Мне всегда было интересно: откуда в казавшемся столь аморфным после разочарований Оранжевой революции обществе три года назад вдруг появилось столько волонтеров? Кем они были до всех этих событий?
Как правило, оказывается, что и в прошлой, довоенной жизни эти люди тоже были активными. Возможно, в каком-то своем, не столь широком сегменте. Но настало время проявлений — и эти активные люди вдруг глубинно поняли Универсальный закон сохранения энергии: ничто не возникает ниоткуда и не исчезает в никуда. И если хочешь, чтобы не было мучительно стыдно за свою страну, то сначала в нее нужно что-то вложить — собственные силы, время, энергию, часто — нервы, и даже здоровье. А от синэргии эффект будет значительно большим, нежели от разрозненных действий отдельных индивидуумов.
Мне хочется верить, что будущее — именно за такими людьми. И одна из них — Валентина Варава, уже четвертый год являющаяся активным членом общественной организации “Инициатива Е+”. Гроза министерств и ведомств. И в то же время — женщина-солнышко, словно магнитом притягивающая к себе позитивных людей, хорошие новости и победные действия. Женщина, которую я никогда не видела без улыбки.
— Валентина, кем вы были до войны, чем занимались?
— Сейчас я очень ценю тот период и часто возвращаюсь к нему в мыслях. Вообще-то мне не свойственно жить воспоминаниями, я всегда бегу вперед. Из ошибок своих или моих близких я извлекаю уроки и иду дальше. Но в последнее время часто смотрю на фотографии с довоенной выставки после восхождения на Эльбрус — время, когда я активно занималась горным туризмом.
Карпаты, Крым, Кавказ, Татры, Альпы, Гималаи… Все было очень серьезно. Я тренировалась несколько раз в неделю — пробежки, тренажеры. Сейчас на это не хватает ни времени, ни сил…
В той жизни я много путешествовала. Могла себе это позволить. Замечательные путешествия за границу я умею делать очень малыми деньгами. Я этим жила. Это — охота, адреналин, драйв. Возможно, когда-нибудь сделаю такой бизнес-проект.
Что касается профессии, то в 1990-х я была педагогом-новатором. Понимая, что естествознание — это единое целое, я ввела курс — синтез географии, биологии, химии, физики и астрономии для подростков. Эти предметы для детей обычно, что называется, — через глухой забор. Мои уроки снимали на видео, тиражировали.
Потом я была главным редактором всеукраинской педагогической газеты “Завуч”. Позднее — директором школы. Оттуда ушла писать диссертацию.
Ну, а потом начался Майдан. Это было “не мое”, пока туда не вышли студенты и не сделали Майдан без политики. Тогда началось: котлы, каша, печенка — и на Майдан. Потом — медицина и подпольный лазарет для легко- и среднераненых в Лютеранской церкви, где сложилась наша общественная организация “Инициатива “Е+”.
Диссертация, естественно, накрылась. Я ушла по состоянию здоровья в академотпуск, и не думаю, что когда-нибудь ее напишу.
— О чем диссертация была?
— О том, что сейчас действительно актуально — о дистанционном обучении. Я, наверное, очень разочаровала своего научного руководителя — прекрасного профессионала. Но если моя диссертация в лучшем случае принесет пользу нескольким фрикам, оставшимся в стремительно ветшающем образовании, то от того, что я делаю сейчас, польза гораздо ощутимее — это спасенные жизни и реальная помощь. Так что это мой сознательный выбор.
— Кто ваша семья?
— Муж — замечательный искусствовед, куратор украинского проекта на 53-й Венецианской биеннале. Он раньше часто говорил мне: “До тебя я читал книги по искусству, а теперь — описания маршрутов”. И уже 30-летний сын.
— Они включены в вашу активную общественную деятельность?
— Муж сочувствует, но он человек иного темперамента. И я считаю, что главная его помощь в том, что он меня не только не придушил за эти годы, но еще и каждое утро приносит в постель кофе с зефиркой. Он поддерживает, помогает дома. Хотя я понимаю, что жена, уезжающая на неделю неизвестно куда и неизвестно с кем, — реальное испытание для мужчины. Слава богу, у нас все на доверии, и проблем нет. Но сейчас я все же стараюсь надолго не уезжать, да и необходимости такой нет — концепция помощи фронту изменилась.
