В прошлом году археологи нашли в Чернобыле остатки древнерусского объекта Х в., который, возможно, служил защитным рвом.
А несколько лет назад — артефакты ХІ в.: фрагменты посуды, утварь, обломки стеклянных браслетов, которыми древнерусские женщины придерживали длинные рукава сорочек. До этого открытия возраст Чернобыля отсчитывали от Ипатьевской летописи, по описанию времен 700-летней давности, когда князья здесь охотились на туров. Считалось, что и в ХІІІ в., кроме дикой природы, здесь ничего не было. И вдруг — послание нам с тысячелетней давности от людей, которые здесь жили, обрабатывали, украшали эту землю. И берегли ее!
Виталий Боровик
…В Чернобыле до сих пор растет разновидность полыни, которая называется чернобыль. Свойства ее целебны. А беда, вызванная Чернобыльской АЭС, остается неисчерпаемой, хотя уже появилось новое поколение, для которого эта крупнейшая техногенная катастрофа является событием почти доисторическим. Но остается совесть, которая не позволит демону забвения вытеснить память о подвиге и страданиях.
…взрыв реактора равнялся 500 хиросимским бомбам…
…было загрязнено 54,6 тыс. кв км земель. Это больше, чем территория всей Швейцарии или Нидерландов. Это даже больше, чем вся Эстония или вся Словакия. Это — почти две Бельгии! Это — почти три Израиля!..
…работали 600 тыс. ликвидаторов, из которых на сегодняшний день и одного процента не осталось среди живых-здоровых...
…только в Украине от катастрофы пострадали (по официальным данным) — 3 361 870 чел. Более миллиона из них — дети.
Виталий Боровик
…остались мертвыми два города и 178 сел…
…260 тыс. чел. оставили свои дома…
…загрязнены 2294 населенных пункта…
…на загрязненных территориях остались 2,3 млн людей…
...467 пожарников боролись с раскаленным небом. Горячая струя вырвалась сначала на километр, потом спустился до нескольких сотен метров.
Более 1800 вылетов сделали вертолетчики над горящим реактором, бросая в него специальные вещества. Один вертолет реактор проглотил вместе с экипажем. Владимир, Николай, Александр, Леонид. Старшему из них было 33 года, младшему — 26. Этот адский реактор стал могилой работника ЧАЭС Валерия Ходемчука, 35 лет...
...для дезактивации территории и для сооружения объекта “Укрытие” в соседнем селе срочно построили бетонный завод. На строительство саркофага было израсходовано 6 млрд долл. Новый саркофаг поглотил еще 2,15 млрд евро...
...через 5 лет после катастрофы инвалидами стали 2 тыс. чернобыльцев, а еще через 10 лет — 90 415!..
...количество онкобольных детей возросло в восемь раз. Эта цифра увеличивается с каждым годом...
Василий Артюшенко, ZN.UA
Зона. Колючая проволока, сопровождавшая всю советскую историю, снова выползла на свет реально и масштабно. На фоне металлической паутины, которой опутаны подходы к ЧАЭС, как призраки, блуждают дикие лошади. Птицы свили гнездышко прямо на дороге. Лисица не понимает, что такое транспорт, и не уходит с асфальта. Дикие кабаны неторопливо переходят покинутый железнодорожный путь. Ласточки заселяют пустые дома, —каждую весну их что-то возвращает из экзотической Африки на мертвую свою Родину. Людей ни они, ни их предки здесь не видели. Если зайти в дом,птицы начинают шуметь, бьются об оконные стекла, разбиваясь.
“Село на нашій Україні — неначе писанка, село”.
А если село заставили погибнуть? Через 33 года после того, как сельская улица была улицей, она стала похожей на лесную просеку. Эта просека называется улицей Калинина. А та, что ведет через гнилой деревянный мостик, — это улица Ленина.
Довженко сравнивал беленькую украинскую хату с шампиньоном. Полуразвалившиеся хаты уже не беленькие, уже не хаты, а мрачные затонувшие корабли среди удивительных водорослей. И все ожидания, радость, страдания, которые жили в этих тихих или шумных хатах, тоже утонули.
Холодные села. Будто со времен Киевской Руси здесь никого не было. Остались крашеные серебристые солдаты с надписью “Защитникам Отечества”. А Отечество сначала бросило их потомков в беду, а потом защитило изгнанием. Зимой могильные плиты погибших односельчан занесены снегом. Только едва угадываются прямоугольники — как чистые ненаписанные письма. Или, скорее, письма, с которых все исповеди стерты. Если разгрести снег, прочитать все равно ничего нельзя, — имена освободителей съел какой-то черный мох.
