Спасая сирийцев

По мере углубления кризиса в Сирии те, кто призывает к применению оружия, вспоминают как трагедию бездействия в Руанде и Боснии в 1990-х годах, так и торжество решительных международных действий в Ливии в прошлом году.

Предложения поступают самые разные — от установления запретных для полетов зон, буферных зон, “зон не поражения”, безопасных убежищ и защищенных гуманитарных коридоров до вооружения Свободной сирийской армии для борьбы с режимом Асада. Другие же призывают к прямому вторжению с целью его свержения. Мучительный вопрос для тех, кто считает, что международное сообщество несет ответственность за остановку массовых жестоких преступлений, заключается не только в том, является ли какой-либо из этих вариантов практически достижимым, но также в том, принесут ли они больше пользы, чем вреда.

Никакое военное решение в настоящее время не имеет каких-либо шансов на поддержку со стороны Совета Безопасности ООН, который все еще в значительной степени парализован реакцией против воспринимаемой хитрости НАТО с ее злоупотреблением мандатом защиты гражданского населения в Ливии. Единственный военный вариант, который получил практическую международную поддержку до сих пор, по сообщениям от некоторых суннитских соседей Сирии по заливу, — это вооружение оппозиционных сил.

Тем не менее если принудительное военное вмешательство в той или иной форме является правильным курсом в Сирии, то прения должны быть проведены с энтузиазмом и упорством. Но тот ли это случай, в котором правильно вступать в бой?

Согласно с ответственностью защищать (R2P) принципы, которые Генеральная Ассамблея ООН единогласно одобрила в 2005 году, принудительные военные действия для остановки злодеяний должны рассматриваться только тогда, когда мирные средства — от дипломатических убеждений до санкций и угроз уголовного преследования — оказываются недостаточными. Очевидно, что ситуация в Сирии достигла этого порога.

Но рассмотрение возможности проведения военных действий не означает их одобрение. И нравственность, и благоразумие требует, чтобы были соблюдены некоторые критерии до того, как будет одобрено применение силы. Ни один из таких принципов до сих пор не был официально принят Советом Безопасности или Генеральной Ассамблеей, но в последнее десятилетие из дискуссий по R2P были выделены пять критериев.

Первым критерием является потенциальный ущерб для гражданского населения: соответствует ли угроза тому типу и масштабу, которые на первый взгляд оправдывают применение силы? В Сирии уже погибло более девяти тыс. человек, и их число увеличивается каждый день, поэтому этот критерий кажется выполненным, хотя насилие уже не такое одностороннее, как в самом начале.

Второй тест, более субъективный и сложный в применении — и, следовательно, не решающий сам по себе — заключается в том, направлена ли главная цель каких-либо предлагаемых военных действий на остановку или предотвращение угрозы для гражданского населения. Некоторые страны Персидского залива, с энтузиазмом поддерживающие интервенцию в Сирию, могут руководствоваться прежде всего другими мотивами — антииранскими и просуннитскими настроениями.

В-третьих, существует проблема последней инстанции: были ли изучены все невоенные варианты и действительно ли они, скорее всего, не дадут результатов? У жюри нет на это ответа, но, возможно, это не продлится долго. Поскольку нет больших ожиданий, что переговорные навыки Аннана смогут, даже при сегодняшней поддержке Совета Безопасности, достигнуть успеха в урегулировании сирийского кризиса, как они помогли после взрывных президентских выборов в Кении в 2008 году. И лишь немногие уверены, что даже всеобщие санкции или другое невоенное давление сдержит решительность Асада подавить своих противников.

Четвертый критерий касается пропорциональности средств: соответствуют ли масштаб, продолжительность и интенсивность предполагаемых военных действий минимуму, необходимому для устранения данной угрозы? Это был один из самых спорных аспектов интервенции в Ливию. Проблема большинства предлагаемых “минималистских” решений интервенции — например, создание буферных зон — заключается в том, что в сирийских условиях будет почти наверняка необходима полномасштабная война, чтобы их навязать. Минимальное может потребовать максимального.

Последний и в конечном итоге наиболее важный критерий для вмешательства заключается в балансе последствий: не принесет ли военная интервенция больше вреда, чем пользы? Именно этот аргумент в пользу военной интервенции в Сирию вызывает самое большое беспокойство.

Любая дальнейшая милитаризация в Сирии рискует превратить то, что уже является зарождающейся гражданской войной, в полномасштабную войну с человеческими жертвами гораздо большего масштаба. Сирийские военные и военизированные формирования, поддерживаемые правительством, сильны и будут яростно сопротивляться. Сектантские различия в Сирии глубоки, и у международного сообщества нет большой надежды на какую-либо сплоченность или приверженность оппозиции демократии и правам человека. Военные действия в Сирии могут воспламенить весь регион. Учитывая разделение Лиги арабских государств по этому вопросу, любое вмешательство Запада неизбежно приведет к воспламенению более широкого мусульманского мира.

Поскольку все военные варианты, кажется, ведут к обратным результатам, единственный шанс остановить спуск Сирии в общий хаос состоит в политическом посредничестве Аннана. Его невысказанная предпосылка заключается в том, что достаточное количество высокопоставленных чиновников режима можно убедить изменить курс, с достаточным количеством безопасных выходов для самых спорных фигур, чтобы стабилизировать ситуацию и начать реформы.

Но чтобы это произошло, Россия должна будет оказывать свое влияние гораздо более конструктивно, чем это было до сих пор. Это тонкая тростинка, за которую может ухватиться сирийский народ, но, к сожалению, поблизости только она одна.

Проект Синдикат, 2012

Гарет ЭВАНС — бывший министр иностранных дел Австралии, в настоящее время почетный президент Международной кризисной группы и ректор Австралийского национального университета