Искушение социализмом

Уже почти все мировые политики — и левые, и правые — понимают сами и внушают согражданам, что процветания станет меньше, пора жить по средствам, а государство всеобщего благоденствия следует сдать в архив.

В атмосфере глобального кризиса мировая история особенно чувствительна к любому толчку. Ожидаемая победа левых во Франции как раз и может сыграть роль камушка, с которого начнется сход лавины всепланетного масштаба. При одном условии. Если у левых XXI века спрятано в багаже что-то такое, чем можно сегодня воодушевить приунывшее человечество.

Что на самом деле содержится в багаже претендента-социалиста Олланда, сказать как раз и нельзя. Не программу же читать. Но ясно, что, во-первых, он имеет приличные, хотя и не стопроцентные, шансы стать через 10 дней президентом Французской Республики, а во-вторых, если он окажется в этом кресле, то получит реальные рычаги, позволяющие вершить судьбы не только Франции и Европы, но и всего мира.

Единственный до сих пор социалистический президент Пятой республики Франсуа Миттеран в первые три года своего правления (1981—1983) открутил часы на несколько десятков лет назад и вернулся к самым кондовым левым рецептам наподобие широкомасштабной национализации экономики. Это было дерзко. Но и неумно, поскольку шло против течения. Над Западом вставала тогда заря неолиберализма.

На подъеме были Рейган и Тэтчер. Развернуть набиравший скорость поток Миттеран, конечно, не смог и вскоре, как ни в чем не бывало, отыграл назад, вернувшись к обычному экономическому курсу тогдашнего среднеевропейского стандарта.

Но сама возможность этакого крутого поворота в перворазрядной западной экономике была продемонстрирована очень даже наглядно. Причем в нынешних обстоятельствах такой поворот вовсе не промелькнул бы как вздорный, но безобидный местный эксперимент. Евросоюз как раз въезжает в новую рецессию, из последних сил пытаясь исполнить бюджетный ультиматум, продиктованный обоими своими локомотивами — меркелевской Германией и Францией Саркози. Правительства в истерике. Народы ропщут.

И если второй локомотив внезапно покатит в другую сторону, то кое-как согласованная программа спасения единой европейской валюты и всего прежнего ЕС разлетится вдребезги. А если не станет прежнего ЕС, то обвалится и прежняя конструкция мировой экономики. И это будет уже действительно новый мир. Для России в том числе. Так что Франсуа Олланд на мысленных своих весах взвешивает сейчас довольно-таки судьбоносные вещи. При условии, что он действительно готов что-то взвешивать.

Всемирно-историческая неудача неолиберальной модели капитализма, ставшая очевидной четыре года назад, должна была вроде бы вызвать великое общечеловеческое возвращение к левым идеям. Но левизны или, скажем точнее, левизны традиционного социалистического толка на большой мировой сцене сегодня нет.

Не брать же в расчет Венесуэлу. Там нефтедоллары, да и вообще жизнь, не похожая на нормальную.

Единственное сколько-нибудь стоящее внимания левое исключение — это сегодняшняя Аргентина. Нефтью и газом себя обеспечивает, но серьезным энергоэкспортером не является. Страна средней величины и среднего уровня развития. Входит в G20. Недостаточно мощна, чтобы навязать другим свой социализм, но вполне весома, чтобы служить примером для подражания, если этот социализм хорошо работает.

Президент Кристина Киршнер — своего рода Чавес-light. Что-нибудь отобрать у частного капитала — ее фирменный ход. В 2008-м пыталась обложить сверхвысокими пошлинами аргентинский продовольственный экспорт. Потом национализировала местные частные пенсионные фонды, перетащив в аргентинский бюджет накопленные там $24 млрд. Потом национализировала авиазаводы, принадлежащие иностранному капиталу. И вот только что оприходовала нефтекомпанию YPF, принадлежавшую в основном испанской Repsol, а также мексиканской Pemex.

Скандал, понятное дело, кипит, а прилива мировых симпатий к аргентинскому режиму нет ни малейшего. Хотя хозяйственные успехи, на первый взгляд, имеются. Последние несколько лет экономика Аргентины растет быстро (хотя и с заминкой, как у всех, в 2009-м). Но все кнопки уже нажаты. Все, что можно искусственно разогреть, разогрето. Инфляция больше 20%. Грабить тоже почти уже некого. Да еще и гайки приходится завинчивать — слишком много критиков. Перспективы не похожи на блестящие. Аврал не может длиться вечно.

Левого экономического чуда в Аргентине нет. Нет поэтому и подражателей в серьезных странах.

Вернемся теперь в серьезные западные страны и вспомним, чем была там когда-то заманчива экономическая формула левых. После Второй мировой войны она состояла из трех составных частей: равенство и общее процветание, обеспеченные всеобъемлющей опекой власти. Позднее это обернулось провальным госсектором, инфляцией и застоем, но лет тридцать система работала вполне прилично, и, скажем прямо, в левой формуле было чему воодушевить людей.

К началу 1980-х в общий обиход вошла формула неолиберального курса. И тоже из трех частей: свобода личной инициативы и общее процветание, обеспеченные научно обоснованной финансовой политикой власти. Позднее эта “научная политика” обернулась общественным расслоением, обогащением биржевых спекулянтов и хозяйственным спадом, но до этого система лет двадцать неплохо работала, и ее идеи тоже были вполне воодушевляющими.

