Проданный протест

Цена вопроса — миллион гривен. Миллион, который губернатор Донецкой области Андрей Шишацкий обещал поделить между самыми активными обитателями палаточного городка.

Форма выплат удивительна и противоречива. Сами чернобыльцы утверждают, что речь шла о выплате тех самых урезанных с начала ноября пенсий в полном объеме. Но руководитель ОГА говорит, что эти деньги будут выделены из областного и местных бюджетов как “материальная помощь особо нуждающимся”. То есть чистота происхождения этого миллиона, который отдельные не согласившиеся на этот компромисс ликвидаторы справедливо назвали “подачкой”, сомнительна. По сути, речь идет о том, что власть распорядилась то ли государственным, то ли местным бюджетом как собственной копилкой.

Имеет ли это значение? В данном случае — да. Потому что изначально люди вышли на улицы, чтобы защитить Закон. Да, закон, выгодный лично им. Закон, которым покупали их голоса перед каждыми выборами, раздувая коэффициенты доплат и надбавок. Закон, который после всех предвыборных улучшений стал популистским, невыполнимым и, по словам чиновников, “неподъемным” для бюджета. Но все-таки — закон. Действующий нормативно-правовой акт государства. И если бы (пофантазируем) каждый защитил тот маленький кусочек закона, который касается лично его, стали бы мы ближе к правовому государству или нет?

Чернобыльцы, удобно усевшись в палатках, спросили прямо и недвусмысленно: законы надо выполнять или не надо? Какими бы они ни были? Такая постановка вопроса в стране, где избирательность применения закона уже не привычка даже — традиция, вызвала истерику. Панику и растерянность. Обнажила все скрытые комплексы — по Фрейду. Николай Азаров открыто признал, что все социальные законы — популистские, ни одно правительство их не выполняло. И его не будет.

Из того, что осталось “за кадром”, — заместитель начальника донецкой милиции, курирующий спецподразделение “Беркут”, шепотом посоветовал “пятнистым космонавтам”: ребята, кто может сбежать в отпуск или на больничный — бегите. И оказался прав — именно “беркутовцы” по изначальному плану должны были под видом “работников МЧС” демонтировать палатки 27 ноября. Их завернули в пути…

“Андрей Владимирович, ты там вообще как — руководишь регионом или нет? Давай, разруливай ситуацию!” — не могу утверждать, что именно эти слова были сказаны Шишацкому старшими товарищами из Киева. Но в том, что нечто подобное сказано было, — уверен. Старшие товарищи, демонстративно игнорируя протесты и отказываясь поговорить с людьми, развязали руки своим наместникам.

В ход пошло все — суды, запрещающие массовые собрания “в связи с угрозой теракта”. Милицейские запугивания уголовным делом “за захват административных зданий”. Попытки настроить общественное мнение против “иждивенцев, объедающих бюджет”. Последнее давалось совсем легко. В глазах многих соотечественников любой, вышедший на защиту своих прав, — это, цитируя классику, “человек, желающий странного”. И потому — ату его! Умерший во время первого штурма палаточного городка шахтер-инвалид Геннадий Коноплев — это всего лишь “липовый чернобылец”.

Но разве восстать против беззакония, никак не касающегося лично тебя, — это не высший уровень гражданской позиции? Разве заступиться не за родных, не за близких, а за каких-то совсем незнакомых тебе людей — не проявление истинно христианского сострадания?

Прессинг продолжался целый месяц. И шел по нарастающей. Воскресные “переговоры” были не первыми и могли стать не последними. Разумеется, ни о каком разрешении конфликта в рамках правового поля речь изначально не шла. Об этом свидетельствует хотя бы состав переговорщиков со стороны властей. От имени губернатора на месте “разруливал” Владимир Фомин — руководитель аппарата Донецкой ОГА. Проще говоря, консильери.

А начальник областного управления труда и социальной защиты Любовь Яковлева, кутаясь в норковую шубу, пожирала влюбленным экзальтированным взглядом Виктора Януковича, толкавшего речь про “покращення” работягам с Енакиевского металлургического завода. Того самого Виктора Януковича, которого советники отговорили ехать на встречу с чернобыльцами под предлогом, что те — “неуправляемые”. И который потому предпочел визиту в палаточный городок обед в своем любимом енакиевском кабаке “Три пескаря”.

После визита президента уговоры возобновились. Перед капитуляцией (почетной ли?) палаточного городка были встречи чернобыльских активистов с председателем Донецкого областного совета Андреем Федоруком и его заместителями. От областной администрации “штаб” протеста обрабатывали упомянутый Владимир Фомин и начальник отдела по взаимодействию с правоохранительными органами Андрей Кирша. “Из всех этих бесед я сделал вывод, что они просто не владеют ситуацией. И считают, что у нас заоблачные пенсии”, — рассказывал один из лидеров протеста Александр Пучков. И мечтательно добавил: “Зато как приятно было юристов из ОГА на ж… посадить”…

Радость людей, которые вдруг поняли, что Закон в умелых руках — грозное оружие, даже в это время и в этой стране, трудно переоценить и нельзя не разделять. И тем страннее видеть этих же людей, прячущих глаза и бормочущих: “Все вопросы — губернатору… Да, мы приняли решение добровольно прекратить…”

“Они сказали, что они хотят именно слова, гарантии губернатора. И учитывая, что некоторые из них знали меня еще, скажем так, по предыдущей жизни: кто-то по Куйбышевскому району Донецка, кто-то по Харцызску... То есть у меня все-таки какая-то история, и есть у меня какая-то репутация”, — объяснял секрет успеха на переговорах губернатор Донецкой области Андрей Шишацкий. Слово правильного пацана — против Закона. И тот факт, что первое перевесило второе — это диагноз и приговор нашему больному обществу. Нашему изуродованному гражданскому самосознанию. Нашей уродливой системе приоритетов.

