Шарашка или халтура — одно из двух

После публикации материала “У нас была бы лучшая в мире персональная ЭВМ” я получил много откликов. Один из них поступил от Бориса Александровича Андреева, в начале восьмидесятых — заместителя главного инженера подразделения “Объект-6” в Ленинградском производственно-техническом предприятии, которое, в частности, занималось разработкой программного обеспечении для управляющих ЭВМ, входивших в состав комплексов радиолокационных станций. В письме он подробно описывает мучения, которые пришлось преодолевать при установке и вводе в работу вычислительного комплекса “Эльбрус-1”, в моей публикации названного “единственным примером конкурентоспособных отечественных разработок после 1970-х годов”.

Процитирую избранные места этого выдающегося документа:

“В руководящих технических материалах (РТМ) категорически запрещалось применять в системе водяного охлаждения латунную арматуру и красномедные трубы, а вентили и краны из нержавеющей стали на давление меньше 25 атмосфер в СССР практически не выпускались. Каково же было наше удивление, когда в секции охлаждения в первых пришедших стойках “Эльбруса” мы увидели и латунную арматуру, и красномедные трубы. Казалось бы, проблема решена, но она вылезла через год эксплуатации, когда из-за электрохимической коррозии стали выходить из строя алюминиевые теплообменники, встроенные в шкафы “Эльбруса” из-за появившихся в них дыр”.

“Наконец установили все шкафы, раскатали кабельное хозяйство и попытались включить “Эльбрус”. Не тут-то было. Оказалось, у “Эльбруса” отсутствует центральный пульт (который так и не появился, ну не смогли в ИТМиВТ его разработать). Соединители в шкафах для подключения пульта есть, а пульта нет. Ну разобрались, какие контакты надо замкнуть, чтобы разрешить включение питания, перемкнули их канцелярскими скрепками (я не шучу, ответных-то частей соединителей нет) и начали наладку”.

“Первое, что выяснилось, никакой постоянной памяти в “Эльбрусе” нет, и чтобы его оживить, необходимо закачать в оперативную память с перфоленты нечто в роде BIOS. А перфолента бумажная, от частого использования рвется. Да и выполнена она в коде, который устройство подготовки данных ЕС ЭВМ, поставляемое с “Эльбрусом”, не поддерживает (код более старого ГОСТ). Пришлось мне бегать по Питеру в поисках пластмассовой перфоленты”.

Дальше автор рассказывает, как они пришли к необходимости самостоятельно переделывать электрические схемы, доставать драйверы к неработающим накопителям на магнитной ленте — и все это в комплексе, который обошелся предприятию в 22 миллиона рублей. Существенная сумма даже по нынешним временам, а тогда вообще запредельная: примерно 5 тысяч годовых зарплат специалиста уровня Бориса Александровича.

Между тем никто никогда не отрицал, что “Эльбрус” — уникальная и опережающая свое время разработка. Дело лишь в том, о чем мы уже начали, к счастью, забывать: в пресловутом “советском качестве”. Сейчас мы довольно спокойно покупаем телевизор “Рубин”, изготовленный из импортных деталей, на импортных линиях и по импортным технологиям, и не боимся, что он откажет при первом же включении. Мы даже не очень переживаем насчет качества машин АвтоВАЗа — “Лада Калина” остается самым популярным автомобилем в России, потому что везде есть сервисы, где в случае чего докрутят все недокрученные гайки и пусть попробуют сделать это не по гарантии.

Но в советское время это было не так. Остается только удивляться тому, что все-таки мы в чем-то реально опережали Запад, хотя победить тенденцию к выпуску халтуры удавалось далеко не всегда. Мемуары различных деятелей науки и техники того периода полнятся воспоминаниями о том, как разработчикам приходилось дневать и ночевать на заводах и в пусконаладочных инстанциях на местах, чтобы все (хотя бы относительно) заработало, как надо. В сухом остатке остается очень простой вопрос: а были ли реальные достижения, или это такая же туфта, как цифры выполнения пятилетнего плана, пропущенные через фильтр воспоминаний современников о временах, когда “девушки были краше, а трава зеленее”?

