Развал России. Кому он нужен?

О том, что Россия была на грани распада, но была спасена благодаря действиям президента, регулярно говорят как высокопоставленные чиновники, так и общественные или религиозные деятели. Как и о том, что другие страны постоянно готовят новые планы раздела России, расчленения ее на новые государства — а иные ссылаются на какие-то секретные планы иностранных государств (и даже на мысли бывшего госсекретаря США Мадлен Олбрайт).

В конце августа мы уже посылали вам “Сигнал” о развале СССР. Там мы среди прочего объясняли тонкую разницу между “распадом” и “развалом”. Когда говорят, что страна “распалась”, это обычно означает, что это произошло более или менее само собой, “по объективным историческим причинам”. “Развал” же — результат чьей-то злой воли.

Настало время поговорить о том, готовит ли кто-то развал России.

Давно ли российские власти озабочены угрозой развала страны?

С одной стороны, да — столько, сколько вообще существует Российская Федерация. С другой стороны, далеко не всегда вокруг этой угрозы (реальной или воображаемой — отдельный вопрос) выстраивали всю политику.

В девяностые не требовалось даже особых усилий, чтобы пробудить страх перед распадом России: люди только пережили распад СССР — и без всякой пропаганды знали, как это бывает. Политики пугали граждан и друг друга тем, что все повторится, в 1992—1993 годах, на фоне ожесточенного противостояния между президентом Ельциным и Верховным Советом, которое в конечном итоге вылилось в вооруженный конфликт. Затем во времена первой чеченской войны. Тема присутствовала в политическом дискурсе и во второй половине девяностых, когда многие регионы конфликтовали с федеральным центром из-за распределения скудных бюджетов.

Новую жизнь в эту дискуссию вдохнула власть уже в начале нулевых. Хотя сперва Путин не прибегал к конструкции “развал России”. Он не столько пугал развалом, сколько твердил, что нужно единство. 

Переломный момент наступил в 2004 году. Во-первых, случился теракт в Беслане. Путин заявил, что он произошел из-за общего ослабления государства. Во-вторых, случилась “оранжевая революция” в Украине. Путин счел ее “репетицией” смены власти в России с целью ее ослабления и расчленения. 

В следующем послании Федеральному собранию (апрель 2005 года) прозвучали знаменитые слова: “Крушение Советского Союза было крупнейшей геополитической катастрофой века”. Путин тогда добавил: “Эпидемия распада перекинулась на саму Россию”. Во имя предотвращения распада он отменил губернаторские выборы и вообще принялся “укреплять вертикаль власти”. С тех пор пропаганда в России стала все чаще говорить о внешней угрозе и неприятельском окружении, которое хочет сменить режим и разрушить страну. 

Противопоставление России и некоего Другого, который желает ей ослабления, распада и вообще зла, стало удобным способом легитимировать российский политический режим. Внешние силы становятся в такой модели виновниками любых внутренних проблем, а власть предстает как защитница настоящих интересов народа. Любые недоработки власти преподносятся не как ошибки, а как результат действий недоброжелателей. А любые внутренние оппоненты власти — как марионетки враждебных внешних сил.

Возможно, это была циничная пропагандистская манипуляция: Путин и его окружение попросту выдумали эту угрозу, чтобы удержать власть. Возможно, они во все это верят — и в тайные замыслы Мадлен Олбрайт насчет расчленения России, и в “план Даллеса”. 

Вообще-то эти версии даже не обязательно противоречат друг другу. Идея “враждебного окружения” была характерна для советской власти на протяжении всей ее истории. Более того, согласно американскому дипломату Джорджу Кеннану, одному из теоретиков холодной войны, это вообще коренное свойство российского государства, всегда имевшего очень протяженные и уязвимые границы. В случае Путина и его ближайших соратников это следует помножить еще и на подозрительность, иногда переходящую в мнительность, — профессиональное свойство выходцев из спецслужб.

Может, вся эта пропаганда — на самом деле не пропаганда, а отчаянная попытка раскрыть согражданам глаза на вполне реальную опасность?

Россия и правда может распасться?

Во многих российских регионах существует опыт регионалистских или сепаратистских движений: сибирское областничество, память об Ичкерии в Чечне, поморское движение в Архангельской области, удмуртские, татарские, мордовские национальные движения и многие другие. Все они ныне в той или иной степени подавлены государством — в ходе того самого “укрепления вертикали власти”. 

Но это не означает, что они исчезли. Как не исчезли экономические, культурные и политические мотивы их выступлений. Показательный пример — протесты в башкирском Куштау в 2020 году: группа местных жителей воспротивилась добыче известняка на древней сопке, которая имеет для них большое символическое значение. Подтекст легко считывался: центр нас не уважает, их интересуют только наши ресурсы. В Шиесе Архангельской области протесты против создания полигона для московского мусора были в значительной степени основаны на той же эмоции — на требовании уважения со стороны центра.

Россия во многом унаследовала советскую национальную политику, а также советское административное деление: все регионы формально равноправны, но некоторые образованы по национальному признаку и имеют в связи с этим особый статус (например, собственный официальный язык, наряду с русским). СССР распадался как раз по административным границам. Строго говоря, статус у них был другой, чем у нынешних границ российских регионов. Но по сути многое похоже: внутри этих административных границ сложились особые идентичности и особые элиты — и в какой-то момент они стали добиваться, как завещал Ленин, самоопределения вплоть до отделения. 