Сын — айтишник. На нем практически полностью вся техническая поддержка, средства связи и сопровождение. Когда я куда-то еду, то знаю, что он всегда отслеживает онлайн, где я нахожусь в данный момент. Отвезти — привезти, погрузить — загрузить — это само собой разумеется. А иногда это еще и денежная поддержка.
Моя мамочка, 1938 года рождения, во время Майдана, каждое утро идя на работу мимо КГГА, носила ребятам блинчики, и до сих пор пытается передать “хлопцам” 100 грн.
— Чем вы занимаетесь сейчас?
— На самом деле очень многим.
Когда наши подопечные (бывшие пациентами в Лютеранской церкви) весной 2014 года пошли добровольцами на фронт, мы паковали им первые смешные аптечки — пакет с бинтом и зеленкой. Потом были тактические аптечки и горы медикаментов. Люди давали деньги, мы закупали. Сортировали то, что присылали из-за границы, и снова передавали.
На фронт я начала ездить с сентября 2014 года. Постепенно стала понимать ситуацию по обеспечению, и теперь могу проверить любую информацию по любому подразделению.
Вначале главным и единственным занятием была медицина. Но уже осенью-зимой 2014-го оказалось, что для сохранения жизни и здоровья очень полезны еще и теплые вещи, а также генераторы, приборы ночного видения и тепловизоры. И я занялась технической сферой.
Потом иностранцы начали передавать через меня машины для военных. Это было еще в 2014—2015 годах, когда процедуры официальной растаможки не было. Были хорошие контакты, нам много помогали друзья за границей, но меня мучило то, что фактически мы являлись контрабандистами и были вне закона.
В ноябре 2015-го мы сделали первую официальную растаможку для АТО. Конечно, было много казусов: наши заграничные друзья не понимали, как можно везти пустую машину, поэтому натолкали туда всего. Пришлось все отдельно растаможивать, проводить через санстанцию и т.д. Тогда я использовала великую силу Фейсбука: писала о том, какие возникают коллизии (а их было множество — именно тогда мы впервые столкнулись с непрописанностью процедур и разночтением в нормативных документах); о том, какие нужны справки и сертификаты. На помощь подтягивались незнакомые люди. Общими усилиями мы находили контакты, получали нужные документы. В конце ноября мы закончили первую официальную растаможку автомобилей для АТО (абсолютно бесплатно — мы не платили и не платим ни копейки!), я опубликовала алгоритм, и мы вошли в правовое поле.
Сейчас ведущее направление — машины для военных медиков. На сегодня их передано более 60. Первые 18 были нерастаможенными. Сейчас все — только официально. Мы находим доноров (или они находят нас), стараемся максимально быстро закупать, перегонять, растаможивать, ремонтировать и передавать.
И это отдельная тема. Потому что именно наши машины для АТО стали началом затяжного конфликта с Минсоцполитики, “наказывающего” остановкой грузов волонтерские организации, которые задают слишком много неудобных вопросов о коммерческой гуманитарке, требуют открытости и прозрачности в работе комиссии по признанию грузов гуманитарными. Так, на 2,5 месяца был задержан наш внедорожник для медиков, а потом принят по тем же документам, которые подавались изначально. И это во время Светлодарской дуги, Мариуполя, Авдеевки…
Один человек как-то сказал: “Ошибка Вали Варавы в том, что она пытается жить по закону в государстве, которое жить по закону не будет, и в котором законы прописаны так, что она всегда останется виноватой”.
Так что одно из направлений — это машины и все, что с ними связано, в том числе легализация привезенных в 2014—2015 годах, их инвентаризация и постановка на баланс. Мы контролируем этот процесс, сотрудничаем с Минобороны и Генштабом.
Еще одно направление, вытекающее из предыдущего, — требование открытых и прозрачных процедур в госорганах. Там, где мы с этим сталкиваемся: в Минздраве, Минсоцполитики, Минобороны.
Сейчас все больше выходит на первый план гуманитарная сфера. С осени 2014-го мы помогали детским учреждениям и больницам в зоне АТО, которые прежде финансировали закрывшиеся предприятия. Мы продолжаем этим заниматься. Также помогаем семьям погибших, переселенцам.
