Сергей Головатый: Критической массы людей, которые готовы пребывать в политике ради идеи, нет

Случай с сегодняшним гостем “Дня” относится к разряду тех, когда, готовя материал, невольно сожалеешь о том, что абзац, предложение, слово не могут передать эмоций собеседника. Ведь то, как Сергей Головатый — парламентарий VI созыва, глава Мониторингового комитета Парламентской ассамблеи Совета Европы, вице-президент ПАСЕ говорит об Украине и украинцах, о демократии и свободе, о правах человека и верховенстве права, стоило бы слышать многим нашим политикам и по возможности сделать соответствующие выводы...
Политическая биография Сергея Головатого яркая, насыщенная и, как он сам отмечает, драматическая. Рок карьерной судьбы Сергей Петровича состоит в том, что в родной стране его постоянно увольняют, исключают, отстраняют, в то время как в Европе, куда так стремится Украина, он, напротив, востребован. Действительно, сложно понять, отчего же в современной Украине “пусто говорящие головы” пользуются огромным спросом, в то время как “мозги” утекают за границу...

— Сергей Петрович, недавно вас избрали на пост главы Мониторингового комитета ПА Совета Европы, и было бы интересно услышать, какие задания вы ставите перед собой на этой должности? Более того, с учетом того, что сегодня вы являетесь членом оппозиционной фракции — Партии регионов, как вы намерены сохранить статус-кво в Совете Европы, ведь ваша миссия — представлять интересы Украины в целом?

— Статус депутата или его пребывание в национальном парламенте, будь он в рамках правящего большинства или в оппозиции, не имеет абсолютно никакого отношения к деятельности главы любого из комитетов ПАСЕ, в том числе и Мониторингового. А что касается заданий, то задания Мониторингового комитета ПА четко определены соответствующей резолюцией ПАСЕ и я как глава не могу отклоняться от данного мандата, от тех полномочий, которые возложены на комитет. А главное задание мониторингового комитета — отслеживать, выполнены ли обязательства, которые при вступлении берет на себя та или иная страна. Сейчас под процедурой мониторинга пребывают 11 стран: Албания, Армения, Азербайджан, Босния и Герцоговина, Грузия, Молдова, Монако, Сербия, Россия, Черногория и Украина. И есть ряд стран, находящихся на стадии постмониторингового диалога с ПАСЕ. Это, в частности, Турция, Болгария, Хорватия, Македония. Речь, по сути, идет о том, что эти страны не достигли в своем развитии внутренних, политических, юридических систем, которые соответствовали бы принципам, на которых основан и Совет Европы, и Европейский Союз.

— Это, в частности, принципы...

— Это принцип плюралистической демократии, принцип верховенства права и принцип прав человека.

— А какие, уточните, долги Украины?

— Знаете, очень много долгов. Я был лично причастным как ко вступлению Украины в Совет Европы в 1995 году, так и к формулированию заключения ПАСЕ №190 от 26 сентября, определявшее обязательства, которые на себя брали тогдашние украинские руководители. За годы членства Украина частично выполнила некоторые позиции, однако с другой стороны, извините — как собака блох набралась новых. И этот список является на сегодня куда более длинным, нежели он был в 1995 году. Скажу вам откровенно, что во время последней встречи нашей новой парламентской делегации, посетившей последнюю сессию, с докладчиками, которые работают по Украине более десяти лет — Ханне Северинсен и Ренате Вольвенд, они отмечали, что в принципе, если говорить о постмониторинговом диалоге для Украины, то есть пять критических вещей, которые должны быть реализованы украинской властью. Однако хочу отметить, что это не моя позиция. Я как глава Мониторингового комитета не могу давать оценки положения дел в той или иной стране. Я должен быть нейтральным. Специфика моей ситуации состоит в том, что я вхожу в ПАСЕ от страны, которая пребывает под мониторингом, и являюсь при этом главой Мониторингового комитета. Это, наверное, впервые в практике мониторинговой процедуры сложилось так, что главой мониторингового комитета стал представитель посткомунистической Европы, да еще и страны, которая до сих пор пребывает под мониторингом. В этом пикантность ситуации и сложность моей позиции.

