Хорошие русские. Что в них плохого?

Предполагалось, что это будет своеобразное удостоверение или поручительство: мол, податель сего, хоть и гражданин России, не поддерживает путинский режим и его военную агрессию в Украине. 

Согласно первоначальному замыслу, этот документ должен был облегчить жизнь политическим эмигрантам, которым из-за “токсичного” российского паспорта не дают визы или виды на жительство, не открывают счета в банках, не берут на работу или не сдают квартиру. 

Идея “паспорта хорошего русского” провалилась с треском еще до того, как ее начали реализовывать. Даже ее авторы вскоре предпочли ее забыть как неловкость. Но не вышло: выражение “хорошие русские” до сих пор с сарказмом используют многие украинские авторы (примеры: раз, два — это первые попавшиеся, их ОЧЕНЬ много). Общий посыл у них простой: мол, ваше государство нас бомбит — а вы жалуетесь, что вам банковские счета в Европе не открывают; чем же вы лучше?

КАК ВООБЩЕ КОМУ-ТО ПРИШЛО В ГОЛОВУ ВЫРАЖЕНИЕ “ХОРОШИЕ РУССКИЕ”?

Это явно переделка английского “good Germans”. Да-да, именно английского, а не немецкого — и это принципиально важно.

После поражения Германии во Второй мировой войне денацификацию там проводили оккупационные администрации: советская, американская, британская и французская. Им же, соответственно, принадлежало право определять, какой немец “хороший” (то есть, степень причастности к нацистским преступлениям), а какой нет.

Тут сразу возникает первая проблема с “хорошими русскими”: для них такой внешней инстанции нет. Может быть, только пока.

Политика денацификации в Германии была по большей части провальной. Миллионы немцев проходили в оккупационных администрациях унизительную бюрократическую “проверку на вшивость”. При этом идейные нацисты сплошь и рядом получали очистительные документы за взятки или “в виде исключения” в обмен на ценные разведданные или, скажем, чертежи ракеты “Фау-2”. 

Разумеется, большинство немцев, представ перед “денацификаторами”, утверждали, что ничего не знали ни про Холокост, ни про зверства СС, что не одобряли войну и вообще вступили в НСДАП, “потому что так было принято”. Разумеется, “денацификаторы” обычно были склонны им не верить. И чаще всего оказывались правы. Простые немцы, может, и не знали всех жутких подробностей про Освенцим и Бабий Яр, но вообще ничего не знать о Холокосте к 1945 году было для них попросту невозможно. 

С другой стороны, власти оккупационных зон, прежде всего британской и американской, стали рассматривать такие процессы как формальность. Им требовались “хорошие немцы”, которые могли бы построить новую, нетоталитарную Германию. И зачастую ими неожиданно оказывались представители бывшей нацистской политической, деловой и интеллектуальной элиты. 

Так что и по-английски, и в переводе на другие языки выражение “хорошие немцы” почти сразу стали заключать в кавычки. То есть “хорошие русские” — это, собственно говоря, пародия на пародию.

Сразу после войны многим немцам вовсе не было очевидно, что нацизм — абсолютное зло (для них все было, вполне буквально, “не так однозначно”). В 1951 году лишь треть граждан ФРГ считала, что Германия одна виновата во Второй мировой войне. В 1967 году, после судебных процессов в Франкфурте над бывшей администрацией Освенцима, таковых было уже две трети.

Признание коллективной ответственности немецкого народа за нацизм — явление гораздо более позднее. Символически его можно отсчитывать с 7 декабря 1970 года, когда канцлер ФРГ Вилли Брандт встал на колени перед памятником погибшим в Варшавском гетто. А на рубеже 1970—1980-х случился “спор историков” — огромная дискуссия в прессе о закономерности или случайности нацизма, о коллективной вине и ответственности, а также о возможности немецкого патриотизма. 

Ныне признание ответственности всего немецкого народа за войну и Холокост, за то, что он поддерживал или, как минимум, терпел Гитлера, зная о его преступлениях, — это консенсус почти всех политических сил в Германии, за исключением разве что ультраправой “Альтернативы для Германии”. Впрочем, поиски “хороших немцев” продолжаются до сих пор: известные бизнесмены и политики предпочитают искать их в своих семьях, умалчивая о родственниках — военных преступниках. 