Все, что было после, — конвульсии. И позорный разгон пятерых “отщепенцев”, отвергнувших предложение властей. И демонстративное швыряние наград к монументу “Жертвам Чернобыля” 14 декабря. И попытки продолжить акцию протеста малочисленной кучкой несогласных. И курьезная история со “стулом Гриценко”. С таким трудом убрав все чернобыльские палатки, власти костьми легли, чтобы не допустить установки новой — в виде депутатской приемной Анатолия Гриценко. Александру Гевелеву, помощнику нардепа, пришлось вести прием, усевшись на стуле под открытым небом. За этой сценой бдительно наблюдали два десятка милиционеров.

А вокруг зеленели свежевысаженные “йолки”, которыми быстро засадили место акции протеста. Чтобы ничто не напоминало о всплеске неповиновения…

Это детали, подчеркивающие суть: цена гражданской позиции по-прежнему остается невысокой. И отказываемся мы от нее по-прежнему с легкостью необыкновенной.

Для борьбы с недовольными власти давно освоили очаровательный в своей первобытной примитивности прием. Хочешь сделать людям хорошо? Чего уж проще: сделай хуже, а потом верни, как было. Купи козу — продай козу. Прием варварский. Но — безотказный. Особенно в условиях, когда других способов сделать лучше не осталось.

Отменили зимнее время — вернули зимнее время. Внесли законопроект о снижении социальной помощи матерям — отозвали. Закрутили гайки — чуть ослабили. Жизнь кипит, реформы идут… Отобрали пенсии у чернобыльцев — вернули. Но не всем. А по списку. По списку, составленному самими чернобыльцами. Пусть все будут замазаны. Тогда некому будет возмущаться. Тогда каждому можно сказать: “На себя посмотри!”.

И для власти жизненно важно было закончить эту историю именно так. Потому что они верят — все имеет свою цену. Что все протесты против них — оплачены и организованы “провокаторами”. Что честь, совесть, долг и закон — пустые слова. Что любой, подобно им самим, откажется от этих слов за деньги. Кто за большие, кто — не очень. Они очень хотят в это верить. Так проще убедить себя, что “мы не такие — жизнь такая”.

Донецкие чернобыльцы — и не только донецкие, и не только чернобыльцы — не научились ценить вещей нематериальных. Люди, задавленные необходимостью существовать на грани физического выживания, пока не могут считать ценностью то, что нельзя пощупать, съесть или украсть.

Ваучер — бесполезная бумажка. Предложенная за него поллитровка — ценность. Осязаемая, зримая и приятно булькающая ценность. Личная доля общенародной собственности, говорите? Слова-то какие…

Галочка в бюллетене — ерунда. А вот пакет гречки, премия, отгул или, на худой конец, гарантия сохранения рабочего места в случае “правильного” голосования — ценность. Семью-то кормить надо. Избирательное право? Гражданская ответственность? Не пудрите мозги, после выборов еще надо успеть на рынок и любимую тещу проведать…

Свобода слова и самоуважение — пустые слова. Зато гламурненький айподик в подарок журналистам — то ли от Днепропетровской ОГА, то ли от неназванных “спонсоров” — ценная штучка. С него же и в Интернет лазать можно! А со свободой слова в холодильник лазать бесполезно — он от свободы не наполняется…

Но ведь на самом деле бренны и непостоянны как раз вещи материальные. Особенно в руках ловкачей, претендующих на статус современной аристократии. Получат ли чернобыльцы обещанный миллион? В этом есть большие сомнения.

Во-первых, какой смысл? По донецким диковатым “понятиям” оказанная услуга таковой не считается и оплате не подлежит. Во-вторых, платить “терпилам” — вообще не по-пацански. А вот “лоха кинуть” — святое. Наконец, не отдавать денег требует циничная логика. Просто, чтобы не подавать дурной пример. А то другие могут подумать, что протесты — действенное оружие в борьбе за свои права.

Тогда палаточный городок станет постоянным явлением. Только обитатели будут меняться. Чернобыльцы, потом афганцы, потом дети войны. Потом какие-нибудь работяги, не желающие почему-то сидеть год без зарплаты. Вот ведь чудаки — создатели знаменитых “Кольчуг” с завода “Топаз” и строители донецкого метро работали бесплатно, и ничего, не протестовали.

И другие — не протестуют. А даже наоборот. Вот донецкий совет ветеранов обращение распространил. Пишут: “Не может быть развития и поступательного движения вперед, если не будет гражданского мира и согласия в обществе”. И призывают в этой связи сплотиться вокруг власти и не позволять “отдельным недальновидным политикам раскачивать государственную лодку”.

Читать такое — смешно. Но понимать, что писалось не по принуждению, писалось добровольно и с энтузиазмом, — противно. Противно потому, что, читая такое, начинаешь невольно верить тем, кто утверждает, что ничего в этой стране никогда не изменится.

Евгений ШИБАЛОВ