине.

— С одной стороны, в поддержку Frontera выступают конгрессмены, а с другой — за неделю вашего присутствия в Киеве посол США в Украине не встретился с вами. Более того, говорят, он от вас дистанцируется. Почему?

— Не знаю, честно говоря. Я никогда не старался встретиться с ним. Во всяком случае, я встречался со многими офицерами из экономического отдела посольства. Меня даже приятно удивило, насколько они доброжелательны.

— Возможно, корректнее говорить, что Frontera имеет локальную поддержку в Техасе, откуда родом большинство ваших партнеров, а не в США?

— Не знаю. Мне даже как-то неудобно. Даже не знаю, реально ли то, что кто-то в посольстве думает позитивно или не позитивно. Во всех странах, где мы работали, все посольства всегда нас поддерживали, и мы очень им благодарны.

— Встречались ли вы с Владимиром Гройсманом? Была ли возможность донести ему позицию вашей компании по “Дельфину”?

— Нет. Единственный раз я с ним встречался, когда он был с визитом в США. Тогда в Вашингтоне была встреча с деловыми кругами.

— Как вы объясняете критическое отношение Кабмина к Frontera?

— Мы очень четко понимаем, почему сложилось такое отношение. Как только власти объявили конкурс, нас грубыми методами поливали ложью в прессе.

— Кто заказчики этих сообщений?

— Насколько мне говорят, это наши конкуренты.

— На “Дельфин” претендовали “Укрнефтебурение”, Trident и Socar.

— Это была не Socar.

— Круг сузился до двух.

— На определенном этапе нам казалось, что это начало “Укрнефтебурение”, а потом подхватила Trident. Такое впечатление, что сейчас они объединились.

— У этих компаний разные цели.

Говорят, “Укрнефтебурение” участвовала только для получения статуса субъекта конкурса, чтобы иметь основания оспаривать его в суде.

Trident наверняка участвовала в конкурсе, чтобы начать разрабатывать “Дельфин”. Этот проект — последний шанс компании: срок использования привлеченных ею 200 млн долл истекает 1 декабря.

— Наверное, но, насколько я знаю, пока не объявили конкурс на “Дельфин”, Trident даже не знала о существовании этого проекта.

— “Дельфин” находится недалеко от оккупированного Крыма и в случае начала боевых действий попадает в зону конфликта. Почему большие западные компании боятся приходить в такие проекты, а Frontera — нет?

— Во-первых, ни большим, ни маленьким компаниям не нравится, когда есть конфликтная ситуация.

Во-вторых, этот проект разведывательный. Нужно рискнуть и инвестировать в разведку. Если разведка подтвердит, что там есть коммерческое месторождение, то надо узнать, какое оно. Такие компании как мы и приходят в такие проекты.

В-третьих, в Украине, к сожалению, не такая прозрачная и легкая система, чтобы все компании пришли и подали заявки на участие в конкурсе. Комплекс этих проблем и заставляет многих держаться вдалеке.

Дмитро РЯСНИЙ