Один из бывших пленных так называемой ЛНР ЛЕОНИД МАЗАНЬКО в феврале этого года вышел на свободу после 9 месяцев пребывания в СИЗО оккупированного Луганска. Он дал интервью “Апострофу”, в первой части которого рассказал о том, как боевики используют базы данных СБУ, чтобы отлавливать проукраински настроенных граждан. Мазанько также поведал о тюремном быте и о том, как его удалось обменять. По его словам, украинские власти не оказали ему существенной финансовой и медицинской помощи после освобождения.
Когда мы договариваемся с Леонидом Мазанько об интервью, он говорит, что собирается встретиться со своим товарищем по несчастью, который также отбывал срок в так называемой ЛНР, шутит, что таких “односидельцев”, которым посчастливилось оказаться на свободе и вернуться на подконтрольную Украине территорию, наберется достаточно, чтобы создать свою социальную сеть.
Во время разговора он несколько раз повторяет, что ему повезло: сначала потому, что взяли его в период относительного затишья, когда не велись активные боевые действия, иначе разговор был бы намного короче. Его, к счастью, не били и не пытали, в подвалах он провел недолго и был в скором времени определен в обычную тюрьму для уголовников. Тамошние завсегдатаи расценили его статью как “порядочную”, а значит, и отношение к нему было более или менее человеческое.
Потом Леонид оказался в списках на обмен, удача улыбнулась и тут, пусть в первую очередь стараниями родных и близких, которые обращались во всевозможные инстанции с момента его задержания. В конечном итоге в конце февраля его вместе с еще двумя украинцами обменяли в формате “три на шесть” в районе населенного пункта Счастье.
Спасители Русского мира
В самом начале активных боевых действий в Луганской области Леонид Мазанько успел вывезти на подконтрольную территорию свою семью, жену и двух дочерей, а сам остался в родном Стаханове. На тот момент он был заместителем директора по производству ООО “Східні Надра”, группы угледобывающих предприятий.
- Как и почему вас арестовали?
— Я выполнял функцию управляющего до дня ареста. Работники СБУ узнали, что я поддерживаю контакты с гражданским и военным “руководством” на территории так называемой ЛНР (Мазанько в числе первых оформил пропуск для въезда-выезда через село Золотое и мог пересекать линию разграничения, — “Апостроф”). Меня опросили сотрудники спецслужб. Я объяснил, что контакты поддерживаю для того, чтобы обеспечить целостность предприятия, пропускной режим для рабочих автобусов, ведь работать там (на территории ЛНР) в производственной сфере и не контактировать с “руководством” (”республики”) просто невозможно. После этого был отпущен.
А 4 июня с территории Украины в ЛНР перебежал сотрудник спецслужб Алексей Мирошниченко, он передал в так называемое “МГБ ЛНР” (”Министерство государственной безопасности”) часть той информации, к которой имел доступ и которую украл. Среди прочего там был рапорт моего опроса (в СБУ). 6 июня на основании этого (документа) за мной было установлено наружное наблюдение, 12 июня я был задержан.
Абсурдом в этой истории выглядит обвинение, которое было предъявлено ему по ст. 111 ч. 1 “Измена родине” согласно УК Украины. “То есть был подтвержденный факт контакта со спецслужбами “иностранного государства” (по факту — государства Украина)”, — говорит Леонид Мазанько.
Он признается, что никогда не скрывал своих проукраинских настроений, при обыске у него дома нашли флаг Украины, желто-синие ленточки, стикер с надписью Киев-Львов, Донецк — Крым с сердцем посередине. Мазанько нисколько не удивился, когда к делу в скором времени подшили доносы от сотрудников его предприятия и от соседей, которые знали его, когда он был еще подростком. На вопрос, не хотел бы он когда-нибудь взглянуть этим людям в глаза, только улыбается и качает головой: “Нет. Когда узнал, что на меня написали донос, было смешно. Я таких людей жалею, они ущербные, бедные. Не захотел бы ни секунды тратить на них свое время.
Но он добавляет, что людей с откровенно сепаратистскими взглядами в его окружении было немного. Так, из 540 человек на его предприятии пошли служить в “комендатуру” и на блокпостах не больше 10-12 человек, мотивируя это тем, что им надо кормить семью после остановки шахты.
- Какое обвинение вам было предъявлено?
