Россия нашла слабое место Украины и перемещает фронт — военный эксперт

Руководитель “Украинского милитарного центра”, проходивший службу в морской пехоте, ТАРАС ЧМУТ в интервью “Апострофу” рассказал о потребности Военно-морских сил, построение москитного флота и действиях Украины для решения ситуации с блокадой Азовского моря Россией.

- Расскажите, пожалуйста, больше о “Донбассе” и “Корце”, которые зашли в Азовское море.

— “Донбасс” базировался в Одессе, а строили его в Польше — он был плавучей мастерской. После раздела Черноморского флота судно перешло к ВМС Украины. Из-за невостребованности плавмастерской для дальних океанских походов его переоборудовали в корабль управления. В 2013-м его переклассифицировали в поисково-спасательное судно, и оно обеспечивало функционирование большой дизельной подводной лодки “Запорожье” в Севастополе. После оккупации Крыма россияне нам его вернули, мы немного его отремонтировали и использовали как плавучую казарму, плавштаб.

Морской буксир “Корец” во время перехода обеспечивал безопасность, а во время прохода под Керченским мостом он буксовал “Донбасс”.

- Что это меняет с точки зрения сил?

— Особо ничего, но это будет способствовать развертыванию нашей военно-морской базы в Бердянске. Здесь стоит уточнить, что с 1991 года Украина никогда не имела там военного присутствия, только силы государственной пограничной службы. По решению СНБО, до конца года мы должны сформировать там военно-морскую компоненту.

- Из чего мы можем ее сформировать?

— На первом этапе, недели три назад, переместили два бронированных артиллерийских катера. Они обеспечивали безопасность прохождения судов наших ВМС из Керченского пролива в Мариуполь, прикрывая их от возможной агрессии каких-то непонятных катеров с ДНР. Второй этап — это “Донбасс” и “Корец”, третий — возможное усиление другими плавсредствами. Но надо понимать, что когда мы отправляем что-то на Азов, то что-то забираем с Черного моря, где проблемы не меньшие. Поэтому надо держать баланс, нельзя оставить Черное море с его стратегически важными портами и коммуникациями без хотя бы минимального прикрытия. Кроме того, это должно стимулировать государство вкладывать деньги во флот: покупать иностранные корабли или же активизировать отечественное строительство. Флот не делается быстро, на это уходят годы и даже десятилетия, поэтому чтобы результат был завтра, надо было работать вчера. Ну или хотя бы сегодня.

- Повлияет ли как-то присутствие “Донбасса” и “Корца” на блокаду Азова?

— Непосредственно их присутствие — нет, но это повлияет на военно-морскую компоненту в формате надводных сил в целом. Ожидается, что это поможет переместить линию соприкосновения с российскими катерами и кораблями от 12-мильной зоны ближе к середине Азовского моря. Бывали случаи, когда катер россиян находился в семи милях от нашего берега, по сути, в наших водах, нарушая международное морское право. Но они чувствуют свою безнаказанность и позволяют себе это. Как только мы начнем их отжимать или хотя бы просто находиться в этих районах, это уже будет сдерживающим фактором.

Чем крута ситуация с “Донбассом” и “Корцом”, так это тем, что мы едва ли не впервые задали тон игре. Мы поставили россиян в ситуацию, когда они должны отвечать на наши действия, а не наоборот. Мы сумели перехватить инициативу хотя бы на короткое время, сделав шаг, которого они не ожидали. Причем мы были готовы к разным сценариям развития ситуации: нас пропустят или нет, пропустят и заблокируют, попытаются задержать и так далее. ВМС достаточно качественно спланировали эту операции, кроме медийной составляющей — там все очень печально. Но в целом они сделали все довольно красиво.

- Вот только месяца через четыре после начала кризиса.

— Это другой вопрос. Есть Минобороны и Генштаб, которые определяют политику ВМС, есть ряд документов, которые ограничивают те или иные процессы. Как только СНБО дал разрешение и поставил задачу, флот сразу начал реагировать. Тут вопрос к СНБО, Администрации президента, Минобороны: почему они четыре года не видели угрозу с моря, а финансирование ВМС в целом происходило по остаточному принципу.

- Вы имеете предположение, почему так происходит?