В ЧЕМ ЗАКЛЮЧАЕТСЯ “ХОРОШЕСТЬ”?

В случае “хороших немцев” — в том, чтобы бороться или, как минимум, не сотрудничать с нацистами. В случае “хороших русских”, очевидно, быть против войны и против Путина. Со всеми поправками на несопоставимость нацизма с любым другим режимом (его уникальность в мировой истории — один из главных выводов “спора историков”). 

На практике, однако, несотрудничество — крайне ненадежный критерий. Можно ли считать “хорошим немцем” школьного учителя из Баварии, который не был идейным нацистом, но вынужден был вступить в нацистский профсоюз (других-то не было), потому что иначе его попросту не брали на работу? А “хорошим русским” — учителя из, скажем, Воронежской области, который заседал в УИКе на фальсифицированных выборах, но лично бюллетени не вбрасывал?

А можно ли считать “хорошим немцем” или “хорошим русским” человека, который просто хотел жить своей жизнью и не посвящать себя борьбе с режимом? 

После Второй мировой войны обе Германии — ГДР и ФРГ — претендовали на то, чтобы представлять “настоящую, хорошую Германию”. 

Немецкий писатель, нобелевский лауреат Томас Манн покинул Германию сразу после прихода Гитлера к власти в 1933 году и во время войны записывал антинацистские обращения к своим соотечественникам. 29 мая 1945-го, через три недели после капитуляции Германии, он, уже будучи гражданином США, выступил в Библиотеке Конгресса с речью, в которой категорически отказался считать себя “хорошим немцем” и вообще отделять “хорошую Германию” от “плохой”. 

Во Франции почти сразу после Второй мировой появился даже особый термин résistantialisme (нечто вроде “сопротивленчества”). Его презрительно применяли к людям и целым организациям, которые преувеличивали свое участие в Сопротивлении, а также пользовались обвинениями в недостаточной “хорошести” во время нацистской оккупации как инструментом расправы над политическими оппонентами (в том числе для посадок и лишения избирательных прав). 

Уже в 1987 году французский историк Анри Руссо ввел очень похожий, но принципиально другой термин — résistanсialisme. По его убеждению, то, что конкретные люди выдавали и выдают себя за героев Сопротивления и на этом основании претендуют на некий особый статус во французской политике (суть первоначального résistantialisme), — это полбеды или даже меньше. Хуже то, что именно этим, в сущности, занимается вся Франция как коллективная личность. Французы всерьез стали считать себя “нацией Сопротивления”, в которой коллаборационизм или пассивная лояльность нацистам были исключением, а не нормой (бойцов Сопротивления было от 100 до 400 тысяч на 40-миллионную Францию).  

Подобные утешительные мифы существуют во многих европейских странах. Австрия в 1945 году, сразу после формальной отмены аншлюса (присоединения к Германии в 1938-м), с подачи Сталина провозгласила себя “первой жертвой нацизма”. На этой идее вполне официально строилась вся политика страны в последующие лет сорок: Австрия, хоть и была полноценной частью Третьего рейха, не признавала своей ответственности за преступления нацистского режима, не платила репараций и не преследовала бывших членов НСДАП и других нацистских организаций. 

В Италии до сих пор распространен мем italiani brava gente (“итальянцы — хорошие люди”): мол, тут все такие добрые и отзывчивые — совершенно непонятно, как такая замечательная страна стала родиной фашизма. Фашистское “черное двадцатилетие” (1922 — 1943) при таком подходе оказывается не более чем какой-то случайностью — просто Муссолини заморочил “хорошим людям” голову. 

При смене режима “хорошесть” часто оказывается важнейшим политическим активом. Если затеваются люстрации, она — единственный шанс на сколько-нибудь значительную общественную роль при новой власти. 

Мало того, недостаток “хорошести” зачастую не компенсируется никакими заслугами и никаким покаянием. В восьмидесятые Лех Валенса стал национальным героем и национальным лидером Польши (с позволения сказать, образцовым “хорошим поляком”) как борец с коммунистическим режимом. А потом выяснилось, что в семидесятые, еще до “Солидарности”, он сотрудничал со спецслужбами. На протяжении девяностых и нулевых Польшу непрестанно сотрясали скандалы из-за этих разоблачений. Они сыграли немалую роль в том, что Валенса проиграл президентские выборы 1995 и 2000 годов и ныне гораздо более популярен и авторитетен за границей, чем в Польше.

