Михаил Чечетов: “Реприватизация — хороший бизнес”

Экс-глава Фонда госимущества Украины Михаил Чечетов еще не дошел до того, чтобы писать мемуары. Покинув кабинет на улице Кутузова, он сменой места работы решил проблему отдыха, поделив свое время между работой в центральном аппарате Партии регионов и научно-педагогической деятельностью. Как и раньше ведет аспирантов, заканчивает подготовку монографии. Но сегодня по-прежнему актуальны его вчерашние дела во главе ФГИУ, и наш разговор в основном об этом.

— Как выглядит из сегодняшнего дня ваша прежняя работа: что это было?

— Это было интересно. Я прошел парламент, был заместителем министра экономики, первым заместителем, а потом и главою Фонда, и могу с уверенностью повторить, что работать в органах исполнительной власти, конечно, очень напряженно, но в тоже время и очень интересно. Тем не менее эта страница жизни перевернута. Хотя очень жаль было разлучаться с коллективом Фонда. Это настоящие профессионалы, которым под силу любые задачи, но государственный корабль плывет туда, куда его направляет капитан. А сегодняшние задачи не из простых. Еще в конце прошлого года было понятно, что пик приватизации мы уже прошли. И я еще предыдущему правительству предлагал заложить в бюджет 2005 года продажу государственного имущества на два миллиарда гривен. Меня подправили и записали четыре миллиарда. А вот новое правительство фактически удвоило эту цифру и записало почти семь. Это непростая задача. Я помню, как мы вели дискуссию на эту тему с министром финансов Виктором Пинзеником. Он очень хорошо понимает суть происходящих процессов. Ведь дело в том, что в доработанной программе приватизации, которую планируется рассматривать в этом году, записано, что на продажу будут выставляться небольшие, нерентабельные и инвестиционно непривлекательные предприятия, от продажи которых не приходится ожидать больших поступлений в бюджет. Расчет делался на то, что инвесторы, которые их купят, обеспечат этим объектам прогрессивное развитие, а работникам — трудоустройство, нормальные зарплаты. Но если правительство теперь все-таки настаивает на цифре, записанной в бюджете, то нужно принимать политические решения в отношении отдельных “лакомых кусков” госсобственности, продажа которых и должна обеспечить запланированные поступления в бюджет. Его, естественно, надо выполнять. Начинать следовало бы с инициативы Фонда госимущества, а правительству согласовать эти объекты с Президентом и парламентом, довести принятые решения до сведения общественности и выставлять предприятия на продажу. В противном случае следует корректировать бюджет... то ли уменьшать расходную часть, то ли наращивать доходную за счет увеличения других статей или сокращать дефицит. Но решения в этом вопросе пока нет. Я знаю, что было письмо Фонда главе правительства с просьбой уменьшить объем приватизации. Какое решение будет принято, я не знаю.

— А если правительство на это сокращение не пойдет, то сможет ли Фонд выполнить план бюджетных поступлений и за счет чего?

— Даже в том случае, если будет решено продавать крупные объекты, то, как говорят шахматисты, время на флажке. Ведь в стране действуют определенные в законах и подзаконных актах процедуры и технологии приватизации. Тем более, когда речь идет о таких суммах (более миллиарда долларов). Продажа требует определенной подготовки, оценки стоимости продаваемого имущества, времени для проведения конкурса. Мой опыт свидетельствует, что в результате деньги могут попасть в бюджет только в конце этого года и то лишь под звон бокалов 31 декабря. Причем сегодня цена каждого пропущенного дня очень высока. Еще чуть чуть и денег можно будет ожидать лишь в первом квартале будущего года.

— Что вы можете сказать о списках приватизированных предприятий, выставляемых на дооценку. Вот уже и премьер пообещала скоро их обнародовать... Но непонятно, о чем же все-таки идет речь: о списке, дальше которого дело не пойдет, или о законе, под который можно будет подвести едва ли не любое предприятие.

— По моему мнению, правительство пытается найти алгоритм, позволяющий привести в соответствие реальную стоимость этих объектов и стоимость их продаж. Это может быть не только дооценка, но и новые конкурсы, а сейчас появилась еще и новое предложение, исходящее вроде бы от инвестора: мировое соглашение. Приняв подобные решения можно было бы подвести жирную черту под разговорами о реприватизации. Но я говорил раньше и повторяю сегодня: нельзя ставить раньше времени на предприятия какое-либо клеймо — реприватизации, дооценки и т. д. И это хорошо понимают все ответственные люди. Как только такое случится, эти предприятия окажутся в вакууме и с точки зрения инвестиций, и в кредитном деле, и при заключении любых договоров. Им скажут: вы без определенного будущего, и никто не захочет связывать с ними свою судьбу, чтобы не рисковать. Смотрите, речь об этом идет уже с января. Еще чуть-чуть и можно вообще угробить известные и не только в нашей стране предприятия. Окончательную точку тут может поставить только суд. А если уж называть список предприятий, то нужно свести до минимума промежуток между его оглашением и принятием окончательного решения.

— А кто может поручиться за суд, ведь по закону там должно идти соревнование равных сторон?

— Конечно. И какой должна быть глубина дооценки? Ведь кое-кто даже предлагал рассматривать этот вопрос, начиная чуть ли не с 1990 года. Был даже такой законопроект, предлагавший провести дооценку на добровольных началах, после чего предлагалось выдавать индульгенции... А потом к власти придет новая политическая сила и начнет свои индульгенции раздавать.

— У вас есть прогноз развития событий вокруг “Криворожстали”? Там все закончится мировой?