— Назовите пять критических позиций, о которых вы упомянули.

— Первое. Поскольку в Украине заявлено о намерениях провести конституционную реформу, было отмечено, что этот процесс должен происходить исключительно в рамках Конституции и, по мнению как содокладчиков, так и Венецианской комиссии — через парламент, а не просто посредством референдума.

Второе. Завершение судебной реформы, причем на основе тех законопроектов, которые получили свою рецензию, экспертизу в Совете Европы и опять-таки заключение Венецианской комиссии. Речь идет о двух законопроектах, разработанных, когда я был министром юстиции, — “О статусе судей” и “О судоустройстве”. Эти законопроекты были отозваны Президентом аккурат перед изданием им указа о досрочном прекращении полномочий парламента V созыва.

Третье. Реформирование прокуратуры. В связи с тем, что во время предварительной конституционной реформы, которую назвали политреформой, прокуратуре были возвращены функции, действовавшие в советские времена в прокуратуре Вышинского. Речь идет об общем надзоре, что позволяет превращать прокуратуру в политический орган, в инструмент политического использования. Ключевым в этом вопросе есть ликвидация института общего надзора и реформирование прокуратуры в соответствии с европейскими стандартами, зафиксированными в резолюции ПАСЕ по докладу, который называется “Роль и функции института государственного обвинения в государстве, руководствующемся верховенством права”. Речь идет о выведении следствия из функций прокуратуры.

Четвертая позиция — системная. Реформирование всего того, что у нас называется “правоохранительными органами”, которые по сути не являются правоохранительными. СБУ, прокуратура, МВД, налоговая — они силовые, однако не есть правоохранительными. Так вот, речь идет о системной реформе в сфере криминальной юстиции, которая охватывала бы как реформу институтов власти, так и создание нового Уголовно- процессуального кодекса. В нашей стране, к слову, действует Уголовно-процессуальный кодекс, принятый в 60-м году. Украинскому уголовному процессу уже, представьте себе, 48 лет!

Пятое. Императивный мандат. Позиция ПАСЕ по этому вопросу хорошо известна.

Плюс к этим пяти пунктам прозвучал также тезис, что Украине нужен единый избирательный кодекс. Избирательный кодекс, кстати, действует в большинстве посткоммунистических стран.

— А почему, на ваш взгляд, Украина не смогла выполнить свои обязательства перед Советом Европы за все эти годы?

— Сложно ответить однозначно. Я впервые был назначен министром юстиции в 1995 году, на следующий день после рекомендации по вступлению Украины в Совет Европы. Ассамблея рекомендовала 26 сентября, а 27-го вышел указ о назначении меня министром юстиции. Я пробыл на этом посту два года. По моей инициативе тогда была создана межведомственная комиссия по выполнению обязательств перед Советом Европы, в состав которой входили представители всех министерств и ведомств. Ежемесячно я как министр юстиции информировал Президента и премьер-министра о ходе выполнения данных обязательств. Скажу откровенно: за два года мы сделали чрезвычайно много. Начало было неплохое... Однако было весьма важно, чтобы мои последователи продолжали эту работу.

— А у нас традиционно: меняется правительство — и инициативы, и программы предшественников канут в Лету.

— Совершенно верно. Я ушел — и все, межведомственной комиссии не стало. Никто на себя далее в исполнительной власти не брал эти обязательства. Я ушел в 1997 м. Вы прекрасно понимаете, что было в 1999-м и последующих годах: президентские выборы, референдум по изменению Конституции, дело Гонгадзе и так далее. И за это время Украина слушалась порядка девяти раз. Представьте себе: 12 лет членства — и девять докладов по Украине! Украина — страна, которая чаще всего слушалась в ПАСЕ по разным вопросам: выполнение обязательств, кризисные ситуации и т.д. и т.п. И каждый раз звучали предостережения, дескать, если Украина не сделает то-то, будет подниматься вопрос о применении тех или иных санкций. Словом, очень и очень проблемной страной была Украина в Совете Европы.

