События в Грузии важны сами по себе. Но еще важнее их уроки с точки зрения международных отношений

В анархической ситуации, которую мы вежливо называем международными отношениями, российскую агрессию в Северной Осетии и Абхазии нельзя считать чем-то неожиданным или из ряда вон выходящим. Великая держава схлестнулась в ожесточенной ссоре с малым соседом по вопросу, из-за которого чаще всего и возникают войны — кто 'главнее' в ситуации, когда смешанные этнические группы претендуют на одни и те же земли, расположенные на межгосударственной границе. В конечном итоге крупная держава быстро и жестоко разгромила малую страну — в основном для того, чтобы навязать собственное решение проблемы, но отчасти и из стремления напомнить посторонним наблюдателям вековечную истину: 'сильный делает, что может, а слабый терпит, что должен'. Тот, у кого крепче кулаки, правит бал и сегодня.

И все же, если ничего неожиданного в этих событиях нет, многие их последствия, несомненно, интригуют. Специалистам по истории дипломатии хорошо известно, что в международных отношениях даже сравнительно небольшой инцидент порой приобретает значение, выходящее далеко за рамки региона, где произошло само столкновение — из-за реакции крупных держав, из-за того, что он выявляет сильные и слабые стороны механизмов международных отношений, и из-за того, что он напоминает нам о политических реалиях и приоритетах данной эпохи. Тем не менее многие кризисы, в свое время казавшиеся серьезными — скажем, конфронтация между Англией и Францией из-за Фашоды в 1898 г. — сегодня остались лишь на пыльных страницах старых учебников. На другие, не столь давние кризисы — например, Мюнхенский, разразившийся в 1938 г. — напротив, постоянно ссылаются в качестве 'уроков' для нашей нынешней эпохи.

Чаще всего внезапная конфронтация может повергнуть ту или иную великую державу в состояние некоторого смятения. Было бы, например, крайне любопытно узнать, как воспринимает события в Осетии китайское Политбюро. Сейчас, очевидно, его больше всего волнует Олимпиада, и китайские руководители, несомненно испытывают раздражение в связи с действиями Грузии и России, выбравших именно этот момент для превращения своей ссоры в открытый обмен пушечными залпами. Наверняка в Пекине присутствует и озабоченность из-за роста напористости и национализма России — но не страх, поскольку китайцы знают: с ними осмотрительный Путин не пойдет на обострение. Китай силен, не боится людских потерь, так что связываться с ним себе дороже. Большее беспокойство, вероятно, вызывает нарушение Россией той статьи Устава ООН, которую Китай считает самой важной — о невмешательстве во внутренние дела стран-участниц Организации.

С другой стороны, китайцам-ханьцам несомненно импонирует сам принцип решительных мер против инакомыслящего малого народа на неспокойной границе. Судьба Грузии у Пекина непосредственной озабоченности не вызывает. Кроме того, жестокая трепка, которую задал Путин администрации Михаила Саакашвили, одновременно стала ударом по престижу и влиянию Америки в Азии — а такие вещи Пекину всегда приятны. Поэтому, хотя Китай сохраняет неизменное недоверие к России, 'заваруха' в Осетии для него — не повод, чтобы огорчаться.

Совершенно иное настроение, несомненно, царит в штаб-квартирах НАТО и ЕС, а также в основных европейских столицах. В Европе — прежде всего во Франции и Германии (Гордон Браун (Gordon Brown), похоже, слишком поглощен собственными региональными проблемами — в Шотландии) — явно озабочены тем, что военные акции и жесткая политическая позиция России могут предвещать конец 'нового европейского порядка', сложившегося после 1991 г., что они представляют собой сегодняшний вариант кризиса из-за Рейнской зоны в 1936 г., знаменовавшего собой крушение Версальского договора. Дружба с Россией не может выдержать такие испытания на прочность, как шантаж и давление в адрес западных компаний, например BP, попытки запугать российских диссидентов, живущих на Западе, оживление деятельности КГБ за рубежом — одним словом, тот простой факт, что эта страна не может считаться 'нормальной'. Россия — не Польша или Венгрия; она не знала эпохи Просвещения.