Год назад, совместно со Львовской образовательной фундацией, через которую действует американский фонд “Джинджер”, для семьи с пятью приемными детьми мы купили дом в Славянске. Сейчас делаем ремонты в домах четырех семей погибших и пропавших без вести.
Каждая такая история — черная пропасть горя. Это очень болит. Многим семьям помогают из разных источников. Вопрос нашей ответственности — помогать тем, кто помощь не получает.
Кроме того, у нас есть комплекс проектов по оздоровлению и реабилитации детей с прифронтовых территорий в партнерстве с посольством Чешской Республики в Украине. Уже второй год мы вывозим пострадавших от конфликта детей на каникулы в Карпаты и Одессу. В июне 36 детей находились в лагере “Лесная застава” под Киевом. Сейчас 53 ребенка прифронтовой Луганщины отдыхают и знакомятся с “другой” Украиной в лагере в Верховине, а 30 детей Донетчины — в Карпатах. Всего в этом году мы планируем пять смен в трех лагерях, где смогут отдохнуть и оздоровиться 210 детей.
Борьба за души — это отдельная и очень важная работа. Когда мы вывозили детей в первые разы, родители боялись, что мы их не вернем — так тогда работала пропаганда. Но дети благополучно вернулись уже много раз. Можно сколько угодно говорить об Украине, но совсем другое дело — когда дети рассказывают своим родителям о том, как отдохнули, как к ним относились, и о том, какая разная Украина; когда начинают говорить на украинском языке и носить украинскую символику.
Еще один наш проект совместно с международным Ротари-клубом — поставка более 500 компьютеров в школы серой зоны. Около 300 компьютеров уже получила Луганщина, сейчас очередь Донетчины.
Мы также планируем организовать дистанционные контакты с партнерами из CODE Club, чтобы помочь детям и учителям освоить программирование. А в следующем году, надеемся, эти дети смогут поехать в лучший айтишный лагерь.
— Вы очень пессимистично отозвались об украинском образовании. Почему?
— Это, наверное, общая тенденция — принимать желаемое за действительное, предполагая, что все происходит так, как хочет руководство.
Многие мои друзья остались в сфере образования. Понятно, что это — приоритетная отрасль. Это — будущее. И в него надо вкладывать деньги, которых нет. Из образования ушли почти все профессионалы высокого уровня, к которым отношу и себя. Я бы вернулась, но не в эту, совершенно бессмысленную, систему. Я хорошо чувствую тенденции и понимаю, что школа в нынешнем виде умирает. Мы делаем косметический ремонт здания, у которого течет крыша и рушатся стены; пытаемся сохранить то, что нужно быстро перестроить. Но добиться успеха без финансирования невозможно. Это на самом деле тоже то, что болит.
— Разве у нас не все реформы так происходят?
— К сожалению. Я хорошо вижу это по Минобороны и Минсоцполитики, где знаю ситуацию в общем-то как инсайдер. Правда никому не интересна и не нужна. Диалога как не было, так и нет. В Минсоцполитики нет даже какой-то адекватной реакции. У чиновников есть некая идеальная картинка, которую волонтеры портят своими неприятными, неприемлемыми и потому “неправдивыми” реалиями.
Это отдельная печальная тема. И сейчас мы понимаем, что у нас нет сильного депутатского ресурса, поскольку депутаты не хотят углубляться в такие непиарные темы. Наше оружие — только опубликование информации.
— На что вы живете все это время?
— Пока меня терпит и поддерживает муж. Помогает сын. У ОО “Инициатива Е+” было несколько проектов, предусматривавших гонорары.
Знаете, через мои счета проходят огромные деньги, но у меня никогда не было искушения взять оттуда что-то хоть на время. Когда в августе 2014-го я поняла, что не в состоянии запомнить все приходы и расходы, то сделала табличку, в которой указываю номера чеков, что и где куплено.