Придя в правительство уже в 2005 году, первое, что я сделал — составил план действий, направленных на выполнение обязательств Украиной. Он был утвержден президентским указом. Опять-таки, мы это ежемесячно контролировали. Где этот план сегодня, я не знаю...

Нас всегда предельно жестко критиковали за то, что мы пасли задних в такой сфере, как присоединение к европейским конвенциям, имплементация этих стандартов в наше национальное законодательство через соответствующую статью Конституции. Пробыв на министерском посту восемь месяцев, я подписал не меньше десяти новых конвенций с тем, чтобы улучшить украинский показатель. Наступила ли их ратификация? Ответить на этот вопрос предельно сложно, поскольку уже год как в Украине нет функционирующего парламента. А вы спрашиваете, почему Украина не смогла выполнить свои обязательства перед Советом Европы.... В Украине за 12 лет членства в Совете Европы не было надлежащего восприятия на высшем уровне необходимости это делать. Не было осознания того, что это необходимо не Совету Европы, а украинскому обществу, потому как речь идет о внедрении стандартов, дающих людям возможность просто легче дышать, свободнее жить и, возможно, иметь лучшие условия для своего общественного бытия, нежели это было в прошлом. Речь идет о наивысшем руководстве — Президенте, спикере и премьер-министре. Причем без исключений обо всех, кто занимал эти должности за 12 лет, по сегодняшний день включительно. И поэтому, к огромному сожалению, мы до сих пор под мониторингом. Это так стыдно, что мы за 12 лет не смогли поставить себе эти задания и выполнить их и до сих пор находимся в “хвосте”.

— То есть на столь пессимистической ноте и закончим обсуждение темы Совета Европы? Неужели нет плюсов в этом направлении?

— Не знаю. Все будет зависеть от докладчиков по Украине, я в этот вопрос вмешиваться не могу. Как только кто-то заметит, что глава Мониторингового комитета вмешивается в деятельность докладчиков, которые отслеживают его страну, это будет грандиозный скандал. Это же не Украина, где можно делать что угодно, покупать что и кого угодно. Как только меня заметят в этом, моя группа может меня отозвать с занимаемой должности.

— Сергей Петрович, а как вы прокомментируете противостояние вокруг так называемого письма трех о ПДЧ, в частности представителей Партии регионов?

— Вы знаете, я не могу давать оценку Партии регионов, поскольку я беспартийный. Опять-таки, не могу вмешиваться в их партийные дела. Да, я член фракции Партии регионов, поскольку у нас нет других механизмов для беспартийных политиков попасть в парламент, что также, кстати, не соответствует европейской практике. Вместе с тем, исходя из принципов Конституции и политической культуры, скажу, что автограф спикера там не нужен. Вопрос внешней политики — это вопрос государственной политики. Парламент не является государственным органом, парламент — это представительский орган народа, на который не возлагаются функции совершения внешней политики.

Более того, 18 лет украинской независимости ярко демонстрируют то, что “совковость” выдержать очень сложно. Спикер — это процессуальная фигура. Он не должен владеть властными полномочиями. Возвращаясь к вашему вопросу, скажу так: если бы главой Верховной Рады был я, я бы свою подпись там не ставил. У спикера есть свои должностные обязанности, и его подпись нужна там, где этого требуют нормативные акты и Конституция. Это постановления ВР, это законы, которые направляются на подпись Президенту, это распоряжения, которые издает глава Верховной Рады в рамках функционирования самого парламента, это внутренние документы. Все, точка. А вот если бы парламент принял декларацию о намерениях Украины присоединиться к ПДЧ, тогда да, нет проблем, пусть спикер подписывает. Однако это необходимо было процедурно обсуждать. В принципе, я считаю, что с тем, чтобы двигаться в этом направлении быстрее, следует принимать решения, не вызывающие дискуссий или руководствоваться теми методами, которые не будут являться источниками конфликтов. И если бы там не было подписи спикера, парламент функционировал бы.

