Столь модный “моветон”

Украинские сторонники “рыночного фундаментализма” пытаются аргументировать, что потребность в развитии промышленности является приоритетом экономической политики из “каменного века”. Попробуем объяснить апологетам мобильного телефона с черно-белым экраном и мономелодией, что современный мир активно пользуется iPhone с рядом программ-приложений.

Пред- и постновогодние хлопоты сопровождались рядом публикаций о нецелесообразности направления экономической политики на реиндустриализацию Украины. Изюминкой исследований стали утверждения о нецелесообразности проведения активной экономической политики, предусматривающей развитие промышленности. Якобы из-за неразвитости рыночных институтов и неэффективности рынков при условии довольно образованного населения Украина должна “перепрыгнуть” из ресурсной стадии развития сразу в постиндустриальную, ориентированную на экономику “сферы услуг” (проигнорировав следующую по очередности согласно М.Портеру стадию индустриального развития).

Высоко оценивая теоретическое наследие М.Портера, в этом случае корректнее было бы сравнивать с философской категорией “спирали диалектики”. Современная промышленная политика (Индустрия 4.0) “на следующем уровне спирали” интегрирует в себе лучшие достижения информационной экономики, сферы услуг и оптимальное инновационное товарное производство. При этом органически сочетаются крупный, малый и средний бизнес. Абсолютно некорректно противопоставлять крупные промышленные производства и малый и средний бизнес — пример Японии свидетельствует о развитости механизмов взаимодействия и производственной кооперации между ними (в том числе аутсорсинг). Вместе с тем бывший министр экономики Украины нарекает на то, что у нас мало кафе и химчисток на отдельно взятой улице, и именно это является признаком неразвитости малого и среднего бизнеса в Украине.

Однако же малый и средний бизнес — это не только малая торговля и сфера услуг. Производство предполагает колоссальные возможности для его развития, достаточно выехать за пограничную станцию Чоп, чтобы это увидеть, просто украинская экономика за 25 лет перестала создавать что-либо новое в промышленности, а занималась лишь торговлей и посредничеством за комиссионное вознаграждение. Давно описана и опровергнута ошибочная мысль уподоблять европейским немалое число так называемых малых предприятий — ФЛП, а на самом деле или самозанятых рыночных торговцев, или фейковые инструменты крупные компаний для уклонения от уплаты налогов. Для того чтобы было много кафе, нужно, чтобы города был туристическим и привлекал большое количество приезжих или же чтобы население имело высокий уровень доходов в других сферах, например финансовой, ІТ или индустриальном производстве. И они преимущественно малые и средние. Европейский уровень определения по обороту, правда, в 10—100 раз превышает то, что мы называем средним бизнесом в Украине.

Некоторые отечественные исследователи четко определили, что промышленный прорыв в странах Восточной Азии был следствием созданных институциональных условий, таких, как объективная судебная система, равный доступ к ресурсам (труду, земле, капиталу), либерализация внешней торговли и др. Полностью соглашаюсь с таким утверждением, но как тогда понять позицию одного из известных экономистов в рецензии на одну из публикаций: “Высокоавтоматизированные, капиталоемкие производства размещают обычно в развитых странах, где давно и хорошо защищены права собственности, стабильный политический режим и отсутствуют военные угрозы. Ничего из перечисленного в Украине нет и в ближайшем будущем не будет”. То есть украинское общество жертвует жизнями лучших своих членов, стойко переносит заоблачные темпы роста коммунальных тарифов, тратит последние долларовые сбережения ради создания новых качественных общественно-политических институтов, но этого, просто говоря, “в ближайшем будущем не будет”. Ради чего тогда эти жертвы?

Также заставляет задуматься тезис о большей склонности украинцев к “индивидуальной или сетевой творческой работе, характерной для постиндустриальных производств, чем к иерархическим структурам и технологической дисциплине, которые характерны для индустриальной эпохи”. А как же тогда успешный опыт индустриализации юго-восточной Украины в конце XIX — начале XX вв. (вспомним имена А.Поля и Дж.Юза), своеобразная индустриальная культура Донбасса? В конце концов, всегда удивляет изображение украинцев как каких-то особых хлебопашцев, которые ни при каких обстоятельствах не смогут постичь то, что доступно корейцам, развитым сейчас, но абсолютно аграрным два поколения назад. Здесь новая версия неполноценности — нет, на самом деле мы не хлебопашцы, мы, наоборот, слишком развитые, чтобы соблюдать скучную технологическую дисциплину в рамках иерархических структур. Так или иначе, но разговор о том, что не нужен нам индустриальный потенциал.