— В результате “расследования” набрали два тома материалов дела. Согласно УК Украины, мне светило от 10 до 15 лет лишения свободы, если по так называемому “УК ЛНР”, который они у себя приняли, то от 12 до 25 лет. Мог быть образцово-показательный суд в так называемой ЛНР, как над “шпионом СБУ” и “изменником родины”. Либо меня бы вывезли в Ростовскую область с формулировкой, что я сам незаконно пересек границу и был задержан российским милиционером, как это было с Надеждой Савченко. Я, сидя в тюрьме, понимал, что может быть любой вариант развития событий. Я жил вместе с людьми, которые не смогли отделить свое государство от тех, кто им управляет.
- В чем это проявлялось, что вам говорили ваши, скажем так, идеологические оппоненты?
— Меня обвиняли в том числе и в так называемом “МГБ ЛНР”, что я не поддержал казачество, ополчение, не скрывал своих проукраинских настроений. Но если я не поддержал ввод колонн бронетанковой техники из соседнего “дружественного государства”, это не означает, что я полностью поддерживаю действия правительства Украины. Да, я не поддержал организацию “Всевеликого войска донского” (Международный Союз общественных объединений во главе с атаманом Николаем Козицыным), так что, теперь я должен получать удовольствие от просмотра канала “Рада”, когда они там устраивают то бардак, то драки? Это совершенно разные вещи.
- Казаков Козицына еще можно увидеть в ЛНР?
— Эта тема (”Всевеликого войска донского”, — “Апостроф”) родилась на берегах Дона. Отдельные районы Луганской и Донецкой, подконтрольные сейчас ЛНР, — Ровеньки, Краснодон, Свердловск, Антрацит — раньше были землями Донской области. Это были искусственно присоединенные после 1917 года к украинским губерниям районы. На этих землях и развивался проект “Всевеликого войска донского”, идея пришла из Новочеркасска Ростовской области. Но этот проект себя исчерпал, и Россия сама его свернула. На сегодня как такового “Войска донского” как обособленной политической или военной единицы не существует. С Николаем Козицыным я имел несчастье познакомиться лично в ноябре 2014 года, когда (”казаки”) собирали промышленников, предпринимателей, угольщиков, пытались какие-то объединения организовать… Был у Козицына первый зам — Брицын Владислав Владимирович, который занимал пост “начальника регионального экономического управления войска”, он говорил: “Мужики, я приехал вам жизнь наладить!” Мы должны были, наверное, падать перед ним ниц.
- И как реагировали люди на этих “спасителей”?
— Помню, как я сидел среди нескольких десятков руководителей предприятий, которых собрали в здании райсовета города Перевальска (районный центр Луганской области, — “Апостроф”). Кроме неодобрительного шепота по рядам, я ничего не слышал. Люди, сцепив зубы, пытались сохранить имущественный комплекс своих предприятий, выжить, сберечь рабочий коллектив, поэтому называть это можно чем угодно...
Предъявите пропуск
Леонид Мазанько уверен, что многие действия украинских властей по отношению к населению оккупированных территорий лишь облегчают работу “спецслужб” “ЛНР” и российской пропаганды. Так, установленная еще зимой прошлого года пропускная система вдоль линии разграничения только ограничивает поток тех, кто хочет попасть в Украину. В ином случае, возможно, многие прониклись бы уважением по отношению к Украине, считает Мазанько. “Будут думать, что там (в Украине) немного лучше. Будут приезжать на подконтрольную территорию и будут смотреть не Lifenews, а ТСН с Интером”.
— Когда меня задержали органы “МГБ ЛНР” (это случилось 12 июня 2015 года), то они просто посмеялись над системой по выдаче пропусков, которая была устроена в Старобельске. На тот момент было выдано больше 22 тыс. пропусков. И эта база данных с помощью ФСБ РФ появилась в “МГБ ЛНР”. И вот по этим 22 тыс., которые оформили пропуск на выезд-въезд, собственно говоря, и началась работа.
- Какая?
— Сначала отсеивают по уровню образования рядовых слесарей коммунальных предприятий, старушек... Постепенно из 22 тыс. остается 2 тыс. человек. А это уже потенциальные проукраинские граждане, например, руководитель предприятия, как я. Потом собирается информация, ставится телефон на прослушку (технические возможности в “МГБ ЛНР” и ФСБ РФ для этого имеются), в том числе с помощью телевышек на территории Украины. Таким образом, Украина на блюдечке преподносит информацию о людях, которые ездят в Украину.
- А вы были в базе “МГБ ЛНР”?
— Конечно! Мне, смеясь, сказали (при задержании), какой у меня номер пропуска, когда я его получил.
Леонид Мазанько вдруг вспоминает, что перед нашей встречей зашел в Центр поддержки патриотов, расположенный рядом с парком Вечной Славы в Киеве и спросил сотрудников этой организации, чем они могли бы его, патриота своей страны, отсидевшего девять месяцев в ЛНР по политической статье, поддержать.