— На ваш взгляд, сдали ли депутаты экзамен парламентаризма в условиях действия парламентско-президентской модели правления?

— Я, наверное, вернусь немного назад. То, что называется политической реформой, я критиковал изначально. На самом-то деле это не политреформа — это очередной обман, потому что если речь идет о политической реформе, то логично, что речь должна идти о реформировании политической системы, которая не замыкается на полномочиях Верховная Рада — Президент — правительство. Политическая система — это намного более объемное явление, включающее в себя больше институтов, и не только власти. Поэтому то, что тогда преподнесли под видом политической реформы, — обман, обман и еще раз обман, даже на уровне названия. Это была конституционная реформа для изменения объема властных полномочий в треугольнике: Президент — парламент — Кабинет Министров. Это во- первых. Во-вторых, это был обман с точки зрения легитимности принятия этой реформы. Ведь то, что было принято — было принято нелегитимно, и все участники процесса несут равную ответственность за то, что они обманули и народ, и самих себя. Они отошли от конституционных требований при принятии этих изменений. Все мы помним, как спикер Литвин стоял с громкоговорителем в углу, как считались голоса, как поднимали по две руки... Словом, все, абсолютно все, от “а” до “я” было нелегитимным. Поэтому одним из первых документов, которые выдала на-гора Национальная комиссия по укреплению демократии и верховенства права, — это был вывод касательно конституционности внесения изменений в Конституцию посредством закона “2222” и касательно соответствия этих изменений европейским стандартам. Это документ, который доказывает юридическую неправомочность того, что назвали политической реформой. А общий вывод — что так называемая политическая реформа не имеет юридической силы с самого начала, поскольку она была нелегитимной по процедуре и более того — по сути, в своем содержании не соответствует европейским стандартам.

Ну, и, наконец, всем понятно, что эта реформа своим содержанием заложила противоречия. При якобы желании ограничить Президента и создать якобы европейский вариант отношений между представительским органом власти, который формирует исполнительную власть, и Президентом, результат вышел еще хуже, чем ожидалось. И мы сегодня видим это на практике. Но хочу отметить, что по большому-то счету дело не в реформе. Мне кажется, что дело все- таки во всем обществе и в сознании тех, кто считает, что он принадлежит к политической элите, однако кроме таких материальных атрибутов этой самой элитарности, как “Лексусы”, “Шевроле”, галстуки, костюмы, платья, туфли, сумочки, больше ничего нет элитарного. Это “совок”, который вошел в кровь и плоть старшего, среднего поколений и передался поколению молодому.

— Да? Неужели это массово и, скажем, Сергей Головатый также мыслит такими категориями? Сергей Петрович, у вас довольно-таки неординарная политическая биография. Вы были в Рухе, были в БЮТе, представляли пропрезидентскую фракцию Ющенко. Этот снимок был представлен на фотовыставке “Дня”. Он называется “Сергей Головатый и его история”. Прокомментируйте фото и скажите, когда наступил переломный момент, когда вы решили окончательно и бесповоротно выйти из “оранжевого” лагеря?

