Минувший понедельник не принес Парижу покоя. Выступления “желтых жилетов” (ЖЖ) и сопровождающие их погромы не только не утихли до следующих выходных, как это случалось прежде, но, напротив, продолжились с нарастающей интенсивностью. Не помогла и отмена акцизов на топливо, послуживших детонатором, выплеснувшим на улицы давно копившееся недовольство. Ситуация пошла вразнос, но лидеры протестов, если они вообще есть, по-прежнему себя не проявили.
Бурлящее Ничто
Зато на малоизвестном ресурсе Le Libre Penseur (Свободный мыслитель) появились “официальные требования” ЖЖ из 25 пунктов. “Хартия, включающая требования, сформированные в социальных сетях” была подхвачена, разнесена по сети и переведена на множество языков. Мало кто при этом задался вопросом: а можно ли считать этот документ хоть сколько-нибудь реальными требованиями протестующих?
Между тем непредвзятый ответ будет скорее отрицательным. По состоянию на утро вторника протест оставался анонимным. Модераторы групп в ФБ, через которые протестующие координировали действия, вычисленные французскими властями и приглашенные на переговоры в качестве лидеров — просто за неимением других кандидатур, — отказались на них прибыть, заявив, что не имеют полномочий говорить от имени ЖЖ. Единственный арестованный лидер протестов в Гренобле, Жюльен Террье, вывел на акции менее тысячи человек. Несколько политиков: левые Жан-Люк Меланшон и Оливье Безансно, центрист Жан Лассаль, правые Лоран Вокье и Марин Ле Пен, в разное время и в разной форме заявлявшие о том, что они поддерживают протесты, тоже не спешат их возглавить.
Оно и понятно: пиариться рядом и стать у руля — вещи совершенно разные. Во-первых, большинство протестующих могут и не признать за лидера такого претендента, и, учитывая их разношерстный состав, так оно, скорее всего, и будет. Причем во всех перечисленных случаях. А во-вторых, на лидеров протеста, если они объявятся, повесят ответственность за погромы и мародерства. И хотя уже сейчас делаются попытки отделить “честных протестующих” от примкнувших к ним погромщиков (которых во Франции называют “кассоры” — “бьющие”), эти оправдания неубедительны. Организаторы протеста, если таковые есть, должны были озаботиться тем, чтобы погромщики не проникали в их ряды. Здесь можно вспомнить, Майдан, где безо всяких проблем работали кафе и магазины, ни один из которых не был разграблен или разгромлен.
Таким образом, анонимность протеста выгодна всем, кроме властей. Зато перед властями она ставит сложную задачу: им не с кем вступать в переговоры, в то время как протестующие, не имея явных лидеров, успешно координируют свои действия через соцсети. Конечно, будь Париж в России, там отключили бы мобильную связь, вычисленных модераторов пересажали бы, изъяв у них гаджеты с паролями, а группы в соцсетях взяли под контроль спецслужб, с последующим вычислением и арестом самых активных их участников. Так что протест в Париже бурлит уже месяц именно и только потому, что Париж пока еще не Россия. Запомним эту деталь.
У медузы нет мозгов
Протесты ЖЖ похожи на медузу, лишенную мозга, но способную причинить ущерб ядовитым укусом. Способность же медузы сформулировать требования из 25 пунктов вызывает сомнения.
Напомню, что протесты начались 17 ноября. Разные варианты перечня требований ЖЖ стали появляться в сети начиная с 29-го. А в понедельник, 10 декабря, как раз тогда, когда протесты, вместо того чтобы начать стихать после отмены акцизов, напротив, обострилась, появился вариант требований, оформленный в виде картинки. Это снижало вероятность правок почти до нуля, закрепляя первоисточник в неизменном виде.
Что касается смысла требований, то, на первый взгляд, они похожи на сборник популистских лозунгов, собранных, как утверждают авторы публикации, в соцсетях, и сведенных вместе. При более внимательном рассмотрении в них обнаруживается системность, которую можно свести к общему тренду “время — назад” — на 100, 200, а местами и на 500 лет. По сути, это знакомая нам ностальгия по вкусному пломбиру, маленькому Ленину на октябрятской звездочке и колбасе по 2,20, но во французском варианте.
Конечно, породить такой набор способна и безмозглая толпа-медуза, и, как мы знаем из опыта, она и порождает его в первую очередь. Но несколько пунктов вроде требований о немедленном выходе из НАТО и ЕС, а также о реорганизации СМИ, банковской и юридической систем заставляют заподозрить, что на медузу аккуратно воздействуют со стороны, а мозг воздействующего находится в московском Кремле.