Кроме того, она внушает страх и по другим причинам. Во-первых, Россия вызывает ужас у всех восточноевропейских государств, что при первой же возможности вырвались из объятий медведя в 1989 или 1991 гг., то есть, у тех стран, которым объединенная Европа гарантировала не только экономические и культурные контакты в рамках ЕС, но и безопасность в рамках НАТО — со всеми вытекающими из подобных обязательств пугающими последствиями. Пока Грузия не входит в НАТО, несмотря на все призывы администрации Буша принять ее в альянс, и сегодня этот факт, несомненно, вызывает в Брюсселе чувство огромного — и нервозного — облегчения. Но что если у России возникнет пограничный спор с такой страной НАТО, как Эстония? Готовы ли Португалия или Дания послать своих солдат на восток? И готовы ли к этому немцы? Во-вторых, как быть с сильной зависимостью Западной и Центральной Европы от российского газа, дающей в руки Москве пугающие возможности для шантажа? Одним словом, немало воды утекло с тех пор, как в ноябре 1989 г. рухнула Берлинская стена.

Что же касается США, то для них возможные последствия событий прошлой недели и многогранны, и серьезны. Взять хотя бы проблему, с которой столкнулся Вашингтон: как можно выработать последовательную политику в отношении вспыхивающего со скоростью пороха этнолингвистического конфликта в далеком регионе со спорными границами, когда приходится иметь дело со склонной к чрезмерному риску союзницей — Грузией, и все более напористой Россией с новым энергетическим козырем в колоде, когда ЕС охвачен смятением, а Совет Безопасности ООН парализован? И все это происходит в тот момент, когда военные ресурсы США скованы в других регионах, а американские политики и без того поглощены пустыми конъюнктурными заботами президентской гонки. Одним словом, 'большой дубинки' у нас нет. А у Москвы она есть — по крайней мере в своем регионе. Продвинуть западное влияние дальше на восток, в глубину Евразии, невозможно. В свое время в этом убедились Наполеон и Гитлер — теперь настал черед Джорджа Буша.

А это подводит нас к более общему геополитическому выводу, связанному с конфликтом в Грузии — о масштабе американского влияния в сегодняшнем быстро меняющемся мире. Оно могло бы быть сильнее, если бы в последние восемь лет его не ослабили непродуманные, а порой и высокомерные дипломатические шаги, помешательство на 'войне с террором' и безответственная бюджетная политика. Десятилетие, последовавшее за 1991 г., когда США однозначно были 'державой номер один в мире' — 'период однополярности', по выражению Чарльза Краутхаммера (Charles Krauthammer) — ушло в прошлое. Будущим историкам темпы изменения ситуации покажутся поистине головокружительными. В начале девяностых Джордж Буш-старший, Джеймс Бейкер (James Baker) и другие ветераны внешней политики гадали, как предотвратить полный коллапс России. Сегодня поводом для озабоченности уже стало ее чрезмерное усиление.

Другим ученым противоборство на Кавказе может показаться бурей в стакане воды. Реальный вызов, с которым в будущем столкнутся США, да и Запад в целом, по всей видимости — это неуклонный взлет Азии и Китая в частности. И в этом смысле путинская игра мускулами в отношении докучливых малых соседей лишь отвлекает от главного.

В конце концов (вот только когда он наступит?) именно путинская Россия с ее твердыми кулаками, возможно, окажется в проигрыше. Сегодня она выглядит жесткой и уверенной, но в долгосрочной перспективе ее козыри выглядят не такими уж сильными. Сила России зиждется на двух опорах — энергопоставках и русском национализме. Но нефтегазовые ресурсы могут истощиться быстрее, чем думает Путин. А русский национализм провоцирует сильнейший страх, враждебность и сопротивление. Среди сотни этнических меньшинств, живущих на гигантских просторах нынешней Российской республики, русских никто не любит. И это не может не ослаблять ее геополитические возможности.

Таким образом, конфликт в Осетии — событие важное, но раздувать его значение сверх меры не стоит. Впрочем, он позволяет нам многое понять относительно характера нынешней хрупкой системы межгосударственных отношений. Впереди нас ждут интересные времена.

Пол КЕННЕДИ, профессор истории и руководитель исследовательской программы Йельского университета по вопросам международной безопасности

(Перевод — ИноСМИ)