— Ну, во-первых, по своей инициативе я никогда и ниоткуда сам не выходил. Всегда меня откуда-то то исключали, то выгоняли. Я всегда мыслил профессиональными категориями, которым никогда не изменял. Во-вторых, меня исключили из КПСС как раз за мою политическую позицию. Далее, я три раза подряд выигрывал выборы по мажоритарному округу и не зависел от партийных боссов. Потом изменили избирательную систему, и я прошел в парламент по спискам БЮТ. Однако за то, что в 2005-м после отставки правительства Юлии Тимошенко я проголосовал “за” премьера Еханурова, меня исключили из фракции. А потом я занял опять-таки профессиональную позицию, от которой я никоим образом никогда не отказывался. Я говорю о неконституционности действий Президента Ющенко. Причем, хочу отметить, что эта неконституционность превысила все неконституционные действия Кучмы. А место депутата в парламенте (я там остался), — в этом, наверное, и суть снимка. Я остался... остался сторонником парламентаризма, остался защитником Конституции. Мне летом прошлого года журналисты задали вопрос: общаетесь ли вы с кем-то из “Нашей Украины”? Я сказал, да, иногда встречаюсь с представителями “Нашей Украины”, они говорят, что поддерживают меня, однако признают, что публично вынуждены говорить иначе.

— То есть маски, игра на публику и так далее?

— Да, именно так. Есть конкретные люди, которые звонили, говорили, дескать, держись, мы тебя поддерживаем и так далее. А почему не говорят об этом вслух? Да потому, что хотят попасть в избирательный список. Это двуличная, лицемерная позиция, когда с тобой говорят так, а с руководством — с точностью до наоборот. А я говорил: я так не могу, у меня есть позиция, я ее откровенно высказываю. Это вовсе не означало, что я обслуживал интересы коалиции в парламенте V созыва. Понимаете, в моей политической жизни так всегда случалось, что дома меня всегда исключали. Исключали потому, что у меня есть позиция. За то, что я имею позицию, которая основывается на тех ценностях, на которых построена Европа — на ценностях либеральной демократии, на ценностях прав человека и на ценностях верховенства права. Вместе с тем, в институтах Совета Европы меня, напротив, постоянно куда- то избирают. Там есть понимание, там не покупаются должности, там тяжело лоббировать самого себя, там просто видят, что ты делаешь, какова твоя позиция, отвечает ли твое слово делу или же это камуфляж. И на основе этого принимаются решения. Принимаются решения, в том числе и в отношении меня — человека, который вышел из посткоммунистического мира, человека, который никогда не учился на Западе, человека, который не имеет исторического, практического, профессионального, наконец — человеческого опыта, который имеют депутаты парламентов западноевропейских стран. Хочу отметить: выборы председателя мониторингового комитета проходили на альтернативной основе и путем тайного голосования. Моим соперником был коллега по фракции, депутат британского парламента Майкл Хэнкок. Он мне проиграл с большим отрывом в голосах. Вот такая, видите, картина... Это моя судьба.

— А переломный момент?

— Что же касается переломного момента... Знаете, я принес с собой один документ, который является иллюстрацией того, ради чего я пришел в политику (показывает Акт провозглашения независимости 1991 года. — Авт. ). Так вот, то, что сегодня называют оранжевой революцией, для меня началось в 1989—1990 годах. Тогда речь шла о диссидентской группе внутри КПСС, куда входил Драч, Яворивский, Павлычко и другие писатели. Вот этот период для меня и есть началом оранжевой революции. Я входил в политику с двумя идеалами. Первое: независимость Украины. Второе: свобода и демократия в Украине. Причем независимость не ради независимости, а независимость ради качественного состояния общества, отличного от состояния тоталитарных времен. У меня единственного есть тот оригинальный текст Акта о независимости, который был проголосован 24 числа. С этим текстом Левко Лукьяненко пришел в парламент, он дома напечатал на машинке, дал мне, а я это поправил. Признаюсь вам откровенно, кстати, впервые говорю это на прессу: я могу гордиться тем, что концептуально изменил понимание идеи (создания государства), которая могла быть принята. У Левка Григорьевича было написано: “Выражая волю народа, продолжая традиции государственного строительства Украинской Народной Республики...”. А я сказал: пан Левко, ну не от 18- го же года существует украинское государство, мы все-таки тысячелетняя нация и государственность свою должны выводить от Ярослава Мудрого, от Владимира Крестителя, который крестил эту землю и этот народ, внеся христианство как государственную религию и на ней строя Киевскую Русь! Казалось бы, одно слово — “УНР” я зачеркнул и записал: “тысячелетнюю традицию” — и оно так и вошло в историю. Это моя фраза. Это моя собственность. Это моя гордость. Понимаете, я мало кому это говорил, но это моя собственность в том плане, что это моя душа, мое сердце, мое сознание. И вот переброшу вам мостик. Майдан. Посмотрите, что такое Майдан? Одни говорят — это застывшие в стекле и бетоне песни Поплавского, другие говорят, что там было хорошее место для продажи водки с бутербродами... Да, стоит колонна. Как сказал Кучма: женщину давайте поставим. Вот, поставили женщину, а за женщиной базар современного измерения. К этому всему колонна эта бутафорная, потому как символ государства не может быть пустым. Необходимо отходить от всего грязного, пропитого, бутафорного — к истинному. Истина у нас — София Киевская, саркофаг Ярослава Мудрого. Вот это мой Майдан. Мой Майдан — это понимание наших истоков, осознание сути нашего государства. У нас нет национальных часов. Я лично Виктору Ющенко говорил: дескать, господин Президент, давайте сделаем куранты на колокольной башне Святой Софии. У нас должен звучать украинский час, украинский звон, который создает и передает духовный настрой.