МОГУТ ЛИ “ХОРОШИЕ РУССКИЕ” ПОСТРОИТЬ “ХОРОШУЮ РОССИЮ”?

Коротко говоря, нет. Потому что “хороший русский” — это статус, изначально придуманный вовсе не для использования в России.

Отстаивая идею “паспорта хорошего русского” на той же майской конференции в Вильнюсе, Евгений Чичваркин ничего не говорил о борьбе с режимом. Для него это был способ облегчить жизнь в Европе обеспеченным эмигрантам из России. Не приблизить построение “прекрасной России будущего” и не подготовить возвращение в нее российских граждан, уехавших от войны, преследований и “традиционных ценностей”.

Антивоенный комитет России невольно проговорился, что его целеполагание — совершенно другое.

Судя по разрозненным официальным и неофициальным данным, количество людей, уехавших из России в течение еще не закончившегося 2022 года, измеряется сотнями тысяч. Борис Акунин назвал их отъезд из страны “самой массовой и самой радикальной оппозиционной демонстрацией в новейшей российской истории”. 

Даже если и так, смене режима в России эта акция не способствует. Скорее наоборот. В этом состоит главный упрек российским эмигрантам со стороны как многих украинцев, так и европейских политиков (прежде всего из стран Балтии): мол, чем бежать — лучше бы Путина свергли.

Инициатива с “паспортом хорошего русского” выглядит скорее как (провальная) попытка сформировать полноценную русскую диаспору. Это не просто группа людей, которые происходят из одной страны, а живут в разных других странах. Согласно классическому определению израильского политолога Габриэля Шеффера (дано в двух работах: этой и этой), диаспора — это еще и политически организованная группа, сохраняющая устойчивые связи с родиной. 

Русские, живущие в бывших советских республиках; советские эмигранты; постсоветские эмигранты; эмигранты 2022 года — это совершенно разные группы, которые ни в какую единую диаспору, подобную еврейской или армянской, так и не сложились. 

В кризисных ситуациях, подобных войне в Украине, диаспора могла бы оказать влияние на ситуацию на родине разными способами: финансовой и информационной поддержкой каких-то сил или инициатив, лоббированием в принимающих странах и так далее. Всем этим многие российские эмигранты пытаются заниматься, но из-за своей разрозненности имеют, мягко говоря, ограниченные успехи. 

Польский журналист и политолог Славомир Сераковский, впрочем, считает, что “новая русская диаспора” (та, что пытается самоорганизоваться в 2022 году), в отличие от “старой”, может сыграть ключевую роль в реформах в России после окончания правления Владимира Путина. Но ставит категорическое условие: она должна отказаться от великодержавных амбиций, подобно тому как польская диаспора после Второй мировой войны отказалась от идеи “Польши от моря до моря” (от Балтийского до Черного — имеется в виду мечта о возрождении Речи Посполитой в границах XVIII века, когда ей принадлежала значительная часть Балтии, Беларуси и Украины). 

Вот и выходит, что практически функцию “паспорта хорошего русского” выполняет паспорт или вид на жительства какого-то государства, помимо России (предпочтительно, конечно, входящего в Евросоюз). А что касается смены режима в России, этим, похоже, придется заниматься тем, у кого такого “паспорта” нет. И искать среди себя “хороших русских” они вряд ли станут — незачем.

НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ, КОТОРОЕ МЫ СДЕЛАЛИ, ПОКА ГОТОВИЛИ ЭТО ПИСЬМО

В 1984 году президент Республики Верхняя Вольта Тома Санкара переименовал свою страну в Буркина Фасо. Первая часть названия, “буркина”, на языке мосси (самом распространенном в стране) значит “честный” или “достойный”. Вторая, “фасо”, — “отчий дом” или “родина” на дьюла (на нем говорит меньше 1% жителей страны). Таким образом, Санкара назвал свое государство “родиной достойных людей”. Просто к слову: он и пришел к власти в результате военного переворота, и лишился ее (вместе с жизнью) таким же образом.