— Как минимум на одном предприятии, которое подпадет или под мировое соглашение, или под дооценку, или под новый конкурс, реприватизация пройдет. Я думаю, это будет “Криворожсталь”. Так много об этом сказано, такой навес ожиданий создан, что власть уже не сможет сделать шаг назад и будет вынуждена довести этот процесс до конца. Об этом можно судить хотя бы по тому, что инвесторы вынуждены выдвигать предложения о мировом соглашении. Как будет выписана эта процедура, я пока не знаю. Факт тот, что властям нужно выходить из этой ситуации максимально корректно и резко тормозить процесс реприватизации. Похоже, этот вариант начинает находить понимание. Потому что мировое сообщество, инвесторы уже не на шутку обеспокоены. Тем не менее Украина своего алгоритма еще не имеет.

— Правда ли, что в процессе приватизации “Криворожстали” иностранные инвесторы делали Фонду конкретные предложения и указывали в них суммы, которые бы они хотели заплатить за это предприятие?

— Как руководитель Фонда в то время я могу заявить, что конкретно никто в отношении сумм предложений не делал. Какие-то цифры, озвученные через средства массовой информации, “гуляли”. Но это совершенно разные вещи — просто говорить и положить деньги на стол и оплатить. Я с глубоким уважением относился и отношусь ко всем инвесторам, но я мог бы назвать целый ряд серьезных российских компаний, которые участвовали в приватизации таких объектов, как, скажем, “Ровноазот”, и не могли заплатить в течение года такие в принципе небольшие суммы в несколько десятков миллионов гривен. И мы были вынуждены с ними расставаться, разрывать договора. А с виду очень солидная компания — один офис стоит больше, чем требуемая сумма. А как до оплаты, так сразу какие-то непонятные сбои... Так что говорить и платить, обещать и делать — это разные вещи. Конечно, если бы законодательство было выписано так, что в приватизации могли участвовать не только промышленные инвесторы, и государственная политика была направлена на то, чтобы “открыть шлюзы”, и пусть такие уникальные предприятия, как “Криворожсталь”, уходят в чужие руки, в руки иностранного капитала (политика в то время состояла именно в том, чтобы оставить “жемчужины” украинской металлургии в руках национального инвестора), то за счет более высокой конкуренции цена могла бы быть выше. Но утверждать, что она была бы именно такой, как об этом говорилось, я бы не решился.

— А когда шла приватизация, скажем, облэнерго, и иностранный капитал был допущен к соответствующим конкурсам, тогда суммы были более впечатляющими?

— Когда шла вторая волна приватизации этих объектов (это был, по-моему, 2000 или 2001 год), то условия были выписаны правительством таким образом, что национальный инвестор практически не был допущен к торгам. Кабинет Министров сформировал условия конкурса так, что могли участвовать только иностранцы, а наши туда не попадали. И тогда тоже не было заоблачных цен. Дооценивать будем? Нельзя забывать, что на цены приватизации накладывает свой отпечаток политическая, а также экономическая стабильность в стране. И цена бывает разная на примерно одинаковые объекты в различных странах. Спрашивают: почему в Америке или во Франции другая цена? Так мы же не там продаем, а у себя. И нельзя не учитывать различные риски, с которыми могут в дальнейшем столкнуться инвесторы. Например, сегодня мы им продемонстрировали определенные риски, с которыми они могут столкнуться в нашей стране в дальнейшем: сегодня продали — завтра отберут. Если существует вероятность реверса в отношении к собственнику, то и цена будет другая. Я думаю, это отразится на ценах, которые нам реально будут предлагать... И, по моему мнению, совершенно некорректно сравнение, когда говорят, что на Западе за какой-то там объект цена была бы намного выше. Если бы у нас была такая же рыночная экономика, как там, и было столько же капитала, тогда — да. А так наша нестабильность серьезного инвестора сильно пугает.

— Вы не находите, что задержка с приватизацией в этом году при острой потребности бюджета в средствах может привести к появлению палочки-выручалочки в виде какого-нибудь объекта типа “Укртелекома” или Одесского припортового завода?

— Что бы ни случилось сейчас, на мой взгляд, главные продажи пойдут все-таки после выборов. Я об этом уже не раз говорил: чем ближе к выборам, тем слабее будут звучать лозунги об ускоренной приватизации. Ведь на этом политических дивидендов сегодня не заработаешь. И даже самые либеральные и прорыночные силы и партии вынуждены использовать или заимствовать риторику Компартии и говорить о приостановке приватизации, о реприватизации, национализации. На этом сегодня можно заработать, хотя сами они сидят на мешках денег и настроены покупать. Но политически это не выгодно и равно самоубийству. А вот после марта, т. е. после выборов, когда впереди будет четыре спокойных, дай-то Бог, года до президентских выборов, и пять лет (если станет реальностью политическая реформа) до парламентских, тогда приватизация вновь развернется (самые непопулярные решения принимаются именно тогда, когда у власти самый большой кредит доверия, т.е после выборов), и будет такой мощный прессинг крупного бизнеса, что власть не устоит и откроет все шлюзы, и 2006 год станет вторым годом пика приватизации. Так что самые привлекательные объекты выставляются не по экономическим соображениям, не потому и не тогда, когда возникают трудности с бюджетом, чего, впрочем, также нельзя исключить. Большая приватизация — это большая политика. Я не исключаю, что какие-то решения могут быть приняты даже в связи с отсутствием диверсификации поставок энергоресурсов...

— Что конкретно вы имеете в виду?

— Не больше того, что уже сказал... Что-то может быть и разблокировано. И это будет политическое решение руководства страны.

Виталий КНЯЖАНСКИЙ