На аргумент о неравных правилах игры и коррупционных рисках распределения налоговых льгот хочется спросить, находятся ли сейчас в равных правилах игры те украинские участники рынка, которые хотят заниматься производством, учитывая то, что мы существуем в условиях глобального рынка? Есть ли у них доступ к дешевым кредитам под 2—3%, могут ли они быть уверены в планировании своей деятельности на 1—5 лет при условии стабильного курса доллара? А “неэффективность” налоговых преференций в украинских реалиях прекрасно прослеживается на примере тематического исследования одной из аналитических групп к 25-й годовщине независимости Украины. Да, налоговые льготы для свободных экономических зон (СЭЗ) и территорий приоритетного развития (ТПР), действительно, налоговые поступления. Но на СЭЗ “Донецк” приходилось 76%, на ТПР Донецкой области — 90% льгот. В большинстве СЭЗ и ТПР налоговые поступления превышают предоставленные налоговые льготы. То есть авторам известны фамилии конкретных фигурантов во власти, которые получили, а реально — украли эти льготы, но делается категорический вывод о “негативном опыте” и недостаточной эффективности.

Очень похвальны призывы экс-министра экономики Павла Шереметы “раскочегарить у нас экономический рост”, сопровождающиеся утверждением о приоритетности развития регионов и городов. Это органически сочетается с примером распространенного среди экономистов прогноза, что в будущем будет не 200 стран, а 600 городов. Но хотелось бы ознакомить с исследованием аудиторской компании Ernst&Young “Польша — настоящая специальная экономическая зона”, где проанализированы итоги и механизмы работы СЭЗ в Польше. Да, этот опыт тоже не всегда однозначный, есть и негативные примеры, но в целом после 18 лет их работы по состоянию на 2014 г. было привлечено 20 млрд евро инвестиций и создано 1856 тыс. рабочих мест. Такие инструменты государственной экономической политики признаны весьма эффективными (глобальной аудиторской компанией, которую точно нельзя обвинить в склонности к протекционизму). Польша стала “островком стабильности” в Европе во время кризиса 2008—2009 гг. не в последнюю очередь и благодаря вышеупомянутым инструментам промышленного развития.

Отечественные адепты “абсолютно свободного рынка” на своих флагах вывели лозунги евроинтеграции, но не хотят замечать, что “Индустриальная политика, направленная на глобализацию” определена среди семи приоритетных направлений в рамках базового документа ЕС — Стратегии “Европа-2020”. На замечание об устарелости таких подходов можно подготовить подборку публикаций из деловых изданий Financial Times и The Economist, посвященных экономической политике в условиях Brexit правительства Т.Мэй. Фундамент “терезаномики” — восстановление промышленности, которая поможет удержаться на плаву британской экономике при выходе страны из ЕС. Это после десятилетий признанной сегодня ошибочной концентрации на экономике услуг, которая, как оказалось, за поколение уменьшает ниже допустимого уровень образованности населения. И когда рынок отказывается вдруг от сферы услуг Великобритании, находя более интересные локации, то вернуться к прежнему состоянию не получится как раз из-за отсутствия стартовых возможностей для науки. Ну и настоящей жемчужиной является признание экспертами МВФ просчетов экономической доктрины неолиберализма.

Фактически обанкротившуюся экономическую концепцию самопровозглашенные реформаторы пропагандируют как модный гаджет, но на самом деле она является примитивной моделью мобильного телефона Nokia начала 2000-х годов. Еженедельник The Economist в декабрьской публикации на тему перспектив идей свободного рынка высказал мнение, что ключевой проблемой современных сторонников доктрины laissez-faire является потеря обществом веры в прогресс. И это — на фоне фактического обретения экономикой на протяжении последних лет антисоциального и неэффективного характера. Вполне вероятно, что в случае отказа от догматизма устаревших экономических доктрин Украина все же способна создать положительный проект модернизации и новейший образец прогресса.

Владимир ПАНЧЕНКО