Деловые объявления и предостережения на фанерных щитах у дороги напоминают эпитафии.
Вот это село зарыто в траншее, а то закопано в ямы, по несколько домов в одну братскую яму. Послушайте, какое название древние пророки дали своему селу, — Копачи.
Если село не закопали, то бывает, что кто-то в нем остается жить.
Невероятная жизнь на этой плодородной земле сегодня. Бывает, на все село — один человек.
Вот как баба Франя. Проехать к ней можно только на мотоцикле, да и то не всегда, — бездорожье… Стоят среди зимы наклоненные хатки, а над дымовыми трубами дыма нет. Бездыханное село. Только Франина хата еще кое-как привязана к небу тоненькой струйкой дыма. Ох, какая непрочная эта связь… А в соседнем селе живет Франин сын — беспробудный пьяница. Как на той планете, которую посетил Маленький принц. Помните? Там жил пьяница, который пил, чтобы забыть, что он пьет.
Виталий Боровик
А в селе Залесье бьется сердечко бывшей учительницы Розалии Ивановны Острошко. Когда она осталась сама, начала сочинять стихи и считает, что это не ее стихи, — она их просто слышит. Когда кладет натруженную ладонь себе на лоб, закрывает глаза и начинает читать ангелу-хранителю, хочется слушать и слушать. И лицо ее прекрасно.
Весной в поминальную неделю тысячи людей возвращаются в Зону на гробки — тянутся колоны автобусов и машин. В окнах автобусов на фоне прицепленных венков — живые лица переселенцев. Кое-кто приезжает из-за границы. Здесь, возле могилок, и поют, и плачут, и вспоминают, и смеются.
Бывшая первая леди Украины Екатерина Ющенко приезжала в Чернобыльскую зону по случаю 20-летия катастрофы, встречалась со старожилами. Бабушка Мария хотела бы выехать отсюда, но ей не дают квартиру, — жила с мужем в гражданском браке. И хотя прожили вместе в этом доме 35 лет, дом записан по фамилии покойного мужа, выходит, Мария не имеет права на новое жилье. Обо всем этом она плакалась пани Екатерине. Другие селяне просили нормального медицинского обслуживания, автобус на базар — хотя бы дважды в месяц. Первая леди приказала помощникам все это записать, оставила подарки, белоснежную улыбку, уехала… и забыла о покинутых в Зоне людях.
Жили себе полищуки среди родной природы, храня свои обычаи и обряды, а в мире время от времени вызревало зло, которое неожиданно врывалось и выгоняло их из отчих домов — кого-то даже дважды за жизнь. В годы фашистской оккупации гнали в Германию молодых украинских рабов. Из села Опачичи забрали у рыдающей матери двух близняшек — Настю и Фросю. Шесть километров бежала мать до железной дороги, чтобы проститься с ними. Но поезд с остарбайтерами не остановился на этой станции. Больше Фрося с мамой никогда не увиделись... Девушки тяжко работали на немецкого хозяина, а после победы перед ними стал выбор всей дальнейшей жизни: вернуться домой или нет. Они уже слышали о преследованиях остарбайтеров на родной земле. Фрося решила искать счастья подальше от Родины — подалась с женихом в заоблачную Бразилию. А Настя вернулась к матери. Трудно жилось, женщины всю тяжелую работу в колхозе делали за погибших. Но судьба отблагодарила Настю — дала ей любовь на всю жизнь, послала хороших деток.
Виталий Боровик
А Фрося пишет-пишет письма домой, но корреспонденцию из-за границы подло перехватывает неусыпный КГБ. Родные считали, что Фрося погибла. Но она додумалась передать письмо через кого-то, чтобы тот переслал в другом конверте. Когда Настя получила письмо, то сердце едва ли не выпрыгнуло. Мама как раз подоила корову и идет с ведром молока. А Настя бежит: “Мама, письмо от Фроси!”. Ведро так и выпало из маминых рук… До самой смерти мечтала мама обнять свою бразильскую дочку. А дочку долго морочили с оформлением документов. Когда Настя поняла, что мама уже не успеет увидеть Фросю, спросила: “Так что, написать ей, чтобы не ехала?”. Мама ответила: “Нет, пусть приедет, пойдет ко мне на могилу да и все расскажет”.
Вызов в Украину прислал Фросе брат киевлянин. После войны прошло уже 17 лет, мамы полгода как не было среди живых. Советское законодательство позволяло Фросе побывать только в Киеве. А в родное село нельзя было и заглянуть, потому что она иностранка! Последней вечерней “Ракетой” Фрося по Днепру, по Припяти прибыла в Чернобыль, добралась до села, под покровом ночи побежала с Настей на кладбище к маме… И утренней “Ракетой” отбыла назад.
