Исламская модернизация

Если европейская демократия в свое время выросла из основ христианской морали, то почему мы должны отказывать исламу в способности дать импульс к возникновению демократии с мусульманским лицом?

“Арабская весна” стала абсолютной неожиданностью для мирового сообщества. Внезапность и синхронность антидиктаторских взрывов в целом ряде арабских стран, на первый взгляд, носили неестественный характер, а поэтому попытки объяснить или хотя бы осмыслить это явление носили либо конспирологический, либо слишком прямолинейный характер. Демократические цели, которые провозглашали борцы против местных диктатур, неизменно вызывали подозрения в том, что они действуют по заданию и сигналу Запада, а неряшливая авантюра западной коалиции в Ливии эти подозрения лишь укрепила. В то же время

открытое и активное участие в этих движениях исламских партий порождало панические прогнозы о ближайшем и повсеместном триумфе “Аль-Каиды” и о грядущей агрессивности мусульманского мира со всеми вытекающими из этого последствиями.

Споры на эти темы были еще в самом разгаре, когда “арабская весна” преподнесла политикам и экспертам еще один сюрприз. В Тунисе на первых же после падения диктатуры парламентских выборах победу одержала исламская партия, а Ливия и вовсе объявила о том, что ее будущее политическое устройство будет строго следовать принципам шариата вплоть до запрета разводов и поощрения многоженства. Все это происходит на фоне растущей в Египте популярности “Братьев-мусульман”. Эти события застали мировое сообщество врасплох, и об этом нагляднее всего свидетельствует тот невнятный лепет, с помощью которого Европа тщетно пыталась убедить себя и других в том, что произошедшее полностью отвечает ее давним предвидениям.

Впрочем, подобного рода конфузы будут неизбежны до тех пор, пока современные политики, включая российских, будут смотреть на эволюционные процессы в мире исключительно сквозь призму геополитики, как это принято в условиях победившей глобализации.

Между тем, если взглянуть на происходящее в арабских странах и в мусульманском мире в целом с точки зрения их внутренней исторической эволюции, становится очевидным, что нынешние события являются ее закономерным и неизбежным этапом и вызваны объективной потребностью в национальной самоидентификации. В XIX веке и в первой половине ХХ века этот процесс (за немногими исключениями) был искусственно заторможен европейской колонизацией на всем пространстве “мусульманского пояса”, от севера Африки до Юго-Восточной Азии. Уходя из этого пространства, европейская цивилизация считала своим долгом оставлять ему в наследство структуры, бездумно имитирующие политическое устройство бывших метрополий, но не имеющие ничего общего с местными религиозными и социальными традициями. Исчерпывающим и выразительнейшим примером этого самообмана можно считать Мавританию, которая после независимости, обретенной ею в 1960 году, стала внешне благообразной парламентской республикой, но при этом поддерживала у себя официальный институт рабства вплоть до 1980 года. В этой ситуации как в капле воды отражалось общее противоречие постколониальной государственности мусульманских стран: она возникла и устоялась под влиянием бывших метрополий, но именно в силу этой причины она априори не могла полностью отвечать ментальности, традициям и социальному укладу, а проще говоря, национальной идентичности местных обществ.

Сегодня просто пришла пора модифицировать эту государственность в соответствии с давно вызревавшим запросом национальной самоидентификации, которая включает в себя и религиозную составляющую. И если европейская демократия в свое время выросла из корней христианской морали, то почему мы должны отказывать исламу в способности дать импульс к возникновению демократии “с мусульманским лицом”?

То, что происходит в Магрибе, в Африке в целом, в Турции, в Египте, является не столько отрицанием западных, по сути христианских ценностей, сколько естественным укреплением местных религиозных, этнических и этических традиций путем возведения их в легальные формы. Те, кто ожидал, что те же, например, арабы в условиях мондиализации будут строить свои общества по европейским лекалам, были просто наивны, если не сказать невежественны. Уж на что Тунис считался “европейской” страной, а ведь поди-ка — вернулся к исламу при первой возможности. Причем под абсолютно искренним лозунгом стремления к демократии.

Но еще более убедительный прецедент нам преподносит Турция, которая в течение целого века жила в условиях демократии, учрежденной Кемалем Ататюрком по европейским лекалам. В последнее десятилетие выяснилось, однако, что эта демократия функционировала под свирепым присмотром армии, которая в конечном итоге потеряла политическое влияние под напором сторонников исламской идентичности турок, не имеющих, кстати, ничего общего с исламскими радикалами.