Политическое соревнование левых и правых выглядело тогда осмысленным, да еще и при любом своем исходе приносящим какой-то выигрыш. Побеждают левые — больше равенства. Побеждают правые — больше свободы. И все это на фоне государства всеобщего благоденствия, к которому и левые, и правые относились как к чему-то неотменяемому.

Мало-помалу западные левые и правые основательно сблизились. Наладили гнилой компромисс, как говорил в таких случаях Владимир Ильич. Левые не без душевного надрыва отказались от своей мании национализации, а правые довольно хладнокровно отреклись от своего лозунга жить по средствам, который изначально воспринимали не совсем всерьез.

Государства благоденствия, слегка кренясь то влево, то вправо, но в любом случае живя в долг, уверенно шли вперед к финансовому банкротству, о котором, впрочем, обоюдно решено было не задумываться.

Жаль, что XX век закончился. Упомянутое банкротство стало постоянным пунктом повестки дня XXI века, и по этой житейской причине и левая, и правая политика нашей эпохи равным образом лишились своего воодушевляющего заряда.

Как и прежде, или больше равенства, или больше хозяйственных свобод. Но уже все почти политики, будь они левыми или правыми, дают понять, что процветания впредь станет меньше, а государство благоденствия подлежит поэтапному урезанию. Жить пора по средствам, а не в долг, будь ты левым или правым, бюджеты сводить без сверхдефицитов, а госдолги не раздувать.

Из великих держав сегодня только Америка Барака Обамы живет еще по старым левым прописям — с огромным дефицитом бюджета, с крупнейшим дефицитом торговли и со стремительно растущим внешним государственным долгом. Но эта жизнь не по средствам потому и затянулась, что ее субсидируют хозяйственные партнеры Соединенных Штатов.

Тем временем Евросоюз под нажимом Германии и отчасти той Франции, которой она была до сих пор, пытается как-то свести свои балансы, поэтапно затягивая пояса, снижая бюджетные дефициты, а чтобы это не стало совсем уж нестерпимо, нарушая принципы финансовой жесткости и заливая свои экономики всевозрастающими кредитами Европейского центробанка. Эксперимент идет, жертвы уже велики, а успех еще далеко не очевиден, и тут один из главнейших его участников и застрельщиков вроде как начинает подумывать, а не выйти ли из него вовсе.

Чтобы понять размах проблем, с которыми встретится Олланд, если переселится в Елисейский дворец, надо учесть, что хотя Германия с Францией и называются двумя локомотивами Европы, но на самом деле они в совершенно разных весовых категориях.

В 2011-м немецкий бюджетный дефицит был заметно ниже установленной в ЕС трехпроцентной нормы — всего 1,7% ВВП, а французский почти вдвое ее выше — 5,8% ВВП. Немецкий госдолг за прошлый год снизился с 83,4% ВВП до 81,5% ВВП, а французский продолжал расти с 82,4% ВВП до 85,5% ВВП. Собираемые налоги и прочие средства, перераспределяемые государством во Франции, составили 49,2% ВВП, а немецкое государство благоденствия обошлось ощутимо дешевле — 43,6% ВВП. Гигантская и сводимая с положительным сальдо внешняя торговля Германии (экспорт — $1,4 трлн, импорт — $1,2 трлн) контрастирует с более скромной по масштабам и к тому же дефицитной французской торговлей (экспорт — $0,6 трлн, импорт — $0,7 трлн).

Иначе говоря, Германия уже и так соответствует стандартам, которые навязывает другим, а Франция, чтобы в эти стандарты вписаться, еще должна сильно напрячься и очень многим пожертвовать. Правый президент Саркози более или менее двигался этим маршрутом и, будучи переизбран, определенно продолжит требовать дальнейших жертв от своего народа, пускай и не подавая ему пример личного аскетизма.

А вот перед президентом-социалистом откроются три пути. Путь истинно левый, с национализацией и прочей экзотикой, в их число не входит. Цивилизованные социалисты это уже переварили.

Франция не Аргентина, Олланд не Киршнер. Но вот стать европейским Обамой соблазн есть. Махнуть рукой на все эти дефициты и опостылевшие евросоюзовские условности, поднять госрасходы, осчастливить сограждан — есть в этой постановке вопроса какой-то размах, даже своего рода величие. Если Олланд — волевая личность, искренне верная левой традиции и не склонная просчитывать ходы, то он поступит именно так.

Это и значит поднять глобальный кризис на новую ступень и подвести черту под старым Евросоюзом, а возможно, и под всей сложившейся системой мировых экономических ролей. Последствия этого варианта грандиозны, но его вероятность невелика.

Второй путь — это просто путь Саркози, воспринятый новым президентом как уже сложившийся и имеющий свою логику. В глазах социалистов это было бы некрасивое решение, которое, впрочем, вполне можно замаскировать, резко изменив стиль и курс на других участках, с экономикой не связанных.

И, наконец, третий, самый вероятный вариант — в принципе пытаться продолжать прежнюю политику, но украсить ее показными левыми зигзагами, которых, предположительно, окажется достаточно, чтобы удовлетворить собственных избирателей, но все же не настолько много, чтобы переполнить чашу терпения немецких партнеров.

Сама возможность проложить такой курс вовсе не очевидна, но это именно то, к чему инстинктивно должен потянуться типичный представитель нынешнего поколения мейнстримных государственных деятелей всех стран, приходящих к избирателям с пустыми руками, протухшим идеологическим багажом и четко выраженным нежеланием делить с ними какие бы то ни было лишения.

Сергей ШЕЛИН