По приглашению сестры Настя ездила в эту невероятную Бразилию, пожила среди райских кустарников, встретила Новый год на пляже, погрелась на январском солнышке да и вернулась в материнский дом отогревать душу. Муж без нее никак не мог справиться с домашним хозяйством. Белые-белые бразильские пески напоминали ей чернобыльские снега.
Настю поразил сказочный город Рио-де-Жанейро в объятиях огромной статуи Христа. А душа ее рвалась к маленькому сельскому кладбищу, чтобы обнять крест на материнской могиле и сменить на нем полотенце, вышитое ею своими руками. Тот деревянный крест покрашен в такой голубой цвет, как и оконные рамы, как и родительский порожек.
...Хрупкую весну 1986 г. ни с того ни с сего разорвал взрыв реактора. И снова прогоняют людей из родного села, но уже не выборочно, а всех подряд. Вывезли якобы на три дня — потом поставили КПП и назад не пускают. Анастасия Ивановна с мужем вернулась по болотам и лесам в родное мертвое село на мертвую улицу. Первые годы власть боролась со старожилами — электричество обрезали, пенсию не привозили. Милиция угрожала, пугала страшной смертью от радиации. Но своя земля — та, что говорит к тебе. Ну как ее можно оставить, даже оскверненную? Это все равно что мамочку больную покинуть.
Виталий Боровик
Анастасия Ивановна Чекаловец
С переселением полищуков подрезали колоссальный пласт национальной культуры, уничтожили архаизмы, традиции, передачу семейного кода.
Когда мужа не стало, Анастасия Ивановна не захотела переселяться к детям, потому что именно в родном доме она чувствовала присутствие покойного. Однако здоровье стало хуже, и дочь забрала ее на зиму к себе. Но как только снег начал таять, мать стала просить везти ее назад, в зону. Дочь говорит: “Холодно еще!”. А мама отвечает: “Сяду на свой порожек и согрею его!”.
На все старинное село Лубянка остался единственный огонек в окне Ольги Павловны Ющенко. Отец ее — пулеметчик — в братской могиле под памятником в центре села среди пятнадцати из списка погибших односельчан по фамилии Ющенко. Сын Ольги Павловны с семьей живет в Киеве на одиннадцатом этаже. А она не сжилась с невесткой, бывает и такое. Киевский помаранчевый майдан скандировал: “ Ю-щен-ко! Ю-щен-ко!”, а пани Ющенко отбивалась от самого настоящего волка, который съел половину ее собаки — единственного верного друга.
Виталий Боровик
Ольга Павловна Ющенко
На зиму пани Ющенко залепляет окна картоном, чтобы в доме было теплее. В доме очень бедно, но рушники на иконах замечательные. И церковь крестиком вышила сама хозяйка. Ольга Павловна готовит себе нехитрую кашу. Руки ее натружены — о таких руках говорят, что их съела земля.
В ее доме греются восемь котов, которые питаются горбушками обычного хлеба. Ющенко живет на мертвой улице. В уголке жила соседка, которая тяжело умирала от рака. Ольга Павловна и кормила, и обслуживала ее. Соседка плакала, отвернувшись к стене, и просила свою покойную мать забрать ее к себе. А когда это случилось, пани Ющенко выкопала для нее могилу и похоронила. И молитвы читала, и крест поставила.
Пенсия у Ольги Павловны, как у всех селян, жалкая. Деловые люди привозят хлеб, который вдвое дороже, чем в Киеве. Но все старожилы Зоны и ждут, и радуются… “Да, приезжала к нам когда-то Екатерина, тоже Ющенко, как я. Ну то и что? Кохту подарила, шампанское… И на том спасибо”, — рассказывает пани Ющенко. А вот о встрече с диким кабаном и с гадюками она рассказывает со смехом.
…В день катастрофы, оказывается, работала Ольга Павловна в Припяти. Заставили красить стены такой едкой краской, что у маляров открылось кровотечение. Все сбережения, заработанные за десятилетия тяжелой работы, украл банк. И ни правды, ни защиты пани Ющенко так и не добилась.
На Троицу Ольга Павловна устилает пол татарником, “чтобы души родных приходили и уютно покоились в радушной и ароматной хате”. А на Пасху никогда не шьет, чтобы души родителей не поранить иглой. Она готовит поминальные блюда, поминает вслух всех родных и соседей-односельчан. Вечером, когда все переделает, садится петь старинные боженні песни: “Ой живи, чоловіче, ой живи та й покайся, у великі розкоші ти не вбирайся. Бо великі розкоші — вони тебе зрадять, в темний гроб запровадять...”.