Я сам неплохо знаком с техникой советских времен, принимал участие и разработках того времени. Сравнивая то, что было тогда и что есть сейчас, можно сделать следующие заключения, которые, как мне кажется, позволят выстроить относительно объективную картину.

Любая инновация начинается с идеи. Идея приходит через вдохновение или подобные виртуальные сущности, и автор всегда мечтает ее осуществить или хотя бы обнародовать. Никакие материальные стимулы в виде денег или других благ ему на этом этапе не требуются: он вполне может работать за саму “идею”. Этим фактом бессовестно пользовались руководители сталинских шарашек, через которые прошли практически все выдающиеся конструкторы тех времен, довольно продуктивно выдавая результаты.

После того как идея проверена, обнародована или принята к производству, бескорыстный интерес автора заканчивается. То, что происходит дальше — в советские времена это называлось “внедрением”, — может занимать до 90% и более времени и сил от всего процесса. Нужно написать технико-экономическое обоснование (сейчас — бизнес-план), нужно бегать по инстанциям, убеждая чиновников (сейчас — чаще инвесторов) в его осуществимости в разумные сроки, выбивать деньги и ресурсы на опытный образец. Тогда и начиналось то самое стояние днями и ночами над душой у заводских конструкторов и непосредственно рабочих у станка, без которого в советское время ничто не могло быть доведено до ума (да и сейчас далеко не всегда может).

А непосредственного интереса во всей этой рутинной тягомотине у нормального инженера или тем более ученого нет и быть не может. Тут и вступает в силу то самое материальное (или иное) вознаграждение, которое и есть необходимое условие этапа “внедрения”. Сталин, к слову, это все прекрасно понимал, одной рукой широко раздавая ордена, звания и прямые денежные премии, другой — принуждая угрозами лагеря или даже расстрела к выполнению того, что выполнять “за так” совершенно не хочется.

По всем этим причинам советская наука и техника имела огромное количество достижений, доведенных в лучшем случае до единственного образца, а чаще вообще оставшихся в теории. У нас раньше других были теоретически изобретены транзисторы, топливные элементы, передающая телевизионная трубка, высказана идея мобильной связи. Мне напомнили в одном из писем про доцента физического факультета МГУ В.И. Шестакова, который открыл и сформулировал раньше Клода Шеннона принципы, лежащие в основе всех современных компьютеров. Это лишь немногие примеры прочно забытых достижений, так и оставшихся на бумаге. А те, что были в силу крайней необходимости доведены до промышленности и стали широко известными, нередко постигала судьба “Эльбруса-1”, хорошо проиллюстрированная письмом Бориса Александровича Андреева.

Как только железная политика “кнута и пряника” ослабла в хрущевские времена и далее — упала почти до нуля эффективность труда ученых и конструкторов, и без того не блиставшая из-за чудовищного сопротивления “административной системы”. На мой взгляд, этот фактор был одной главных причин конечного проигрыша СССР в “холодной войне”.

Хочу в заключение еще раз специально отметить один из немногих островков качества в океане советской халтуры — это упомянутое мной в статье НИИ вычислительных комплексов под руководством Михаила Александровича Карцева, создавшее машины М-10, и позднее М‑13 (законченную уже после его смерти под руководством Юрия Васильевича Рогачева). Приведу свидетельство Бориса Александровича Андреева, заключающее его письмо: “Вся убогость и халтурность МВК “Эльбрус-1” особенно контрастировала по сравнению с ЭВМ М-10 М.А. Карцева, которая стояла в 50 метрах у нас на предприятии”. Известно, что исключительной надежностью отличались и машина М-40 с ее транзисторным вариантом М-50, построенные в том же ИТМиВТ в конце пятидесятых годов для первой советской системы ПРО под руководством того же Всеволода Сергеевича Бурцева, который в конце семидесятых заканчивал “Эльбрус”. Так что могли ведь, если хотели. Другое дело, что хотеть-то было чаще всего незачем.

Юрий РЕВИЧ