Старый тезис “Украина — не Россия” исчерпан

Президент Порошенко, выступая с обращением по случаю Дня Европы, заявил, что именно украинцы “сегодня защищают Европу от варварства, терроризма, агрессии и милитаризма, нависших над всем нашим континентом”. Разумеется, угрозой Европе далее была названа Украина. Украина представляется киевскими политиками своего рода фронтиром, вокруг которого проходит схватка добра и зла. В этом в Киеве и видят миссию страны, так или иначе обосновывая свое европейское будущее тем, что “борьба против российской агрессии является борьбой за Европу”.

С первых дней революции достоинства я был полностью солидарен с украинцами, возмущенными действиями своего клептократического режима. Я также надеюсь, что Украина в будущем войдет в Европейский союз, а украинский язык станет официальным языком ЕС. Именно поэтому хотел бы выразить сомнения относительно того дискурса, который сейчас доминирует в Киеве.

На мой взгляд, украинские проевропейские политики не отдают себе отчет в простом обстоятельстве. У Европы своя самоидентификация, десятилетиями предполагавшая некую границу между Европой и Россией. Эта граница, в общем и целом, проходит по границе Российской империи и Советского Союза — и в сознании европейского политического класса она никуда не исчезла.

Процесс политической консолидации Европейского Союза предполагал, что члены этого объединения рады всем европейцам, которые готовы принять “общеевропейские” нормы. Этим была обусловлена быстрая интеграция в ЕЭС Испании, Португалии и Греции после того, как эти страны освободились от военных диктатур. Столь же “оперативно” в Союз вошли государства, которых политика Михаила Горбачёва избавила от советского доминирования. Происходило это потому, что все страны от Португалии до Польши и от Греции до Эстонии “по определению” признавались европей­скими и их стремление воссоединиться с “Европой” воспринималось как нечто естественное. Между тем, когда границы Европейского Союза подошли к пре­делам того, что в Кремле именуют “исторической Россией”, логика процесса не могла не нарушиться.

Украина (как Белоруссия или Грузия, не говоря о самой РФ) воспринимаются в Европе вовсе не так, как Словакия и даже Болгария. Все эти страны — часть неевропейского мира, и поэтому конфликты, возникающие между ними, не расцениваются европейцами как имеющие к ним прямое отношение. Это обстоятельство, на мой взгляд, не учитывают в Киеве.

В течение всех “раундов” расширения Европейского союза страны—члены ЕС могли оценивать риски принятия новых государств в Союз, но никогда не сомневались в том, что те имеют на это основание. Как только такие сомнения возникали, процесс не сдвигался с места: пример — Турция. Поэтому, если раньше следовало лишь доказать, что ты “отвечаешь требованиям”, то теперь — еще и то, что ты “нужен”. И описание страданий народа и его борьбы с силами зла для вхождения в Европу тут не подействует. Европейцы ощущают боль­ше угроз на индивидуальном уровне (например, от мигрантов), чем на геополитическом (как от ядерной и опасной России), и последние не станут для них основным фактором выбора. “Европа”, в конце концов, никогда не просила Украину от кого-то себя защищать. 

На наших глазах, вероятно, завершается очередной постмайданный период украинско-европейского сближения. В отличие от середины 2000‑х годов, в этот раз Киев добился намного бóльшего: вступило в действие Соглашение об ассоциации с ЕС; вскоре для украинцев будет отменен визовый режим; страна получила серьезную финансовую помощь. Но это, видимо, и есть тот предел, перешагнуть через который можно лишь в случае, если европейцы окажутся по‑настоящему заинтересованными в Украине, а не просто отдадут должное героизму и воле украинского народа. Потенциал эксплуатации старого тезиса о том, что “Украина — не Россия”, исчерпан. Нужно определяться, что есть Украина вне этого противопоставления и что она может дать Европе и европейцам.

На мой взгляд, постсоветским государствам необходимо продемонстрировать как минимум три момента. Во-первых, готовность быстро разрешить все конфликтные ситуации по периметру их границ. Во-вторых, способность принести интересы собственного олигархата в жертву политической задаче включения в Европу, начать радикальную борьбу с коррупцией, принять максимально быстро европейские законы и нормы, с каждым годом распространяя действие acquis на собственные страны и привлекая европейские капиталы даже в том случае, если они будут угрожать доминирующим позициям местных игроков. И, наконец, в‑третьих, учитывая связи Европейского союза и России, все эти “фронтирные” государства должны быть не стеной, разделяющей Европу и Россию, а связующим звеном между ними. Логика экономического развития Евросоюза предполагает сдвиг индустриального потенциала на восток, и в данном случае Украина должна сделать все возможное для того, чтобы стать для европейских бизнесменов не “полем войны за свободу”, а самой либеральной, безопасной и business friendly страной.

Сложно спорить с тем, что Россия принесла Украине много проблем и создаст ей в будущем еще больше. Однако преодолеть эти проблемы, я полагаю, можно, только сместив нынешние акценты. Нужно не утверждать, что Украина — это Европа, а доказывать это. Не обижаться на неподатливость европейцев, а делать им предложения, от которых они не смогут отказаться. И, что самое важное, постоянно напоминать себе, что для тех, кто не воспринимается европейцами как часть Европы, путь в ЕС будет на порядок сложнее.

Украина ценна для Европейского союза тем, что может не остановить Россию, а изменить вектор ее развития — если своими успехами докажет, что в православной, постсоветской, ранее коррумпированной и криминализированной стране возможно построить европейское общество. Но для того, чтобы это сделать, нужно пре­кратить конфронтационную риторику; перестать объяснять свои проблемы агрессией России, а начать их комплексно решать.

Владислав ИНОЗЕМЦЕВ, российский политолог, доктор экономических наук, руководитель Центра исследований постиндустриального общества