— Потому что армией руководят сухопутные генералы, которые ожидают войну 2014 года, а не думают о том, что следующий конфликт уже не будет таким, как был предыдущий.

- Мне приходилось слышать следующее утверждение: флот — весьма дорогая штука, так зачем вкладывать кучу денег в то, что можно уничтожить одним залпом. Как вам мотивация?

— Да, армия в целом — штука дорогая, поэтому, исходя из такой логики, надо ее распустить и точно не воевать. А иметь свою независимую страну вообще космически дорого. Если мы хотим иметь безопасность и государство, то должны понимать, что есть некая цена, которую мы должны за это платить. Другой вопрос к тем, кто руководит распределением затрат. Можно купить не один корвет за 250 миллионов евро, а пять ракетных катеров. И уничтожить их все будет довольно затратным делом. Здесь уже можно обсуждать те силы и средства, которые нам нужны. Но мысль о том, что они не нужны, вообще не должна появляться, тем более на четвертом году войны.

- Кстати о корвете. “Владимира Великого” строят уже неизвестно сколько времени. Какой оптимальный вариант для него: прекратить строительство, достроить или что-то третье?

— Ситуация с корветом напоминает чемодан без ручки: нести тяжело, а выбросить жалко. Корвет был завязан на огромное количество контрактов с европейскими производителями систем и вооружений. Там прописаны штрафные санкции, поэтому если мы сейчас откажемся от дальнейшего строительства, то мы 100% заплатим эти штрафы. А суммарная стоимость санкций приближается к стоимости корвета. То есть откажемся — потеряем корвет, продолжим — платим за него. При этом надо понимать, что достроить такой большой корабль — дело совсем не быстрое. Но главное то, что он будет не совсем боеспособный.

Дело в том, что первые корабли в сериях, тем более такие крупные, получаются более опытными. То есть на них отрабатывают технологию, на них учатся не делать ошибки. В свое время мы хотели иметь 10 корветов до 2010 года, потом — шесть или четыре до 2012, 2016, 2018. А сейчас уже — четыре до 2028. Серия уменьшается, время идет, но ничего не меняется.

“Владимир Великий” закладывался и проектировался под те задачи, которые стояли перед ВМС до войны. Сейчас у нас кардинально другая ситуация и тот формат не совсем вписывается в концепцию современных ВМС. Но и не достроить его мы не можем.

Мы попали в досадную ситуацию. Как по мне, наиболее адекватный выход из нее — достройка корвета по упрощенному проекту. Что-то подобное сделали поляки. У них была такая же история: они начали возрождение флота с национальной кораблестроительной программы, заложили корпус и строили его лет 15. Потом решили, что доделают его в формате патрульного корвета, упростят системы вооружения и начинку, повысив эффективность и надежность. У них эта история началась раньше, но мы почему-то не учли их опыт.

- На что хватает тех денег, которые выделяются на ВМС?

— Поддерживать его в полумертвом состоянии без перспектив системного обновления или замены. Во-первых, деньги, которые выделяют непосредственно для ВМС, и те, которые выделяются через Минобороны, через государственный оборонный заказ для закупки чего-то. Оплату за малые бронированные катера, которые строятся в Киеве на “Кузнице на Рыбальском”, осуществляет Минобороны. Флот не является распорядителем средств на такие крупные проекты. Но и тех, и тех средств мало.

- И взять их, как всегда, негде?

— У государства всегда есть откуда взять средства. Вопрос в готовности это делать и вкладывать в безопасность, особенно когда руководство Минобороны и Генштаба сухопутное. Оно видит потребность в танках, автомобилях, артиллерии, но физически не понимает, для чего нам флот.

- Как бы вы им это объяснили? Так, чтобы каждый понял.

— Для сохранения экономики. Флот должен обеспечивать безопасность морских торговых путей, по которым у нас идет треть импортно-экспортного товарооборота. Для обеспечения безопасности юга. Россия не будет вести войну с Украиной там, где мы сильны. В 2014 году мы были слабы во всем. Они попытались провести сухопутную операцию — достаточно спокойно и по плану взяли Крым и начали операцию на востоке. В переломный момент вмешались какие-никакие Вооруженные силы, они все же были, оттеснили врага, затем мы подписали Минские договоренности, заморозили конфликт.

