Зачем нам Украина?

Незадолго до провозглашения Независимости, точнее — аккурат к декабрьскому референдуму 1991-го года — была выпущена специальная листовка. Текст агитки был приблизительно следующим: “дорогие соотечественники, у нас есть колбаса и есть ядерное оружие, мы вполне можем отделяться от других республик и жить самостоятельно”. В декабре 1991-го за независимость молодого государства высказалось, как известно, 90% проголосовавших. Сколькие из них понимали, что наличие колбасы и ядерного оружия — это очень, конечно, хорошо, но ни то, ни другое не вечно, и то и другое нужно добывать самостоятельно, постоянно воспроизводить?

Очевидно, очень немногие. Равно как очень немногие могли внятно, подчеркиваю внятно (!) ответить на вопрос о том, зачем лично им независимость Украины.

За прошедшие двадцать с лишним лет ситуация, к сожалению, не улучшилась. Апрельские данные Института социологии НАН Украины свидетельствуют: если б аналогичный референдум состоялся сегодня, позитивные отметки в бюллетени проголосовали лишь 46.6% украинцев, против — 27.8%, затруднились с ответом — 12.5%, еще 11.5% — вообще безразлично.

Независимость досталась украинцам практически даром, без каких-либо сверхусилий. Поэтому и отношение к ней соответствующее.

Отсюда — воспаляющаяся, время от времени, язва сепаратизма: от крымской “мешковщины” начала 90-х до Северодонецкого съезда 2004-го. Отсюда — возможность политиков накануне каждой кампании спекулировать “языковым вопросом”.

Украинцы привыкли выживать, привыкли заботиться о себе сами, не только не рассчитывая на помощь государства, но искренне желая, чтоб государство в их жизнь поменьше вмешивалось. Последнее вполне объяснимо. Но не только экономическая нестабильность, социальная незащищенность, хроническая коррупция тому причинами. Еще одна — украинцы попросту не чувствуют своей субъектности относительно государства под названием “Независимая Украина”.

Диагностируется субъектность двумя простыми позициями:

— хотите ли вы платить здесь налоги?

— хотите ли вы, чтобы здесь жили ваши дети?

Пожалуй, наши граждане согласились бы отчислять 48%, а то и 52% своих доходов (что является нормой для западноевропейских государств) в казну, если б имели твердую уверенность в том, что эти средства пойдут на развитие инфраструктуры, на соцвыплаты, должное поддержание общественного порядка. Что деньги попадут в бюджет, а не в карман к очередным адептам персонального “покращення”. Что механизм контроля за распределением общественных средств так же совершенен и безотказен, как механизм сбора налогов. Что инвестированное, таким образом, в страну, останется потомкам.

А потомки не просто смогут получать здесь достойное образование, но пользоваться системой безупречно работающих социальных лифтов. То есть, поступать на хорошую работу, подниматься по карьерной лестнице не потому, что обеспечены чьей-то протекцией, но благодаря собственным мозгам. Да, непотизм существовал везде и во все времена, но он не должен — как это часто случается в Украине — превращаться в практически абсолютную доминанту.

Тут кстати вспоминается показательная история от Виталия Портникова. О том, как на одном из телеэфиров, он спросил гостя — высокопоставленного чиновника, которому “по должности положено” двигать Украину вперед, к тому же — человека весьма не бедного:

— Скажите, что вы оставить своим детям?

— Свои фабрики, разумеется, — ответил тот, не задумываясь.

Речь, конечно, не о том, чтоб отказываться от индивидуального в пользу коллективного (что втолковывалось коммунизмом), но одно не исключает другого. И недаром “страна равных возможностей” остается идеальной формулой для многих миллионов.

Парадоксально, но как субъект Украина — все это время — нужна была, преимущественно, тем, кто ею управлял. Тем, кто растаскивал госимущество; грел руки на спекуляциях с нацвалютой (в том числе, в 2008-м); эксплуатировал недра, копейки отдавая казне за пользование ими. Они нуждались в Независимой Украине лишь для того, чтоб на ней зарабатывать. Заработанное — инвестировать в европейскую недвижимость, американское образование детей; складировать средства в оффшорных банках.

Даже не для того, чтоб часть полученной прибыли реинвестировать потом в эту же территорию, воспроизводя источники обогащения.

История, как известно, повторяется. Нечто подобное происходило в пору образования Папской республики. На заре ее становления монастыри даже не имели права владеть землей. Вскоре, однако, Папский Престол уже не просто контролировал весьма немалые территории (часто — даже не граничащие друг с другом), но и собирал с них налоги. Причем взимались два вида подати: на нужды республики и на нужды Престола. За приумножение подконтрольных территорий постоянно велись жестокие войны. Своенравные монархи, у которых с Папами случался конфликт интересов — территориальный, имущественный — попросту предавались анафеме.

Ключевой целью было получение абсолютной не только духовной, но и светской власти. Во многом потому, что оная сулила значительно большие материальные выгоды.

Не один десяток Пап посвятили себя этому занятию, не одна кровавая бойня из-за этого разразилась. Население же земель, входивших в состав Папской республики, наблюдало за происходившим с горькой отстраненностью, проживая отпущенный век по принципу “моя хата с краю”. Это была не их война.

Папы же, как свидетельствует история, свою войну, в итоге, проиграли.

В современной Украине происходит нечто подобное.

Прежде доводилось писать: борьба за власть в Украине всегда была борьбой за управление коррупционной вертикалью. Сменяя друг друга на вершине Печерских холмов, кланы поочередно обогащались, вовсю “пользуя” коррупционную — от контейнеров Одесского порта до “кассы” Цюрипинского райотдела милиции — “пирамиду”. Каждый получал свое. Извращенно, но система “сдержек и противовесов” все же действовала. И только нынешняя власть умудрилась коррупционную вертикаль монополизировать. Уничтожив конкуренцию даже в столь уродливом ее проявлении.

Но, как писал Евгений Евтушенко: “предел на свете есть всему”. И даже рог изобилия не бездонен.

Невозможно получать, не отдавая ничего взамен. Мой вопрос прост: что будет со страной Украиной, с ее независимостью, когда она — как субъект — уже не будет интересна тем, кто сегодня на ней зарабатывает?

Соня КОШКИНА