По натуре я человек жизнерадостный и очень доверчивый. Но события последних трех лет научили меня многому. Во-первых, жить с минимумом денег, и это радует. Во-вторых — недоверию к людям, и это печалит. Увы, сейчас у меня достаточно много сил и времени забирает проверка информации и людей. К сожалению, есть немало жаждущих скомпрометировать волонтеров, в том числе и лично меня. Они судят по себе и не понимают, что для многих из нас пришло время служения другим людям.
— Вы не устали? Сейчас много говорят о выгорании волонтеров.
— Да, это есть, конечно. Баланс войны и мира в моей личной жизни, в моем внутреннем опыте сильно нарушен. Доминирует война. Я понимаю, что надо с собой что-то делать, искать средства возвращения к миру. Я начала болеть. Физически — сил нет, это правда. Усталость сумасшедшая. Несколько раз я пыталась уехать отдохнуть, но это не получается, когда не можешь выключить телефон. Нас остается все меньше. Ресурсов — тоже.
Иногда ФБ подбрасывает посты годичной давности, и я понимаю, что занимаюсь все тем же, и что на самом деле мы недалеко ушли.
Хотя есть победы, и их немало, которые реально окрыляют и дают силы. Мне кажется, возрастает качество нашей работы.
— Ставите ли вы себе какие-то сроки, когда “завяжете” с волонтерством?
— Раньше ставила. Мы собирались закончить войну к 1 сентября
2014-го. Этого не случилось. И я перестала устанавливать сроки.
Но концепция помощи существенно меняется. С Л.Литвиновой, О.Сухоруковой, Д.Осмоловским, Д.Белоусом и многими другими мы фактически перенесли войну в киевские кабинеты. Конечно, это сомнительная слава, когда министр соцполитики А.Рева читает мои посты в Фейсбуке и смотрит интервью. Зато в течение недели после одного из таких постов, после полугода бездействия в Олешках Херсонской области собирается комиссия и принимает решение о компенсации за жилье семье погибшего бойца, в которой двое маленьких детей. Т.е. как минимум, чиновники вынуждены реагировать.
На самом деле все это очень больно. У меня много друзей за границей. И когда я спрашиваю, как у них решают ситуацию, когда между пусть небольшой, но активной частью общества и каким-то государственным органом возникает напряжение, друзья поясняют, что такого просто не может быть. В такой ситуации диалог с недовольной частью общества инициируют сами госчиновники, поскольку понимают: они — нанятые работники, и их задача — либо переубедить активистов, либо признать, что они были неправы. Если конфликт не гаснет, приглашают внешних модераторов.
В нашей ситуации с Минсоцполитики все по-другому. Чиновники реагируют, но по большей части происходит имитация диалога с активистами. Хотя наша серьезная победа — то, что на официальном сайте Минсоца теперь выкладываются все документы по гуманитарке. И противоправные действия можно отслеживать. Просто мало кто в состоянии докопаться, поскольку все изначально перевернуто с ног на голову. Выяснить фейковость гуманитарного груза в момент подачи документов невозможно — нужно анализировать отчеты, из которых понятно, что и куда пошло.
Так, например, как гуманитарная помощь, в неделю в среднем проходит 500—600 тонн товаров типа секонд-хэнда. Какое количество из них в результате поступает в продажу как новые вещи со срезанными бирками?
Изначально мы не были настроены на войну. Для этого у нас нет ни сил, ни ресурсов. Мы и без того идем во все стороны одновременно. Но когда мы увидели, что наши грузы останавливаются безосновательно, а какие-то другие грузы точно так же безосновательно пропускаются, мы стали задавать вопросы. В результате мы стали неугодными. Были инициированы проверки всех получателей гуманитарной помощи от БФ “Свои”, ОО “Объединение волонтеров Запорожья”, ОО “Инициатива Е+”.
— Львовские волонтеры во главе с Ростиславом Макухой провели всестороннее и глубокое расследование по гуманитарке. Недавно оно было представлено в программе “Слідство. Інфо”. Собранные ими данные фактически являются уликами. Это квинтэссенция того, что происходит под крылом Минсоцполитики. У меня вопрос: что дальше? Что на этот счет говорят зарубежные друзья?
— Это признание некомпетентности, за которым должны следовать отставка и судебное расследование. Такое не может происходить без коррупционной составляющей. Соответственно, это уголовное и административное правонарушения.