Когда происходили те события, был Майдан и была сцена. С теми идеями, с которыми люди пришли на Майдан, я пришел в политику в 1989 году и не изменял им. А кто стоял на сцене Майдана, то, знаете, я не мог стоять рядом с многими из них. Почему? Потому, что тогда, когда я пришел с этими идеалами, они были носителями других идеалов и в силу своего приспособленчества они сидели в других кабинетах, они были при власти и тогда, и сегодня. Это они меняли свои взгляды в зависимости от политической конъюнктуры, а я ничего не менял. Именно этот Майдан я несу до нынешнего времени. Я был и есть сторонником принципиальной позиции и таких принципов в политике: не врать, не воровать, профессионально вести дело. Мой идеал — это права человека, демократия, верховенство права. Поэтому, если Конституцию или регламент нарушал глава ВР Кравчук, я стоял и стучал кулаком перед его лицом. Он бледнел, но должен быть терпеть мое требование выполнять регламент. Я то же самое делал перед спикером Морозом и воевал с нарушением Конституции со стороны Кучмы. И вот Ющенко пошел на те нарушения Конституции, к которым даже Кучма не прибегал, — выдал четыре указа о роспуске парламента...Это, к слову, о переломном моменте.

— Сергей Петрович, вы утверждаете, что в Раде VI созыва, цитирую, “не обслуживали интересы действующей на тот момент коалиции в составе ПР+СПУ+КПУ”. В таком случае, поделитесь с нашими читателями, очертите бэкграунд: как, когда и при каких обстоятельствах фамилия Сергея Головатого оказалась в избирательном списке Партии регионов образца 2007 года.

— Бэкграунд довольно простой. В прошлом году я принял решение уйти из политики. Решил в тот момент, когда Президент Ющенко пошел на издание неконституционных указов и на создание в Украине искусственного политического кризиса. Когда политические силы, к которым я принадлежал все эти годы по политическим приоритетам, по идеологическим мотивам, поддержали это... я понял, что мне не на кого опереться. Я осознал, что критической массы единомышленников и людей, которые готовы пребывать в политике ради идеи, нет.

— Сергей Головатый — идеалист?

