Наверху не дураки сидят. Ведь правда?

И кажется, такими же фразами многие ваши родственники или знакомые объясняют, почему они хотят оставаться “вне политики”. Если кто-то все же попал на руководящую должность, то, значит, этот человек уж точно лучше других разбирается, как устроена жизнь и какие политические решения “более правильные”. И хотя еще в 2019 году три четверти россиян говорили о несовпадении интересов власти и общества, большинство жителей страны на протяжении многих лет убеждены, грубо говоря, что нечего лезть “им” под руку, пусть решают за нас.

Говоря “наверху тоже не дураки сидят”, россияне как бы показывают готовность делегировать свои полномочия специалистам, которые якобы доказали свою компетентность — и оказались в высших эшелонах власти. Но так ли справедливо это убеждение? 

Как в России попадают во власть?

Теоретически по формальным демократическим процедурам: одних избирают граждане, других назначают те, кого граждане избрали. На практике этими процедурами манипулируют — поэтому от граждан фактически не зависит, кем будет занят какой-то пост. От кого зависит и как вообще такие решения принимаются — доподлинно не известно (процедуры-то неформальные, нигде не прописаны), но можно распознать некоторые принципы.

Большинство назначений на высшем уровне зависят лично от Владимира Путина. А он предпочитает работать с теми, кого давно и хорошо знает. Два характерных примера — Алексей Кудрин и Игорь Сечин. Первый был министром финансов с 2000 до 2011 года, второй — вице-премьером, отвечающим за топливно-энергетический комплекс, с 2008 по 2012-й, а ныне возглавляет “Роснефть”. 

При этом Кудрин получил международное признание как один из лучших министров финансов в Европе (раз, два). А Сечин прежде не имел отношения к нефтегазовой отрасли — и то и дело допускает ошибки на миллиарды долларов. 

Но решающим фактором при назначении того и другого была не компетентность, а давние личные отношения с Путиным: и Кудрин, и Сечин работали с ним еще в девяностые в мэрии Петербурга — и посты свои получили благодаря этому. 

В 2016 году Путин назначил трех своих охранников губернаторами для того, чтобы они получили опыт госуправления и потом перешли на министерские посты. Один из них, Евгений Зиничев, в итоге возглавил МЧС. После гибели Зиничева его сменил другой путинский охранник, Александр Куренков. Личная близость вновь оказалась важнее профессионализма. Над Куренковым даже посмеялись предельно лояльные Кремлю сенаторы, перед которыми тот выступал.

В правительстве несколько ключевых постов занимают соратники премьера Михаила Мишустина по работе в Федеральной налоговой службе. Первый замглавы администрации президента Сергей Кириенко привел с собой знакомых по работе в “Росатоме” — Александра Харичева и Сергея Новикова. Так же строили кадровую политику и предшественники Кириенко в кресле куратора политического блока Кремля — Владислав Сурков и Вячеслав Володин. 

Своих коллег, знакомых и даже родственников везут в регионы назначенные губернаторы-“варяги”. Очень характерный пример — Илья Михальчук, бывший мэр Якутска, ставший в 2008 году губернатором Архангельской области. Все ключевые посты в администрации региона заняли его земляки, сын возглавил исполком “Единой России”, судимая за махинации с недвижимостью сводная сестра — департамент областного имущества, племянник жены стал вице-мэром Архангельска по строительству и вскоре был обвинен в коррупции.

Это, конечно, кумовство: на первом плане — личное знакомство, доверие и преданность, а не опыт и профессионализм. 

Второй источник кадровых назначений — лоббизм. Приближенные к Путину люди или группы пытаются поставить на важное для себя направление своих людей. Например, вице-премьер Денис Мантуров считается человеком главы “Ростеха” Сергея Чемезова, министр экономического развития Максим Решетников — креатурой мэра Москвы Сергея Собянина. Профессионализм в этом случае, возможно, важен, но работать такой профессионал будет в первую очередь в интересах своего лоббиста. 

Наконец, третий, пока не самый распространенный принцип назначений в российской власти — наследственный. Министр сельского хозяйства Дмитрий Патрушев — сын секретаря Совета безопасности Николая Патрушева, одного из давних ближайших соратников Путина. Министерство культуры Чечни возглавляет дочь Рамзана Кадырова. В этом случае ни о какой экспертности и речи идти не может.