Принято считать, что ислам является самой консервативной религией в мире, которая не желает считаться с изменениями, постигшими человеческое сообщество со времен пророка Мухаммеда. Разумеется, если об исламе судить по Саудовской Аравии, это мнение покажется бесспорным. А вот “арабская весна” этот тезис успешно опровергает. Прежде всего потому, что это явление было естественной и точной реакцией на изменения, произошедшие на нашей планете в условиях глобализации, которая при всех своих эмансипирующих достоинствах стала угрозой для национальной идентичности многих стран, считавшихся неуязвимыми в этом отношении. Достаточно взглянуть на то, что сегодня происходит в “наднациональной” Европе, чтобы убедиться в справедливости этого утверждения.

Трудно сказать, насколько агрессивным по отношению к другим станет рождающийся на наших глазах самостоятельный и самодостаточный исламский мир. На первый взгляд, это отчетливое стремление к самоидентификации может привести к некоей “модернизации” ислама, а следовательно, и исламской политической культуры. Тем не менее если этот процесс будет доведен до логического завершения, то мы неизбежно придем к новому мировому расколу. И он, скорее всего, будет более выраженным и длительным, чем недавние идеологические противостояния.

Но означает ли это, что пресловутый конфликт цивилизаций неизбежен? Все здесь будет зависеть от того, насколько болезненно отнесутся к этому явлению сильные мира сего, которые уже давно рассматривают международные процессы как своего рода геополитическую игру, самонадеянно абстрагируясь от таких понятий, как национальное самосознание и национальная идентичность. Но еще и от того, насколько разумно исламский мир распорядится плодами своей “модернизации” и сумеет ли он, ощутив свою новую сплоченность, устоять перед соблазном войны против “неверных”. В конце концов, тот же Иран является вполне сложившимся государством, что делает еще более опасным его религиозный фанатизм.

А теперь взглянем на то, как “арабская весна” отражается в России. Власть отреагировала на это явление так же панически, как и в случае с “цветными революциями”. Видимо, искренне полагая, что самобытное российское общество и впрямь способно организованно последовать примеру египтян или тунисцев. При этом во властных структурах не нашлось никого, кто обратил бы внимание на то, что в мусульманских республиках Российской Федерации (и не только на Кавказе) идут, по существу, те же процессы, которые предшествовали “арабской весне”. Другими словами, в этих регионах идет точно такой же поиск национально-культурной и религиозной идентичности. И если в Татарстане и в Башкирии это явление остается в рамках политкорректности, то на Кавказе оно приняло практически неуправляемый характер. И наше злорадство по поводу шариатского будущего Ливии выглядит абсолютно неуместным на фоне практически шариатской Чечни. Тем более что чеченский шариат является всего лишь прихотью местного князька, а вовсе не объективной потребностью самих чеченцев.

Игнорирование властью этих очевидных процессов ведет к тому, что они все чаще принимают характер фольклорно-уголовного противостояния между “русскими” и “нерусскими”, между “мусульманами” и “неверными”. Одни пляшут лезгинку на Манежной площади, другие идут на эту площадь, чтобы бить кавказцев. Одни ликуют по поводу того, что Курбан-байрам собрал в Москве 170 тысяч мусульман, а “Русский марш” — всего семь тысяч, другие требуют запретить строительство мечетей в русских городах. Но и те, и эти все чаще ищут повод, чтобы перестрелять друг друга из травматических пистолетов.

В этой ситуации власть наглядно демонстрирует свою беспомощность, пытаясь исправить положение с помощью убогих проповедей в духе кота Леопольда о необходимости уважения местных обычаев и соблюдения правил приличия. Но при этом она с маниакальным упорством действует так, что превращает закономерный и естественный поиск национальной идентичности всех народов России в межэтническое и межрелигиозное противостояние.

В последнее время российские политики и представители РПЦ делают заявления, из которых следует, что восстановление русских национальных традиций и православной морали является единственным условием восстановления национальной идентичности Российской Федерации как государства. Все остальное — это факультатив, о котором не стоит даже упоминать. Именно поэтому “государствообразующий народ” продолжает метаться между тремя доступными его воображению способами решения “кавказской проблемы” — запретить кавказцам въезд в российские города, отделить Кавказ от России или выселить кавказцев за пределы исконно русского Кавказского хребта.

Зато мы твердо знаем, что Путина и Кадырова нам послал Аллах. Правда, трудно сказать, с какими намерениями…

Борис ТУМАНОВ