— Я им говорю, что был в плену, меня 26 февраля только освободили. А я не могу к терапевту попасть уже неделю. Я сдал анализы, у меня повышенный сахар. Я не мог сделать анализ на СПИД два дня! По телефонам всевозможных служб меня спрашивали, есть ли у меня киевская регистрация, говорили, чтобы пришел с паспортом. Я говорю, что мой паспорт остался в “МГБ ЛНР”, у меня нет киевской регистрации, потому что я только что освобожден, но я хочу пройти тест, потому что три месяца содержался в камере с трижды судимым, больным СПИДом, гепатитом В и С наркоманом. Тогда мне посоветовали зайти в киевскую сеть лабораторий Synevo, заплатить 1515 грн... Откуда я их возьму? Почему государство этого не делает?
- Во время обмена вам оказали какую-то медицинскую помощь?
— Ваши коллеги сняли репортаж (об обмене пленным) и тут же их интерес к нам пропал. “Красный крест” — очуметь какая организация — ничем помочь не смог. Дали визитку, просили позвонить. Я позвонил, сказал, что я в Киеве, у меня нет средств к существованию. Мне сказали, что ничем не могут помочь, тем более сейчас длинные выходные (в начале марта, — “Апостроф”), звоните дней через шесть.
- А была ли какая-то поддержка со стороны государства после вашего освобождения? Куда вас привезли после обмена?
— В Краматорск, в военную часть.
- Что было дальше?
— Опрос.
- Кто вас опрашивал?
— Спецслужбы, СБУ. Потом накормили, оставили до утра ночевать в палатке на территории воинской части. На следующей день я сказал, что у меня родные в Краматорске, меня высадили неподалеку от дома родственников, и я пошел к сестре.
- Какими были условия вашего содержания сразу после ареста?
— “МГБ ЛНР” тогда занимало одно из административных зданий города Луганска в Жовтневом районе. Оно не приспособлено было для содержания людей под стражей, это был просто подвал, вроде архива для документов, там не было ничего, просто бетонный подвальный мешок с металлическими стеллажами и пластиковой бутылочкой в углу для малой нужды. Я был один, как особо опасный. У меня тяжелая статья — шпион, от 10 до 15 лет.
- Как с вами обращались первую неделю?
— Меры физического воздействия ко мне не применялись. Со мной сыграли в открытую. Показали фотографию офицера, который вел мой допрос (в СБУ), показали рапорт на украинском языке с содержанием того, что я рассказал. Я объяснил, что не имел никаких причин не общаться с работниками СБУ, потому что я гражданин Украины, я выполнил законное требование работника спецслужбы, который задавал мне какие-то вопросы касательно моей производственной деятельности в Стаханове. Я отнесся к этому абсолютно нормально.
Мне сразу сказали (после ареста в ЛНР), что если я не буду давать показания сотрудникам МГБ, меня перевезут в подвал “комендатуры” к Павлу Дремову (один из боевиков ЛНР, который был убит в декабре 2015 года, — “Апостроф”), где я в течение суток потеряю 90% здоровья. Они мне это гарантировали, и сказали, что об меня руки марать не будут, а сделают это руками казачества. То, как содержались задержанные в “комендатуре” Стаханова, я знаю не понаслышке. Я выкупал оттуда людей, забирал из подвала двух своих водителей. По их словам, бьют так, что сами себе кости ломают на кисти. Несколько моих знакомых просто пропали без вести в Стаханове. Общий список, согласно информации, которую я получил в Северодонецке, — это больше 50 человек, которые только по Стаханову числятся пропавшими без вести. Меня могли просто увезти в Стаханов, и никакого обменного фонда бы не было, и меня бы не было.
- Как вам удалось избежать этой участи?
— Мне повезло — я попал в некое подобие “правового поля” незаконно действующего государственного формирования. Тем более тюрьма — она и в ЛНР тюрьма, это государство в государстве, которое живет по своим законам. СИЗО луганское не принимает на содержание заключенных со следами травм и побоев. Говорят: “Пожалуйста, увозите, пусть заживет синяк или сломанная нога”. Когда все проходит, заводят анкету, личное дело, размещают в камеру общего содержания. Это обычное “черное СИЗО” с уголовниками, там есть санчасть. Другое дело, какого качества может быть эта медицинская “помощь”. Выводят на прогулку в клетку, как в любой тюрьме, пусть не каждый день, но выводят. Питание — согласно тюремным нормам, пусть эту баланду невозможно есть, ну, извините, я очень сомневаюсь, что в Старобельском СИЗО кормят лучше.
