Прошел примерно год с начала той фазы пандемии коронавируса, которую можно описать словами “о, боже, это все взаправду!”. Так что вполне можно оглянуться назад и попытаться критически оценить те судьбоносные решения, которые тогда принимались.
Как мне представляется, нужно было ответить на два важных вопроса. Первый: насколько смертельную угрозу представляет собой новый вирус, чтобы оправдать экстраординарные шаги по изменению нашей повседневной жизни? Второй: эти изменения должны быть добровольными или реализовываться политиками, судами и полицией?
В Великобритании, например, достаточно долго не могли ответить на первый вопрос, в результате чего первая волна коронавируса стала для страны одной из самых смертельных в мире. Но в конце концов решение было принято: это не просто сильный грипп, эпидемию которого мы можем стойко перенести. Слишком опасно, чтобы “сохранять спокойствие и продолжать в том же духе”.
Я всегда подозревал, что осознать это помогли душераздирающие кадры из переполненных итальянских больниц, но свою роль сыграло и моделирование. В печально знаменитом докладе Report 9, опубликованном чуть более года назад оперативной группой по борьбе с COVID-19 в Imperial College, прогнозировалось: “В (маловероятном) случае отсутствия каких-либо мер контроля или спонтанных изменений в индивидуальном поведении людей <…> будет заражен 81% населения в Великобритании и США”. Если это произойдет, только в Великобритании умрет более 500 000 человек, говорилось в докладе.
Я читал несколько объяснений того, почему содержавшиеся в нем выводы оказались так далеки от реальности. Но вот что интересно: я перечитал доклад на этой неделе — и он совершенно не кажется ошибочным. Исследователи правильно оценили ситуацию в целом: ковид оказался очень заразным, привел к смерти 1% заразившихся в Великобритании и мог убить огромное количество людей, если бы его не удалось остановить. Большинство умерших, как и говорилось в докладе, оказалось пожилыми людьми.
Слава богу, умерло гораздо меньше 500 000; но число жертв коронавируса вполне может достичь 150 000. Большинство смертей было вызвано двумя ужасно быстрыми инфекционными волнами. Если бы мы в начале коллективно пожали плечами и не стали делать ничего, кроме гробов, результатом, безусловно, были бы те самые полмиллиона смертей.
В докладе Imperial College также было высказано верное предположение о том, что карантин, возможно, придется объявлять едва ли не бесконечно — до тех пор, пока не появится вакцина. В то время я не хотел этому верить, но на самом деле исследователи позволили нам заглянуть в будущее, которое и было отмечено повторяющимися локдаунами, следующими один за другим более года.
Упоминание в докладе “мер контроля или спонтанных изменений в индивидуальном поведении людей” напоминает о втором выборе, который мы все вместе сделали — при непосредственном участии СМИ, политиков, медицинских чиновников и полицейских. Вопрос заключался в том, в какой степени можно доверять рядовым гражданам в деле принятия благоразумных решений. Ответ, как выяснилось, — не в очень большой.
Достаточно перечитать заголовки газет, чтобы понять, что все мы тогда были паникерами, эгоистами и дураками: слишком боялись вируса в далекой стране; писали статьи и посты с призывами “не переусердствовать”; скупали все попадавшиеся под руку маски, продукты длительного хранения и туалетную бумагу; совершали акты беспримерного эгоизма, отправляясь после объявления карантина в парк или на пляж.
Все это никак не помогало борьбе с ковидом. Во-первых, пример одних людей влияет на поведение других (это иногда называют “социальным доказательством”). Если показывать нам эгоистичных ковидиотов, мы с большей вероятностью будем вести себя, как эгоисты; но покажите нам благородных альтруистов — и вот мы уже стремимся быть такими же, как они. Во-вторых, поскольку пристыдить пытались тех, чье поведение было публичным, людей обвиняли в совершенно безопасных действиях — в том, что они выходили из замкнутых помещений на открытые пространства. В-третьих, если мы считаем, что люди глупы и эгоистичны, мы должны полагаться на письменные указания, вводить строгие правила, регулирующие, что разрешено, а что — нет, и требовать их исполнения.
Но правила эти неизбежно будут корявыми. Они разрешают то, что не должны были бы разрешать (например, сидеть в плохо вентилируемом офисе или пабе, главное — соблюдая 2-метровую дистанцию), и запрещают различные вещи, которые нужно было бы разрешить. Прошлой весной я наблюдал, как полицейские делают замечание женщине, которая сидела одна посреди лужайки. Если бы она делала приседания, к ней не было бы претензий — выходить на улицу для зарядки было разрешено; но она читала книгу — и, следовательно, нарушала закон. Абсурд!
Я подозреваю (хотя и не могу доказать), что более мягкий подход позволил бы лучше предотвратить заражения ковидом, при этом нанеся меньший побочный ущерб. Одной добровольности было бы недостаточно, но можно многого добиться с помощью альтруизма, общественного давления и четких руководств.
Я гораздо лучше помню японскую “тройную” рекомендацию — избегать закрытых пространств, многолюдных мест и близкого контакта, чем всю эту более чем странную комбинацию ограничений, установок и исключений, которые действуют в моей собственной стране.
Есть все основания полагать, что вакцинация положит конец пандемии, но из любого кризиса полезно извлекать уроки. Мои таковы: немного меньше верить в компетентность властей и немного больше — в математические модели и порядочность обычных людей.
Перевел Михаил Оверченко