С нарушениями, которые можно объяснить только коррупцией, мы сталкиваемся постоянно. Проходят сотни тысяч тонн сэконд-хэнда, квашеная капуста и кошерная еда, с которыми по документам происходят всякие волшебные превращения. При этом реальные грузы для военных и гражданских в зоне АТО саботируются чиновниками.
Все больше крупных иностранных доноров отказываются работать с украинскими госструктурами. Разве что у них сложилось партнерство с МЧС, Красным Крестом или Минобороны. Наши зарубежные друзья возмущены. И все чаще спрашивают: может быть, Украине вообще не нужна помощь?
— Была ли какая-то реакция от Минсоцполитики на это расследование? В интервью ZN.UA министр соцполитики А.Рева заявил, что с волонтерами встретится уже в суде, куда они на него подали. Кроме того, сказал, что отдел по гуманитарке он разогнал, и теперь там — новые люди.
— Я не знаю об официальной реакции. Но начнем с того, что руководитель отдела гумпомощи Максим Доценко уволен по собственному желанию.
“Общественная инициатива “Є+” и БФ “Святой Покровы” подали в суд на Минсоцполитики
30 декабря 2016 года. За то, что рабочая группа по признанию грузов гуманитарными при Минсоцполитики безосновательно требует документы, отсутствующие в рекомендованном списке. И у нас есть основания считать, что это — саботаж.
Денис Осмоловский из “Единой службы правовой помощи” — наш постоянный юридический партнер — подготовил документы о происходящих нарушениях. Согласно закону, с момента подачи заявления до момента его рассмотрения, а в идеале — и вынесения решения, должно пройти не больше месяца. Однако суд был назначен аж на
5 апреля 2017 года. Заседание было техническим. Следующее назначено… на 19 сентября. Это — паралич судебной системы, нарушение права на своевременное и справедливое рассмотрение дела, а также повод для иска в Европейский суд.
— Недавно одна из моих собеседниц обозначила интересную разницу между мечтой и желанием. Мечта — это нечто, не требующее обязательного воплощения, с чем просто приятно находиться рядом. Желание предполагает постановку целей, расчет и действия. Какие у вас мечты и желания? Изменились ли они за это время?
— Когда-то я на себе очень остро прочувствовала, что несбывшееся пережить труднее, чем несбыточное.
До войны я много путешествовала, за границей бывала раза три-четыре в год. Я очень люблю Италию, особенно маленькие городишки. В одном из таких пожилой синьор традиционно спросил меня, откуда мы. Я ответила — из Украины, и ожидала традиционного:
“О! Шевченко, Кличко...” Но он сказал: “Я знаю об Украине. Там страшная коррупция”.
Я не ощущала себя тогда такой уж патриоткой, но хорошо помню, острое чувство стыда за свою страну. И на Майдане в 2013-м я поняла: чтобы не пережить этот стыд еще раз, надо что-то делать. Конечно, я тогда не понимала, с какой системой-монстром мы столкнулись. Но зато хорошо видела силу синергии — как возрастают индивидуальные возможности объединенных общей целью людей.
Два таких острых переживания-антипода: с одной стороны — безумный стыд за страну, с другой — острое желание делать все возможное и невозможной, чтобы гордиться Украиной. Ну и критиковать страну, по-моему, имеет право лишь тот, кто выложился до конца.
Сейчас — время проявления, когда в людях проявляется как худшее, так и лучшее. Я вижу тех, кто пытается наживаться на войне. Есть много тех, кто устал бороться и уехал. Но я вижу и немало тех, кто, отметая в сторону амбиции, прагматику, карьеру и корысть, продолжает идти по пути служения, чтобы хоть немного улучшить наше будущее.
Поэтому, наверное, мечты для меня — это то, что из категории несбыточного желания жить в нормальной стране перешло в то, чему мы можем помочь сбыться. Все меняется. И проявление наших мечтаний, и, собственно, нашего пути. И слово “волонтер” давно уже не охватывает всего, что мы делаем. Это уже другой уровень, когда мы учимся видеть и действовать на большую перспективу. Мне кажется, что люди, которые проявились в это время, — это и есть будущее. Без пафоса.
Алла КОТЛЯР