Виталий Боровик
Ольга Павловна просила, чтобы кто-нибудь из Киева приехал и помог сечку резать для коровы — за деньги из ее пенсии.
А прошлой осенью ее окошечко угасло — здоровье такое, что пришлось идти к невестке. Погрузилось во тьму старинное село, которое с XVII в. было центром гончарного искусства.
И в Народичах народа нет. Жила там бабушка — одна на все село — и охраняла деревянную церковь. Потому что в покинутом селе Толстый Лес старинная церковь сгорела. Крыша бабушкиной хаты сдвинулась, в комнате на полу, на столе, на печи стояли миски под дождевую воду. А хата такая холодная, что бабушка ходила греться в сарай к своей корове. Государство наказывало бабушку за то, что она жила и охраняла церковь… Не сказал ни один народный президент: “Не хочу ехать на Мальдивы—Багамы. Отдаю эти средства одиноким на ремонт хат в зоне отчуждения!”.
Так ли уж отчуждение большое, что и нардепам, и бизнесменам лучше ездить на Мальдивы—Багамы, потому что в Украине законы физики таковы, что действует только центробежная сила?
А может, на примере бабушкиного дома государство исследовало, через какое время после нашествия татаро-монголов падала крыша срубной хаты?
Нет уже ни бабы Франи, ни Марии, ни Розалии, ни Насти...
Нет уже в селе Новошепеличи последних могикан — Елены Дорофеевны и Саввы Гавриловича Ображеев. Еще в 2006-м мы приезжали к ним с этнографической экспедицией на золотую свадьбу. Вместе с подарками мы тогда вручили им телеграмму от президента Украины В.Ющенко. На приветствие дед Савва отреагировал по-своему: “Передайте президенту, что его кабанчики растут!”. Кроме кабанчиков, В.Ющенко подарил Ображеям холодильник и стиральную машину. А подключать некуда… По распоряжению президента провели электричество — кабель тянули от КПП просто по кустам и деревьям… Кормилица-Припять уже забыла рев моторных лодок. На берегу неподалеку от дома — крест между двумя лодками. Красавица-река подошла к самому кресту. Савва Гаврилович рассказывает, как вытянул на берег утонувшего сына, как баба упала в лодку, голосила, не хотела жить… А второго сына убили в Иванкове…
Виталий Боровик
Савва Гаврилович Ображей
А за год до этого другая трагедия произошла в Лубянке. Съемочная группа “Укртелефильма” во главе с Линой Костенко и Олегом Биймой сняла худенькую крестьянку, которая уговаривает эту группу обратиться к власти, чтобы сменить ей местожительство, потому что преступники побили ее до бессознательности, украли продукты, а милиция поймала одного из них и посадила на год. Киногруппа уехала да и быстро забыла этот крик души. Преступник отсидел год, вернулся да и забил бабушку до смерти за то, что вызвала милицию. Светлое лицо бабушки осталось в газетах и журналах в объятиях Лины Костенко. Звали ее красноречиво — Анастасия Григорьевна Шевченко. Как сестру Кобзаря.
...За небо в небі, за дитячий сміх.
За те, що можу, і за те, що мушу.
Вечірнє сонце, дякую за всіх,
котрі нічим не осквернили душу.
Гости ездят в Зону, чтобы их желания осуществлялись, а Зона проявляет наполненность души, это еще Сталкер А.Тарковского заметил.
К отчим домам в зону безусловного (обязательного) отселения вернулось более 1200 переселенцев. Сейчас их осталось меньше восьмидесяти. Государство так и не смогло создать им более-менее человеческие условия жизни. Остаются по селам одинокие бабушки, изгнанницы из социума, привязанные к родной земле. Некрещеные, нецелованные, они пережили страшную войну, страшный голодомор, страшные эксперименты над народом. И самый большой их ужас — “А кто же меня в землю зароет?”.
Надпись на стене мертвого дома — “Прощай и прости, родительский дом”.
Надпись на сельском асфальте — “Мы уехали в 17.20”.
Надпись на деревянном заборе — “Мы вернемся!”.
Василий Артюшенко, ZN.UA
Стоит на чернобыльском раздорожье деревянный крест, который смотрит на четыре стороны света: “Люди добрые! Поклонимся памяти тех, кто в горе и радости жил на этой земле и больше никогда сюда не вернется”.
Ольга САМОЛЕВСКАЯ