Как подчеркивает социолог Гузель Юсупова, само по себе многообразие страны (этническое, языковое, культурное…) не создает автоматически угрозы ее распада. Сепаратизм не возникает — или, по крайней мере, не становится угрозой территориальной целостности государства — просто оттого, что люди говорят на разных языках. Это всегда результат какого-то неблагополучия — не обязательно даже прямой дискриминации. 

В те же девяностые проекты особых местных валют и даже новых политических образований вроде Уральской республики были по большей части реакцией на то, что центр не справлялся со своими функциями: ничего толком не координировал и только требовал от регионов денег. Власти Татарстана тогда могли себе позволить затягивать подписание федеративного договора с центром, добиваясь для себя особых условий. Но даже тогда лишь в одном случае — в Чечне — дело дошло до решительной попытки отделения — с известными кровавыми последствиями.

Однако уже под конец ельцинского правления федеральный центр снова смог говорить с регионами с позиции силы — и стал постепенно брать их под все более плотный контроль. Одной из первых реформ Путина в 2000 году стало создание федеральных округов и назначение в них полномочных представителей — чиновников администрации президента, которые фактически не зависели ни от местной элиты, ни от местного населения, но имели огромное влияние на местную политику. 

Ныне о принципе федерализма в Кремле вспоминают, как правило, когда надо переложить ответственность за неприятные решения с центра на регионы. Например, введение ограничений из-за ковида или обеспечение мобилизации (в том числе до ее официального объявления). 

Короче говоря, потенциал для сепаратизма — или по меньшей мере движения за реальный федерализм, за бóльшую автономию регионов и против всевластия центра — в России действительно существует. И война усугубила ситуацию: уже весной слышался ропот, что “за русский мир” на смерть отправляют дагестанцев и бурят. Но все сколько-нибудь серьезные организации, которые могли бы этот потенциал реализовать, давно разгромлены. Впрочем, не исключено, что они прямо сейчас возрождаются или складываются вновь. 

А кто-то из внешних сил действительно хочет развала России?

В 2022 году об этом стали говорить даже чаще, чем раньше: в Европе прошло несколько форумов свободных народов России; при поддержке американских общественных и государственных организаций проводятся дискуссии о необходимости “деколонизации России”, которые дополняются высказываниями в американской прессе.

В соседних с Россией странах действительно существуют различные политические движения, которые по тем или иным причинам ставят под сомнение нынешние российские границы. Пример Украины, чьи территории Россия аннексирует с 2014 года, слишком очевиден, чтобы много про него распространяться. Про претензии Японии на Курильские острова тоже хорошо известно. Есть неурегулированные территориальные споры и с Кореей, и с Китаем, и с Эстонией. В Финляндии до сих пор есть политические силы (впрочем, совсем малозначительные), мечтающие о присоединении российской Карелии. 

Но важно подчеркнуть, что до 2022 года тема расчленения России в мировой политике была совершенно маргинальной. Ситуация, когда украинские власти признают Курилы японскими, а самопровозглашенную Ичкерию — “территорией, временно оккупированной Российской Федерацией”, когда они размышляют о признании независимости Татарстана, — такая ситуация стала возможна только в результате российского вторжения в Украину.

И даже сейчас все эти разговоры не привели к серьезному сдвигу в международной политике. Россия, несмотря на все санкции, остается одной из крупнейших ядерных держав в мире и является постоянным членом Совета безопасности ООН. 

Более того, даже когда распадался Советский Союз, США и их союзники — вопреки всему, что говорит теперь Путин, — рассматривали это скорее как угрозу, чем как заманчивую перспективу. В книге украинско-американского историка Сергея Плохия “Последняя империя” подробно описано, как Джордж Буш — старший поддерживал Горбачева в его стремлении сохранить СССР и до последнего старался избегать прямой поддержки сепаратистов. 

Западных политиков больше всего заботила судьба советского ядерного арсенала: покуда он оставался под контролем одного государства, пусть даже недружественного, было понятно, с кем договариваться о его неприменении. А если бы оно оказалось в руках нескольких новых государств — ситуация стала бы слишком непредсказуемой. На то, чтобы Россия осталась единственной ядерной державой на постсоветском пространстве, ушли огромные дипломатические усилия, прежде всего американские.

Та же логика, очевидно, сохраняется и сейчас. Попросту говоря, многим — прежде всего соседям России — было бы выгодно ее ослабление или, по крайней мере, отказ от претензий на роль великой державы или доминирующей силы на постсоветском пространстве. Но ее распад наверняка создаст для всех — и в первую очередь, опять же, для ближайших соседей — куда больше проблем, чем решит. 

НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ, КОТОРОЕ МЫ СДЕЛАЛИ, ПОКА ГОТОВИЛИ ЭТО ПИСЬМО

Летом по интернету разошлась “Карта свободных государств Построссии”, которую презентовали на очередном Форуме свободных народов, прошедшем в Чехии. На ней одно из гипотетических новых государств — Соединенные Штаты Сибири в границах нынешнего Сибирского федерального округа за вычетом Забайкалья (оно целиком отдано Бурятии). Флаг СШС — почти американский, только полосы белые и зеленые (вместо белых и красных), а вместо звезд — снежинки. Этот флаг — работа омского художника Дамира Муратова, мастера ироничного поп-арта. Он еще нарисовал флаг “Соединенного королевства Сибири” — как “юнион джек”, только с еловыми лапами. Над тем, что его произведения кто-то использует как сепаратистский символ, Муратов только посмеивается.