Сирийский катаклизм

События в Сирии, похоже, приближаются к кровавой развязке: в город Дераа введена тяжелая боевая техника для противодействия демонстрациям; число жертв в ходе массовых акций растет; несколько депутатов сирийского парламента подали в отставку в знак протеста против насилия, примененного властями в отношении собственных граждан.

Если нынешняя тенденция сохранится, то Сирии оправданно пророчить скорее ливийский сценарий, чем египетско-тунисский. И это притом, что избежать такого поворота событий в этой стране хотели бы все основные игроки — как региональные, так и внешние. Даже в Израиле с большим опасением относятся к вероятному свержениию Башара Асада — казалось бы, закоренелого если и не врага, то противника еврейского государства. Ибо совсем не понятно, в чьих руках окажется власть после Асада. Близок к паническому состоянию и российский МИД, который в своем заявлении осудил кровопролитие в Сирии, не уточнив, кто несет за него ответственность. Правительства же США и Европы однозначно возлагают ответственность за кровопролитие на правящий режим Башара Асада. И готовят варианты ужесточения уже действующих санкций против режима.

Между тем большой крови в Сирии, судя по всему, не избежать. Почему? Дело в том, что в Сирии структура политической власти во многом обусловлена особым религиозным раскладом, при котором меньшинство (аллавиты-шииты, которых около 6—10% населения) осуществляет де-факто контроль над подавляющей частью населения, исповедующей ислам суннитского толка (75% от общей численности граждан). Такая система обречена на самооборону (меньшинства от большинства), а потому чрезвычайно репрессивна. Отсюда и религиозная окраска протестов против режима: справедливость должна быть восстановлена путем допуска к верховной власти в стране представителей религиозного большинства.

В Египте и Тунисе сильно ощущение религиозно-этнического единства населения каждой из стран (т.е. религиозное большинство — мусульмане-сунниты — доминирует во всех сферах при сохранении религиозных меньшинств в де-факто подчиненном состоянии), а раскол в обществе связывался с коррупционными кланами, олицетворяемыми “вечными президентами” (Бен Али и Мубараком). Этим и объясняется тот факт, что демонстранты в Тунисе и Каире смогли довольствоваться сменой первых лиц и обещаниями демократических преобразований.

В Сирии другая история: протестное движение за демократические права тесно увязывается с требованием ухода не отдельной личности и его семьи (Башара Асада), а всего клана аллавитов. То есть речь идет об уходе всей верхушки — политической, деловой, военной. Пойдет ли на это аллавитская знать? Ответ: маловероятно. Скорее предпочтет кровопролитие. Тем более что и “братский” Иран подталкивает к этому своих союзников в Дамаске, призывая последовать его примеру и силой задавить оппозицию.

И здесь нельзя не обратить внимание на очевидную закономерность: падение жестких антизападных диктатур в арабском мире или их попытки удержаться у власти сопровождаются, мягко говоря, “повышенным кровопролитием”. В Ливии гражданская война затягивается, а теперь она надвигается в Сирии. Если же возобновятся беспорядки в Иране, то они наверняка тоже обернутся большой кровью. Объединяет эти режимы не только жесткость диктатуры, антизападничество, но и тот факт, что все они — традиционно “друзья” СССР/России. А это означает, что в случае радикальной смены элиты политические и коммерческие интересы России там могут быть проигнорированы новыми властями. Именно так в свое время и произошло в Ираке после свержения Саддама и прихода нового правительства.

В отношении нынешней ситуации в Сирии Москва, судя по всему, исходит из простой логики: поддержать Асада — значит заработать “штрафные очки” у потенциальной оппозиции; поддержать оппозицию — значит проиграть, если у власти все же останутся клан Асада и аллавиты. Это целиком прагматический подход, не связанный с ценностными параметрами.

В отличие от Кремля лидеры стран Запада совмещают ценностный подход с прагматическим. Публично — они на стороне восставшего народа против засидевшихся правителей. Кстати, к своевременному реформированию политических систем в дружественных странах призывали “вечных правителей” не только США, но и лидеры европейских стран. Соединенные Штаты, как и арабские нефтяные монархии, достаточно активно вовлеченные в ситуацию в Йемене, однозначно призывают президента Салеха покинуть пост в рамках политической сделки с оппозицией, что и происходит: к концу мая Салех, судя по всему, оставит президентский дворец. А уж в отношении Сирии и говорить нечего — в адрес Асада направляются такие же недвусмысленные сигналы прекратить кровопускания, как и в отношении Каддафи. Хотя вмешиваться в сирийские баталии западным политикам совсем не хотелось бы.

Жесткая политико-коммерческая завязка российской стороны на клан Башара Асада и его генералитет в сегодняшней ситуации обещает обернуться серьезными потерями для Москвы — в случае, понятно, падения режима. Но другого сценария для Асада и не просматривается: даже если он или его генералы пойдут на “повышенное кровопролитие”, устойчивость режима окажется под вопросом в долговременном плане. Взаимодействие с таким режимом будет крайне затруднено. Международные санкции, несомненно, ударят и по российским компаниям. Не говоря уже об имидже “партнера кровавого режима”.

Как видно, радикальные “друзья СССР” в арабском мире ставят Москву в очень уязвимую позицию. При этом заметим: они не проявляют склонности прислушиваться к советам из Москвы — в противоположность прозападным режимам, лидеры которых вняли уговорам США и Европы и покинули свои “вечные президентские кресла”. Падение сирийского режима будет означать исчезновение последнего партнера России по проведению политики в советском стиле на Ближнем Востоке, суть которой во многом сводилась к линии на противодействие Соединенным Штатам.

Александр ШУМИЛИН