Мазанько говорит, что сидел в луганском СИЗО больше семи месяцев на общих основаниях, его сокамерниками были и так называемые “ополченцы”, и добровольцы из числа граждан РФ, совершившие уголовные преступления. С “политическими” он тоже пересекался — несколько дней в одной камере был с Анатолием Поляковым, активистом Болотной площади и Евромайдана. Полякову повезло меньше, он половину срока отсидел в подвале, но обменяли его раньше — в декабре 2015 года. Последнюю неделю перед обменом Мазанько держали в комендатуре Жовтневого района в Луганске, это был не оборудованный подвал обычного жилого дома с глухими помещениями. С ним же находилась Маша Варфоломеева, которую освободили в начале марта.
— Она (Варфоломеева) содержалась в клетке.
- Почему?
— Не знаю, там была ниша за металлической решеткой, не специально для нее сделанная, Маша была там. Книги были, с десяток-полтора, из комендатуры принесли, наверное. Свет горел 24 часа в сутки.
- А что за книги вам приносили?
— Я не мог читать, у меня село зрение за время пребывания в СИЗО. Теперь даже очки не сильно выручают.
- Как вы получали информацию извне и узнавали о переговорах касательно обмена?
— В СИЗО я содержался на третьем этаже, ограничений на передачи от родственников не было, в тюрьме правила разрешали передавать в камеру даже телевизор. Я сидел в тех камерах, где подследственные застряли между судом и следствием еще перед войной, у них уже был телевизор. Если смотришь “Россию 24” или Lifenews, там есть бегущая строка с информацией по Донбассу. Касательно себя, я однажды увидел бегущую строку, что ЛНР договорились на обмен в формате “4 на 8”.
- Из этих девяти месяцев были какие-то наиболее сложные периоды, когда психологически становилось очень тяжело?
— Было ли у меня состояние депрессии? Да, естественно. Но это не значит, что сидел и плакал. Настроение менялось, появлялась надежда. Сестра передаст передачку — покушаешь вкусненько, вроде как жизнь налаживается. Шоколадная конфета в тюрьме уже доставляет радость. Крестный младшей дочери занес передачку — ага, ты уже не один. Так что настроение не было упадническим.
А ситуации в тюрьме разные, там ведь сидят разные люди, уголовники. Были конфликты, но они не были связаны с моими политическими предпочтениями. Даже когда угрожали, что будет сложно, что переведут в камеру, где сидит “освободитель” Лутугино, побывавший в плену у украинцев, которого там били, говорили: “вот будет тебе интересная жизнь”. Но по ту сторону решетки политические противоречия отходят на второй план. А в первую очередь важна твоя психологическая совместимость с другими заключенными. Когда в 8-местной камере находятся 12 человек, то на первый план выходит то, что, к примеру, справляет ли большую нужду твой сокамерник, когда ты кушаешь. Когда вы на общий стол выкладываете передачу его либо твоих родственников — это важнее политических убеждений.
- Выходит, общий хлеб сглаживает идеологические противоречия.
— Конечно. Может, если мы на свободе где-то встретимся, то руки не подадим друг другу, но в тюрьме у меня конфликтов на этой почве не было. Более того, когда сидишь в камере по политической проукраинской статье, а тебе приходит из другой камеры малява от “атамана” Косогора, “коменданта” Красного луча, который сидит на этом же этаже, — “Борисович, пихани курыть-варыть, передай газетку почитать”… Мне, “бандеровцу”, пишет записки целый “военный комендант” Красного Луча, бывший “атаман” Косогор, чтобы я ему пачку сигарет и жменьку чая передал!
- Передавали?
— Естественно. Не потому, что он мне нравится, просто если тебе арестант из другой камеры пишет, что совсем труба, передачек нет, сидит на баланде, это считается общим правилом. Когда ты на общак передаешь растительное масло или майонез, сигареты, ты же не знаешь, кто будет этим пользоваться. Может, тот, кто срывал цепочки с девочек на улице, по 187 статье, или наркоман, который украл у тетки холодильник, вынес и продал. Наверное, это какая-то национальность особая. На нее в Украине не обращают внимания. Человек 9-10 тысяч сидит там по тюрьмам, и часть из них хочет быть заключенными Украины.
- Почему?
— Потому что большая часть села при Украине. Они родились и выросли при Украине и хотят выйти в Украину после отсидки. Они не хотят выйти в Ровеньки (Луганская область), где им нет места. Может, это дико звучит, но когда трижды судимый за кражи и грабежи 35-летний (уголовник), отсидевший 14 лет, с яркими проукраинскими убеждениями, морально долбит того “ополченца” так, что ему есть и спать не хочется, это интересно.