Доступное горючее и дилемма Макрона
Как я уже писал, протесты начались спонтанно и по достаточно очевидной причине: Европа, как и весь мир, переживает кризис, связанный с глубоким изменением социального устройства вследствие глобализации в сочетании с серией НТР. Это обернулось для французов кризисом социально ориентированного государства, сложившегося в Западной Европе на рубеже 60—70-х. В очень сжатом изложении его причины в следующем:
— Социальное государство предполагает высокий уровень налогов и существенные бюрократические ограничения во всех областях жизни. Это неизбежная плата за социальную защищенность, которая во Франции была относительно велика — больше, чем в соседних с ней Германии и Британии. Одно время была даже популярна мысль, что Франция — это то, чем мог бы стать СССР, если бы в нем уважали частную собственность и свободу предпринимательства.
— Дифференцирование налогов, когда основную их долю платят граждане и компании с высокими доходами, в условиях глобализации, включая интеграцию в ЕС, приводит к оттоку капитала и производств в страны с более удобным для бизнеса и крупных состояний законодательством. Как раз по этой причине Макрон отменил дифференцированный закон на наследство, за что его критикуют левые. Но это был вынужденный шаг, поскольку закон приводил к вывозу капитала из страны, а это вело к закрытию предприятий и снижению уровня налоговых поступлений.
Вынужденное снижение уровня дифференциации привело к тому, что налоги легли в основном на средний класс, причем низы среднего класса ощутили их рост особенно сильно. Попытки же снизить налогообложение в целом вынуждали сворачивать пакет социальных гарантий.
Из этого треугольника нет безболезненного выхода. Можно только маневрировать между его вершинами в поисках приемлемого баланса трех неизбежных зол и в ожидании постепенного приведения ожиданий граждан к реальным возможностям экономики.
Такая безысходность создает благоприятную среду для популистов, как левых, так и правых, оперирующих простыми рецептами решения сложных проблем, понятными малообразованной массе. У этих рецептов есть только один недостаток: они не помогают. В самом лучшем случае популистские меры приносят лишь кратковременное облегчение, а затем усугубляют ситуацию.
Макрон пришел к власти при поддержке крупного капитала, сделавшего ставку на осторожные реформы, — естественно, в первую очередь в собственных интересах и в ситуации, когда популярность радикальных популистов возросла настолько, что приход их во власть стал реальной угрозой. Тут важно отметить, что между левыми и правыми популистами по большому счету нет особой разницы. И те и другие играют на эмоциях толпы, и электорат процентов на восемьдесят у них общий.
Придя к власти, Макрон снизил дифференциацию налогов. Это был реверанс по отношению к тем, кто привел его в Елисейский дворец, но одновременно и вынужденный, давно назревший шаг. Затем, пытаясь как-то уравновесить возникшее недовольство, Макрон стал заигрывать с “зелеными”.
Исторически сложилось так, что дизель во Франции дешевле бензина. Как следствие, дизельные машины очень популярны. Но дизель больше загрязняет окружающую среду. И Макрон предпринял попытку уравнять цену на оба вида топлива, что, в общем, не лишено экологической логики. Это вызвало воспламенение скопившегося социального горючего. Цены на топливо давно вызывали раздражение в обществе, и для вспышки хватило искры. Французы в массе своей работают далеко от жилья. Многие живут в сельской местности, но работают в городе. Так опять же сложилось исторически, но глобализация тоже помогла: мелкий французский бизнес по меньшей мере два десятилетия сдавал позиции перед дешевым китайским импортом. В общем, в селе не стало работы, а жилье осталось. Итог — повышенная нагрузка на инфраструктуру. Общественный транспорт перегружен и в провинции не везде доступен. От транспорта частного на дорогах пробки. При стоимости литра топлива в среднем 1,45 евро на налоги приходится 0,9 евро.
Понятно что и налоги, и их рост больнее всего бьют по тем, кто беднее, — цены-то на заправках одинаковы для всех. Но, с другой стороны, эти же налоги обеспечивают социальную поддержку бедных. Когда же акциз, вызвавший вспышку недовольства, был отменен, оказалось, что сама по себе его отмена мало что решает. Это и вызвало новую волну протестов в ситуации, когда они, казалось бы, должны были пойти на спад.
Русский след: есть или нет?
Как заявил в воскресенье министр иностранных дел Франции Жан-Ив Ле Дриан, начато расследование о влиянии России на протесты “желтых жилетов”. Заодно Ле Дриан призвал и Дональда Трампа, большого “любителя” экологических движений, прекратить ехидно комментировать происходящее во Франции.
Ранее агентство Bloomberg писало, что к освещению протестов подключились сотни прокремлевских Twitter-аккаунтов, а газета Le Parisien сообщала об аналогичной деятельности в других соцсетях.