Сергей Кириенко попытался создать иллюзию, что во власть можно попасть не только благодаря кумовству, лоббизму или наследованию. Он начал продвигать так называемых молодых технократов, прошедших обучение и конкурсы. На самом деле они были не так уж молоды и технократичны, а обучение сводилось в основном к тимбилдингу и стресс-тестам. 

Экспертности и профессионализма губернаторскому корпусу кадровый десант Кириенко не придал. Ни о каких прорывах на региональном уровне после прихода “молодых технократов” говорить не приходится. Они так же привозят с собой команду “варягов”, которым доверяют лично, и расставляют их на значимых постах, вплоть до руководителей городов и районов (в большинстве российских муниципалитетов главы уже не избираются жителями, а назначаются).

Значит ли это, что среди чиновников преобладают непрофессионалы? Не совсем так. В отдельных ведомствах и отдельных регионах есть вполне профессиональные люди. Вряд ли кто-то может упрекнуть в непрофессионализме главу Центробанка Эльвиру Набиуллину или министра финансов Антона Силуанова и их команды. Как правило, опытные кураторы экономического и финансового блоков работают и в регионах. Достаточно компетентные чиновники работают в мэрии Москвы. Но нельзя утверждать, что компетентность — это основной критерий при подборе кадров в системе власти в России.

Кто помогает российским политикам принимать решения?

Тут тоже есть своеобразное кумовство: у многих высших чиновников есть “свои” экспертные организации. Например, политический блок АП во главе с Кириенко предпочитает работать с Экспертным институтом социальных исследований (ЭИСИ). 

Прежде, при Суркове, это был Фонд эффективной политики (ФЭП) Глеба Павловского. Потом, при Володине, — Институт социально-экономических и политических исследований (ИСЭПИ) Дмитрия Бадовского. С переходом Володина в Госдуму туда же “ушел” и ИСЭПИ.

Персональные вкусы экспертов то и дело “просвечивают” в государственной политике. Например, Бадовский увлекается Францией — и позаимствовал там идею муниципального фильтра. Чтобы выдвинуться в губернаторы, надо собрать подписи определенного количества муниципальных депутатов в регионе, во Франции этот фильтр работает для кандидатов в президенты. Бадовский и его заказчик Володин предполагали, что это повысит значение муниципальных депутатов, прочнее привяжет губернаторов “к земле” и вообще укрепит политическую систему, — но на практике фильтр стал лишь еще одним инструментом манипуляции выборами (примеры: раз, два).

Другой пример. Весной-летом 2022 года ЭИСИ по заказу администрации президента занялся разработкой “экспортного” имиджа России. Руководитель экспертного совета института Глеб Кузнецов много занимался Латинской Америкой — и эксперты предложили поискать вдохновение в неевропейских странах. Но это не понравилось Путину и его окружению. Поэтому остановились на версии, что Россия — это “правильная” Европа без гей-парадов и с “традиционными ценностями”. 

В итоге, скажем, в “валдайской” речи Путина 27 октября было и то и другое: “традиционные европейские ценности” — и одновременно деколониальная риторика. Последняя, вполне вероятно, как-то осела в сознании президента после прочтения очередной аналитической записки, подготовленной в ЭИСИ. 

Такие “придворные” эксперты, да и их непосредственные заказчики вроде того же Кириенко, стремятся в первую очередь предложить какие-то идеи, которые понравятся Путину. Например, ему, очевидно, по душе идея, что Россия — в авангарде мировой политики: на Западе в последние годы усилились и кое-где даже пришли к власти популисты — а в России популист у власти уже много лет. 

Правительство, в отличие от администрации президента, не нуждается в услугах политологов и политтехнологов. Оно, во-первых, выполняет техническую работу — решает задачи, поставленные политическим руководством; а во-вторых, само в значительной степени состоит из экспертов. Сторонняя экспертиза, которую заказывает правительство, — это в основном конкретные экономические и социологические исследования, нужные для оценки текущего положения дел, прогнозирования и выстраивания стратегии. Для этого обычно привлекают полноценные научные институции вроде Высшей школы экономики или РАНХиГС. 

Вместе с тем, скажем, в Совете безопасности России работают и консультируют его люди, всерьез рассуждающие о “десатанизации Украины” и “языковой безопасности”. Секретарь Совбеза Николай Патрушев непрестанно твердит об “англосаксах” и “золотом миллиарде”. Вся эта конспирология причудливо перемешивается с вполне компетентной экспертизой. 