За эти четыре года мы настолько нарастили сухопутную составляющую армии, что сегодня конфликт в формате 2014 года для России абсолютно бесперспективен. Если они хотят чего-то достичь, им надо либо привлекать авиацию, превращающую страну из спонсора терроризма в непосредственного участника конфликта, либо использовать наши слабые зоны. На море мы слабы. Они перемещают новый фронт с суши на море.

Азовский кризис не взялся с неба в мае. Они долго проверяли наши реакции, на что мы способны и готовы ли мы реагировать. Когда ситуация стала критической — на рейде в Мариуполь стоят российские пограничные катера, началась огласка в медиа —и только тогда государство начало как-то реагировать. Мы проходим нелегкий путь становления, но на сегодня уже есть хотя бы осознание потребности во флоте. Сложно сказать, выльется ли это в практическую реализацию.

- Каким должен быть москитный флот и сколько денег нужно для его создания?

— Денег надо космически много, как всегда. Идея москитного флота появилась после оккупации Крыма, с потерей корабельного ядра ВМС: большого десантного корабля “Константин Ольшанский”, разведчика “Славутич”, корветов “Луцк”, “Тернополь”, “Хмельницкий”, “Приднепровье”, морских тральщиков “Чернигов” и “Черкассы” и подводной лодки “Запорожье”.

Учитывая все это и нехватку денег, ВМС начали рассматривать концепцию так называемого москитного флота. Это малые скоростные маневренные малозаметные ударные силы прибрежного действия. По сути это ракетные катера. Их главная задача — максимально незаметно и быстро выйти в определенный район, отстреляться ракетами и быстро убежать. Их должно быть достаточно для сдерживания возможных агрессивных действий врага. А учитывая стоимость, их можно получить относительно быстро и относительно много. Потому что один самый мощный и современный корабль, который мог бы быть у ВМС Украины один, — это плавучая мишень. Россия потратит на его уничтожение много сил и средств, а тогда можно считать, что ВМС нет. А когда таких катеров 30 или 50, то чтобы их все перебить, надо очень много времени и сил. При этом они будут отвечать, и цена вопроса будет расти.

- Как реализуют эту идею?

— Концепцию начали реализовывать, но не совсем так, как должны бы. ВМС получили шесть малых бронированных катеров МБАК, те, что в СМИ называют “Гюрза-М”, но это не так. Их называют москитами, но они имеют максимальную скорость хода 25 узлов, ограничение по дальности — до 50 морских миль, ограничения по мореходности — до трех баллов, а с применением оружия — до двух. То есть это медленные катера для хорошей погоды. Для них на флоте есть своя ниша и свои задачи, но их нельзя считать москитами.

Следующим шагом должно быть строительство десантно-штурмовых катеров проекта “Кентавр”. Их спустили буквально несколько недель назад. Их скорость — до 50 узлов, они могут выполнять патрульно-протидиверсионные функции и доставлять группы морских пехотинцев до 32 человек. При этом они лучше вписываются в концепцию москитного флота, поскольку они скоростные, малозаметные, и ожидаем, что они будут достаточно качественными. Сегодня они проходят достройку уже на воде, потом должны пройти заводские и государственные испытания. Где-то через год их примут в состав ВМС, но, возможно, и раньше.

Следующим шагом должно быть строительство ракетных катеров проекта “Лань”. Это классический москит — большие ракетные катера с настоящими противокорабельными ракетами, которые должны быть достаточно мореходными, автономными для действия в ближней морской зоне для уничтожения кораблей класса до фрегата. Условно говоря, это основа крупных надводных сил России на Черном море. Но проект еще не готов до конца, хотя до конца лета его должны были уже заложить. Сейчас есть информация о том, что закладку ожидают к концу года, но когда завершится строительство непонятно, ибо самой ракеты “Нептун” производства КБ “Луч”, которая должна быть установлена на катерах, еще нет. Она проходит испытания, и до конечного продукта там еще годы работы. Может случиться так, что выйдет катер, но без ракеты, да и то в 2021 году или позже. Не стоит ожидать, что украинская промышленность способна быстро и качественно дать нам флот. Есть вариант закупок бывших в употреблении корветов, но закупками, опять же, занимается правительство. Есть много скептицизма, который должен развеяться после получения катеров “Айленд” от США...

