Россия проиграла Китаю советское наследие

На днях Тегеран посетил высокопоставленный китайский партийный функционер Хэ Гоцян. Официально его должности никак не вяжутся с внешней политикой: секретарь Центральной комиссии КПК по проверке дисциплины и заведующий Орготделом ЦК КПК. По сути, товарищ Хэ является главой партийного отдела внутренних расследований, и это обусловливает его немалое влияние. В то же время географии его путешествий может позавидовать иной министр иностранных дел. Только в рамках нынешнего “летнего турне” он посетил Францию, Польшу, Сербию и ОАЭ. Иными словами, Хэ Гоцян — персона вполне международного уровня. Причем это проявляется там, где присутствие главы внешнеполитического ведомства КНР выглядит либо неуместным, либо недостаточным. И визит Хэ в Иран как раз такой случай. Свидетельство тому — соглашения, подписанные в ходе этой поездки. Тегеран и Пекин договорились о наращивании товарооборота, а также о доведении китайских инвестиций в иранские инфраструктурные проекты до $4 млрд. Хэ Гоцян — инженер-химик, но уже больше четверти века он является партийным функционером, так что обсуждавшиеся вопросы вне его компетенции. Однако, отрядив его на переговоры, Пекин продемонстрировал серьезность своего отношения к Ирану.

Действительно, уже в нынешнем году товарооборот между двумя странами достигнет $40 млрд. — против $30 млрд. в прошедшем. При этом Иран вышел на третье место по уровню поставок КНР нефти — сейчас на его долю приходится 12% китайского рынка.

Впрочем, назвать это партнерство в полной мере взаимовыгодным сложно. В отношениях с Тегераном Пекин, похоже, разыгрывает тот же сценарий, что и в отношениях с Пхеньяном. Суть его сводится к древней стратагеме: “Окруженному врагу необходимо оставить путь к отступлению”. Естественно, речь идет о пути контролируемом. Китай предлагает Ирану выход из международной изоляции, причем выход безальтернативный. В условиях фактического развода с Россией Тегеран лишился возможностей маневра. Впрочем, Москва сама толкнула его в объятия Пекина. Срывы контрактов в области военно-технического сотрудничества на фоне весьма вялых попыток блокировать режим санкций подорвали веру иранцев в договороспособность Кремля. К примеру, с 1996 года Тегеран так и не добился от России лицензии на производство истребителей МиГ-29, а прошлогодний отказ Москвы продавать персам зенитные комплексы С-300 многие эксперты расценили как начало конца российско-иранской дружбы. Причем даже громкие обещания Дмитрия Медведева нанести визит, по всей видимости, не убедили Тегеран в надежности Москвы в качестве делового партнера.

Так что столь тесное и быстрое сближение с КНР для Ирана выглядит не то чтобы лучшим, но на практике единственно возможным вариантом. Пекин же заполучил надежного, в силу искусственного ограничения спроса, поставщика нефти и минерального сырья.

Во время визита Хэ Гоцяна никаких противозаконных, то есть “противо-международно-правовых” речей о возможной торговле оружием или товарами двойного назначения не было. Но Пекин вполне способен если не забыть о подписанных Совбезом ООН (с китайско-российскими оговорками) жестких экономических санкциях и полном эмбарго на поставки оружия, то приложить заметные усилия для максимального расширения списка допустимых торговых операций.

В этих условиях расширение военно-технического сотрудничества между Китаем и Ираном представляется вполне логичным и даже ожидаемым шагом. К слову, когда Тегеран в ответ на срыв контрактов по С-300 заявил о разработке аналогичных комплексов, это отнюдь не было блефом. Вероятно, речь как раз шла о приобретении технологий у КНР (хотя HQ-9 — китайские клоны этой системы по ряду показателей существенно уступают оригиналу).

Сближение Пекина и Тегерана заметно беспокоит российских экспертов, поскольку может привести к потере Россией иранского оружейного рынка. Тем более что чисто технически этому процессу будет способствовать высокая степень совместимости китайских систем вооружений с советскими и российскими.

В то же время китайско-иранская дружба чревата и куда более далекоидущими последствиями. Пекин, по большому счету, мало заботит ядерная программа Тегерана, поскольку их стратегические интересы не пересекаются. Так что здесь речь идет, пожалуй, о нежелательности расширения ядерного клуба как таковой. Поэтому КНР имеет более широкое поле для маневров на этом направлении. Кроме того, дружба с Тегераном вписывается в политику “собирания” конфликтующих с Западом режимов, которую ранее проводил СССР — с той разницей, что в нынешней ситуации на передний план выходят экономические, а не идеологические интересы гегемона. Во время блоковой системы эта схема позволяла супердержавам выяснять отношения в локальных конфликтах, избегая прямой конфронтации. Учитывая растущие противоречия как экономического, так и секуритарного характера между Пекином и Вашингтоном, вполне возможна ее реставрация.

Дружба против Дели

Первые ощутимые дивиденды от дружбы с Ираном Китай уже получил. 19 июля иранское руководство потребовало от Индии погасить все задолженности за импортированную нефть и пойти на значительные торговые уступки. В противном случае Тегеран с 1 августа текущего года прекращает экспорт нефти в Индию.

В Дели не сильно озабочены иранским ультиматумом — уже немало времени при посредничестве США идут переговоры о возможных крупных поставках нефти из Саудовской Аравии. Но если энергетическая безопасность Индии от возможных действий Тегерана и не пострадает, не следует забывать, что Иран остается для Индии единственными воротами в Афганистан и Центральную Азию — во всяком случае, до радикального потепления отношений между Исламабадом и Дели, которого пока не удается заметить даже самым заядлым оптимистам.

Таким образом, используя имидж надежного покупателя иранской нефти, Пекин наносит чувствительный удар извечному сопернику, ответ на который у Дели если и сформулирован, то пока остается в секрете.

Алексей КАФТАН