Вся управленческая вертикаль упирается во Владимира Путина — человека идеологизированного, увлеченного спорными теориями философа Ивана Ильина и историка Льва Гумилева. Реальность, в которой живет Путин, конструируют в первую очередь люди, которые готовят для него пресловутые “папочки”: регулярные доклады спецслужб о ситуации в стране и в мире, мониторинги СМИ и тому подобное. Те, кто эти “папочки” готовят, в свою очередь, понимают, что хочет и чего не хочет слышать Путин, — и соответствующим образом корректируют содержание своих докладов и мониторингов. 

Раньше Путин гораздо больше доверял экспертам-технократам и редко вмешивался в их работу. Но со временем президент все больше стал прибегать к “ручному управлению”, в том числе и военными действиями в Украине. Видимо, он окончательно утвердился во мнении, что “если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, — сделай это сам”.

Чиновники это чувствуют и пытаются подстроиться под убеждения Путина. Ведь если ему возражать — это вряд ли приведет к пересмотру решения, но с высокой вероятностью приведет к опале. Так эксперты и профессионалы опускаются до уровня Путина, который мало в чем является настоящим профессионалом. 

Выходит, наверху все-таки дураки? А почему нам хочется верить, что нет?

Прежде всего, совершенно не обязательно именно дураки. Хотя и они, конечно, тоже попадаются. В том-то и дело, что это вообще не решающий фактор при попадании “наверх”.

Если принять формулу “наверху не дураки сидят” всерьез, ее можно считать выражением доверия к власти. Это одна из главных тем современной политической науки. Вот, например, совсем недавнее глобальное исследование: в демократических странах доверие к государству снижается (а в пандемию ковида упало до рекордно низких значений), а в автократических, наоборот, растет. Означает ли это, что демократия в кризисе и вообще исчерпала себя, а будущее за режимами вроде российского или китайского? Владимиру Путину и Си Цзиньпину такая идея, конечно, очень понравится — и наверняка уже попала в соответствующие “папочки”.

Но с такой постановкой вопроса есть несколько фундаментальных проблем. Во-первых, “доверие к власти” — слишком общая категория, которая сводит к одному показателю такие принципиально разные вещи, как доверие к центральным и к местным органам власти, к президенту и к парламенту, к полиции и к судам и так далее. 

Во-вторых — и это в случае России, пожалуй, даже важнее, — доверие к власти в демократии — это совсем не то же самое, что доверие к власти в автократии. Как минимум при авторитаризме говорить о недоверии может быть попросту рискованно. А кроме того, само слово “доверие” может означать очень разные вещи в зависимости от того, можешь ты повлиять на то, чему доверяешь или не доверяешь, или нет.

Грубо говоря, нет никакой проблемы признать, что “наверху дураки сидят”, если на ближайших выборах этих дураков можно заменить на других в надежде, что они будут поумнее. Недавняя история с 44-дневным провальным премьерством Лиз Трасс в Великобритании — наглядный тому пример. А вот если власть несменяема, признание, что она некомпетентна, отнимает надежду. В такой ситуации убедить себя, что “наверху не дураки сидят”, — это способ справиться с психологическим дискомфортом. 

В августе 2022 года 80% россиян заявляли, что доверяют президенту, 77% — армии, 61% — органам госбезопасности, 55% — правительству. А что, собственно, изменилось бы, если бы не доверяли? Сменился бы от этого президент? Меньше стало бы репрессий? В российской ситуации, как и при любом авторитаризме, недоверие граждан конвертируется во власть, и наоборот — власть в доверие. Точнее, в утверждения о доверии. 

Неожиданное открытие, которое мы сделали, пока готовили это письмо

Один из ключевых пунктов в программе кандидата от “Партии пива” Доминика Влазны на президентских выборах в Австрии в этом году — “тест на дураков” для местных политиков. По мнению врача и музыканта-любителя Влазны, большинство австрийских министров и чиновников в правительстве консерваторов и “зеленых” попросту некомпетентны, у них отсутствуют необходимые знания и черты характера, чтобы управлять страной. Хотя его “Партия пива” изначально появилась как сатирический проект на фоне серии коррупционных скандалов в стране, ее члены по-настоящему заинтересовались политикой и прошли в районные советы в нескольких муниципалитетах.

На президентских выборах Влазны занял третье место (впереди него — действующий президент и кандидат от ультраправых), а рейтинг его партии продолжает расти. “Партия пива” — уже популярнее партии “Зеленых”, которая вместе с Австрийской народной партией формирует действующее правительство.