- Мы же давно уже должны были их получить, разве нет?

— Их нам предлагают с 2014 года, но Украина — строптивое государство, и она не всегда уверена, что ей нужны эти корабли или же готова ли она их забирать и так далее. Четыре года Украина думала, что делать, и наконец согласилась их принять.

- Мы говорили о том, что у нас преобладает сухопутное мышление. Каким тогда должно быть мышление морское?

— Государственная политика Украины относительно моря хаотична, непоследовательна и несистемна. Строительство флота — это среднесрочная перспектива, то есть 20-30 лет. Флот — вещь сложная и дорогая, он завязан на огромное количество других отраслей промышленности. Все, что произошло в предыдущие годы, — это хаотичные движения без понимания того, какой флот нужен нам через 30 лет, какие задачи будут стоять перед ним на то время и на этом тридцатилетнем пути.

К тому же пожелания должны коррелироваться с экономической составляющей. Сколько государство готово давать на флот? Мы можем запланировать себе строительство пяти авианосных групп, но не иметь денег. Этот паритет всегда терялся. К сожалению, государство довольно бездарно относится к морской составляющей самой себя.

- Если говорить о цели другого государства: какие на сегодня цели России в Приазовье?

— Ключевая задача Черноморского флота — поддержание паритета против военно-морских флотов стран НАТО и США в Средиземном море, обеспечение операции в Сирии и обеспечение безопасности в Черном и Каспийском морях. Ведь и Каспийская флотилия, и Черноморский флот замыкаются на Южный военный округ РФ.

С одной стороны, их позиция направлена на давление на портовые города, а с другой — это заставляет Украину выделять ресурсы, распылять силы. При этом создается социальное напряжение в и без того сложных регионах. В местных медиа активно рассказывают о том, что война никому не нужна, все устали и нужно договариваться. Общество там думает не о победе, а о мире на любых условиях. Ценой может быть признание аннексии Крыма, уступки в вопросах ОРДЛО и тому подобное. Это комплексная операция, и россияне качественно работают в этом направлении.

Они используются свои силы информационно-психологических операций не только для запуска воздушных шариков на линии разграничения, как это делает Украина, но и для мощных информационных кампаний. Имея огромные ресурсы, они могут покупать целые партии, политиков, общественность и транслировать с их помощью нужные месседжи. Сегодня война ведется не танками, а информацией — это дешевле и эффективнее.

- И, конечно, они у нас выигрывают.

— Однозначно. Есть, например, ситуация с переходом “Донбасса” и “Корца” в Азовское море. Операция спланирована качественно, но полностью проиграна информационно. Не может быть так, что ВМС целые сутки игнорируют событие, а их функцию выполняет общественность, публикуя фото в соцсетях. ВМС не понимают, насколько в этой глобальной войне важна информация.

- Можно решить это сменой пресс-службы?

— Ее сменили, это уже новая и молодая. Проблема не только в ней — пресс-служба выполняет то, что ей разрешено. Проблема в руководстве ВМС. При всем уважении к ним, в вопросе информационных компаний они — не хочу говорить “бездарные”, но не очень компетентные. Управлять кораблями или танками — это одно, а работать с информацией должны люди, которые умеют это делать, и им надо доверять. А у нас адмиралы, которые знают, как ходить в моря, думают, что они умеют работать с информацией. Что из этого получается — мы видим.

- У нас есть управление, которое занимается информационно-психологическими операциями?

— Конечно. В структуре Сил специальных операций есть четыре части, которые должны были бы заниматься информационно-подрывной деятельностью на оккупированных территориях и в России. ИПСО — это большая отдельная тема разговора, но, к сожалению, сегодня в нашей армии руководство не очень понимает, что это такое. Они почему-то думают, что ИПСО — это такие себе “замполиты”, которые раздают листовки, газеты и более ничем не должны заниматься. Хотя ИПСО — это то, что в условиях нынешней окопной войны должно бы воевать в первую очередь. Потому что деморализованный противник не способен к активным боевым действиям.

- Мы сегодня — деморализованный противник?

- Мы немножко расстроены, но точно не деморализованы.

Марина ЕВТУШОК