Глас вопиющего в Курилах

Медведев съездил на Южные Курилы, и японцы дают понять, что для их утонченного сознания он совершил бестактность, вроде как высморкался в занавеску в присутствии фрейлин. У них-то так не принято. Там даже “нет” не говорят, а отвечают уклончиво. Мальчик скупыми жестами объяснил, что его зовут Накоси. А тут нашла коса на сад камней, лиса на журавля, улитка на склон Фудзи.

Министр иностранных дел Сэйдзи Маэхара сказал, что поездка Медведева ранит чувства японцев. Это истинно японская формулировка. Ведь следуя японской добродетели скромности, выражаемой загадочным понятием “кэнкё”, японец, даже если он прав, посредством самоуничижения старается смягчить свое превосходство. А Медведев делает ровно наоборот: моя страна, куда хочу — туда и еду.

Как-то разбираясь в Японии, что они там думают про эти Курилы, я разговаривал с тогдашним вице-спикером японского МИДа Акиро Чибой. “Вы видели японца, переходящего на красный свет? Мы — страшные легалисты, мы везде следуем правилам. То, что СССР нарушил пакт о нейтралитете — невыносимый поступок для японского сознания. А эти четыре острова вообще были заняты после того, как мы подписали капитуляцию 2 сентября 1945 г. Некоторые наши ученые утверждают, что с юридической точки зрения — это попросту новая война”. Это, как срубить казацкой шашкой буйну голову церемонно раскланивающемуся самураю, вложившему меч в ножны в знак окончания поединка.

С точки зрения японцев, Россия, поступив так, потерпела моральное поражение и потеряла лицо. Спасти его и вернуть доверие она могла бы актом щедрости. “Что плохого в том, чтобы вернуть эти острова? Уверяю вас, японцы это оценят очень высоко”, — говорил раскрасневшийся от саке молодой менеджер в рюмочной под токийской окружной железной дорогой. “Россия тратит большие деньги на эти острова, это для нее большое бремя. Если она вернет эти острова, это будет великий жест со стороны русского народа, Япония сумеет быть признательной”, — говорил пожилой церемонный хозяин продуктовой лавки в жилом районе за чаем в кладовке (“Вы оказали нам честь, посетив нас в ненастную погоду”).

Чувствительные японцы жалуются, что визит Медведева нарушил их правила хорошего тона, и не замечают, как сами нарушают чужие. После того, как японский МИД месяц назад предостерег Медведева от поездки на Курилы, у него не оставалось выбора. Ведь в нашей культуре тоже существует идея потери лица, выражаемая загадочным понятием “слабо”.

К тому же, японские премьеры сами регулярно оказываются в похожей роли, и особенной чувствительности при сём не проявляют. Соседи в Китае и Южной Корее шлют в японские посольства в своих столицах не то что ноты, а отрезанные пальцы, протестуя, что японские премьеры ходят молиться в храм Ясукуни. А те ходят и ходят, хоть не могут не заметить, что ранят чувства соседей. С пальчиками-то кровавыми в глазах — попробуй, не заметь.

Ясукуни — синтоистское святилище в Токио, где хранятся таблички с именами павших за императора. Среди чтимых духов особенно вредные — 14 духов министров японского правительства, приговоренных как военные преступники класса А к смертной казни или пожизненному заключению на Токийском процессе 1946—1948 годов (азиатский аналог Нюрнберга). Духи предков сраму не имут, поэтому премьер-министры Японии регулярно навещают родимых пенатов. А китайцы и корейцы смотрят на это, как мы или поляки смотрели бы на Ангелу Меркель, идущую всплакнуть на могилку Гиммлера.

“Немцы очень хорошо сделали, что покаялись за свое прошлое, — говорил дипломат Чиба. — Но Япония не будет им следовать, потому что мы не делали того, что они, например, не уничтожали специально какой-нибудь один народ... У Японии не было нацистов и СС, у нас был только наш “Вермахт”. Чиба уверял, что немецких преступников судили за преступления против мира и человечности, а японских — только за преступления против мира. А это большая разница. Чувствуете?

При храме Ясукуни есть музей, при музее — сувенирный магазин: если бы такой вдруг появился в Германии, Путин, Обама и Кэмерон слетелись бы на новую Ялтинскую конференцию.

У входа — бронзовый летчик-камикадзе, гордый утонченный юноша, смотрящий вдаль. Напротив — три бронзовых памятника погибшим на войне животным: лошади, собаке и суши — рыбе-тунцу, главной кормилице японских солдат. Недавно к ним добавился еще один: памятник индийскому правоведу Радха Бино Палу, автору юридической экспертизы о том, что Токийский процесс неправомочен.

Самое интересное в музее — лавка. Дети со школьных экскурсий радостно меряют шапочки японских солдат времен Второй мировой, а взрослые мнут в руках старомодные пачки кофе, который — как написано на ценнике — “пили наши солдаты на войне”, и листают книжки “Япония невиновна” (индийского юриста, увековеченного снаружи), “Так называемая Нанкинская резня”, “Реквием по летчикам специальных сил”. Этими папиросами согревались наши доблестные солдаты под Сталинградом.

Для Азии это была ведь, по большому счету, не вторая, а первая мировая война. А кто помнит, чтоб Германия раскаивалась после 1918-го? В Азии сейчас, как в Европе тогда, все считают себя одинаково правыми, одинаково пострадавшими и одинаково благородными. И у всех друг к другу мелкие территориальные претензии.

Бывший немецкий канцлер Гельмут Шмидт был в Токио тогда же, когда я разговаривал с Чибой. Он прочел японцам неприятную лекцию. “Германия совершала худшие преступления, чем Япония, — говорил Шмидт, — но современная Япония гораздо более одинока. К сожалению, у японского народа очень мало искренних друзей во внешнем мире”. Япония — второй донор ООН после США, главный жертвователь на программы развития в Азии: об этом от Индии до Филиппин сообщают щиты на больницах, мостах и дорогах. Но когда Япония пыталась пробиться на место постоянного члена Совбеза ООН, даже после дипломатической обработки со всей этой части света за нее проголосовали только Афганистан, Бутан и Мальдивские острова.

Японцы будут и дальше протестовать, требовать и запрещать Медведеву ездить на острова. Этого требует от них главная японская добродетель, та же самая, что заставляет молодых менеджеров часто без толку сидеть до ночи в офисе — “гамбари”, “сделать все возможное”. В отличие от Голливуда, японские герои — не те, кто добились цели, а те, кто для этого сделали всё, что могли. Результат уже неважен. Как писатель Юкио Мисима, который в 1970 г. поднял обреченный монархический мятеж. У нас же будут реагировать на это с помощью традиционной русской добродетели “пофигу”, что может означать “положиться на естественный ход вещей”.

Японцы по-своему правы, требуя острова назад. Но эта правота не спасает Японию от одиночества. А к одинокому журавлю, что отбился от стаи родимой и кличет в заводях речных, можно и не прислушиваться.

Александр БАУНОВ