— Да, признаю, я идеалист. Однако не тот идеалист, который живет идеей, не имеющей практического будущего, идеей, которая не может быть воплощена в жизнь. Я идеалист, борющийся за идею, которая может быть реализована и ее легко воплотить в жизнь, когда есть те, кто поддерживает. Вместе с тем я осознавал: если ты не в парламенте, ты в принципе никто. Поэтому я пришел к следующему выводу: остаться в тех, скажем так, слоях политической атмосферы, где еще можно иметь перспективу, поскольку не думаю, что за 19 лет я принес вред государству, украинцам тем, что пребывал в политике. Я имел личную встречу с Виктором Федоровичем Януковичем по этому поводу. Говорю: пока решится мой вопрос (Сергей Головатый претендовал на должность европейского судьи по правам человека в Страсбурге. — Авт. ), я хотел бы остаться в парламенте. Он мне предложил, чтобы я вступил в партию. Я ему откровенно сказал, что меня за все эти годы очень многие партии сватали, я отказывался и сейчас не могу принять это предложение как условие включения меня в список. Более того, у нас был разговор, что я, если пройду в парламент и буду членом фракции, оставляю за собой право не того мандата, который навязывает Тимошенко с Ющенко, а свободного мандата.

— Вы намекаете, что те, кто сегодня называют себя демократами, в частности представители БЮТ и НУ- НС, на самом деле менее демократичны, чем Партия регионов, которая предоставила вам право свободного мандата?

— Я не делал бы столь категорических выводов. Знаете, есть фраза: кому много дано, с того много и спросят. А они ведь бьют себя в грудь, заявляя, что европейцы. Но одно дело задекларировать, другое — отойти от деклараций. Императивный мандат — признак того, что они манипулируют своими же принципами и лозунгами. Я так не могу. Они сегодня со мной даже не здороваются. Все, я для них не человек, я для них никто... Это свидетельство того, что мы разные, поскольку у меня нет врагов, я ни от кого не отказывался, я всегда здороваюсь, так как это есть элементом вежливости, элементом человеческой, а не только политической культуры.

— И вы бы сегодня, если отмотать пленку назад, так же эмоционально выступили бы в парламенте после издания Президентом указа о досрочном прекращении полномочий Рады V созыва?

— Почему я выступал эмоционально? Да потому, что я не то что не ожидал — даже предположить не мог, что человек, который пришел к власти на волне политической борьбы с волюнтаризмом, с субъективизмом, с бесправием, человек, который бил себя в грудь, говоря, что является сторонником европейских ценностей, верховенства права, пойдет на такой шаг. У меня, откровенно говоря, тогда было отчаяние. Ведь, например, Кучма, никогда не бил себя в грудь и не обещал, что не отступит от Конституции. Следовательно, как говорится, и спрос меньший, и спросить не за что. Эти же обещали, клялись. А когда случилось обратное, что это могло вызвать? Разочарование, взрыв эмоций и, конечно же, отчаяние.

— Вам приходилось встречаться с Президентом после вашего спича в Раде, где вы жестко раскритиковали господина Ющенко?

— Нет, не приходилось.

— А что бы вы сказали Виктору Андреевичу, если бы встретили его, скажем, сегодня?

— Я бы ему сказал, что, к сожалению, Украина при его президентстве — это еще один длительный период утерянных возможностей. Ведь за этот период не произошли реформы, которые так необходимы нашему обществу. Еще я сказал бы, что только сожалею, что мои знания, мой практический опыт, теоретические знания, полученные за времена моего пребывания в украинской политике, в ПАСЕ, в Венецианской комиссии, к сожалению, не пользовались и не пользуются спросом. Я издал трехтомную работу “Верховенство права” — единственную не только на постсоветском, но и на всем посткоммунистическом пространстве! И благодаря работе над этой книгой, я осознал, какая глубокая пропасть существует между нашим обществом в его развитии, в его политической, юридической культуре, мировоззрении и теми обществами, которые столетиями живут на том, что называется европейскими ценностями и, в частности, верховенством права. Верховенство права — это своеобразная, специфическая, особенная культура, идеология, философия, традиция, юридическая и политическая практика. Я очень сожалею, что я имею опыт, пять лет писал книгу и говорю: берите, читайте, изучайте, совершенствуйте, пользуйтесь, ведь это и есть тот идеал, на котором строится и развивается современная Европа. Однако желания изучать, использовать — нет. И что, как вы думаете, я могу в таком случае сказать Президенту?

Наталия РОМАШОВА