Численность французской редакции RТ (бывшая Russia Today) превышает 200 человек. В сети ходит ролик, где мародеры, говорящие по-русски, громят магазин в Париже, а также фото разбитой вывески украинского культурного центра при посольстве и трехбуквенного граффити на фоне Эйфелевой башни. Есть и фото субъектов с флагами ДНР, но субъекты, как выяснилось, местные, французские, из ультраправых, хотя и прикормленные в России.
Наконец, еще одна деталь: в ответ на многочисленные заявления о причастности Москвы к беспорядкам, учиненным ЖЖ, Дмитрий Песков заявил, что Россия никогда не вмешивается во внутренние дела ни одной страны, а пресс-секретарь Путина, вестимо, врать не станет, ему не впервой. Российское же ТВ тут же предложило контрверсию — мол, это все цветная революция: не иначе Трамп мстит Макрону за попытку создания армии ЕС для войны с США.
Суммируя сказанное, можно ли говорить о “русском следе” в парижских протестах?
И да, и нет, но, скорее нет, чем да. Да — потому, что россияне пользуются каждой щелью, в которую могут заползти и закрепиться в ней на Западе, как клопы в диване. Но ни клопы, ни россияне не создают щели сами и не расширяют их, у них нет для этого ресурса. Зато они активно заселяют щели, возникающие без их участия.
Я уже писал, что в Европе любят Россию и Путина, но только как антиподов собственной нелюбимой власти. Причем нелюбимая власть рядом и дерет налоги, а Россия далеко и создает этим грабителям проблемы. Это порождает спрос на идеализированный образ России, и французские СМИ реагируют на него из прагматичных соображений. Так, 3 декабря, в разгар протестов, Le Figaro опубликовала умеренно-комплиментарную статью о Путине. Совсем не рептильную, как ее пересказ в российских “Известиях”, но достаточно уважительную. А прогулявшись по сайту Le Figaro, можно найти еще несколько статей, рисующих образ России как альтернативы Западу, пусть не совсем привычной, основанной на других ценностях, но в целом приемлемой.
При этом из виду упускается важная деталь: ничего подобного парижским выступлениям, которые, при всей их крайней форме, играют и позитивную роль, не позволяя власти утратить берега от чувства собственной безнаказанности, в России невозможно. И прав, сравнимых с правами французов, у россиян нет — нет не в смысле, что их меньше, а вообще нет, в принципе, как социального явления.
Такое якобы “объективное” и “взвешенное” отмывание России, переход от восприятия ее как нового издания Третьего Рейха и абсолютного Зла, которому нет места в современном мире, к рассуждениям в духе “жизни там уклад особый, нам так сразу не понять”, намного опаснее прямой кремлевской пропаганды. Оно создает тот фундамент, на котором во всякий благоприятный момент российские пропагандисты возводят кремлевскую апологетику. Для такого посева тут же находится и почва, поскольку психология социального дна в целом интернациональна и французские “кассоры” — несомненные духовные близнецы “ополченцев” ДНР-ЛНР.
Пройти над бездной
Выступление Макрона вечером в понедельник, посвященное ситуации в стране, оказалось взвешенным и конструктивным. Президент Франции выразил готовность к диалогу со всеми, кто готов его вести. Призвал на помощь гражданское общество. Заявил, что каждый имеет право высказать свое мнение, но когда начинается насилие — кончается свобода. Что полиции будут отданы самые жесткие приказы по пресечению насилия и мародерства, но что для возмущения (а не погромов!) были некоторые основания. Сказал что богатые сограждане — именно так, concitoyens — должны помочь экономике. Признал, что допущены некоторые перехлесты в социальной политике. Пообещал, что сверхурочные часы работы, премия по итогам года и зарплаты менее 2 тыс. евро в месяц не будут облагаться налогами, а минимальная зарплата вырастет на 100 евро.
Вопреки утверждениям ряда СМИ, Макрон не ввел де-юре чрезвычайное положение. Он лишь констатировал, что в стране сложилась чрезвычайная ситуация — экономическая и социальная, с чем трудно не согласиться.
В целом все акценты в выступлении Макрона были расставлены точно и отразили реальное положение вещей. Дело теперь за реализацией озвученных обещаний.
По большому счету это все то же маневрирование между вершинами треугольника, о котором было сказано выше. Впрочем, треугольник — грубое приближение, все сложнее, и зависит от большого числа взаимосвязанных и противоречивых факторов. Правительству Франции придется принимать непростые решения в ситуации, когда последний звонок прозвенел, бездна разверзлась и медлить уже нельзя.
А если бы звонок не прозвенел вовсе, что было бы тогда? Тогда Париж был бы Москвой, а Франция — Россией. В России, в отличие от Франции, все окончится внезапно. Звонки-то, конечно, будут, но в Кремле их проигнорируют.
