Хаос-терапия для Бриталии, или Дорогой Черчилля

Сунак, как все подчеркнули, станет самым молодым лидером страны за 200 лет, а также первым “небелым” (Сунак — сын индийиских иммигрантов из Африки и практикующий индуист), первым мультимиллионером (женат на дочери индийского миллиардера) и первым главой правительства со степенью МВА. В течение суток он фактически завершил формирование кабинета и назначил команду ключевых советников — своеобразной “ставки”, центра принятия антикризисных решений. Настроением недели как в Лондоне, так и в других мировых столицах стал вздох облегчения.

Будто бы в Италии

Этому предшествовало несколько месяцев правительственного кризиса, который и внешние, и британские наблюдатели именовали не иначе как “хаос”. Меньше, чем за 100 дней, в доме 10 на Даунинг Стрит, резиденции премьер-министра, два раза сменились жильцы, пост главы минфина три раза переходил из рук в руки, а обнародование экономических планов предшественницы Сунака — Лиз Трасс вызвало настоящий финансовый кризис (с обвальным падением курса фунта стерлингов и курса гособлигаций), который мог бы перерасти в кризис глобальный, если бы не агрессивные интервенции Банка Англии. Рейтинг тори, и без того потрепанный чередой скандалов вокруг незаконных “вечеринок” Бориса Джонсона во время локдауна, рухнул до уровней самых тяжелых времен премьерства Джона Мейджора в начале 1990-х — стресса “Черной среды” и девальвации фунта.

“Чехарда” правительств для Британии — паттерн довольно непривычный. Сунак стал всего 57-м главой кабинета за три столетия, а средняя “продолжительность жизни” правительств в Британии составляет от 3 до 5 лет. В отличие от “южных” парламентских демократий, прежде всего той же Италии, сменившей 70 правительств всего за 77 лет. Журнал The Economist даже поместил на обложку своего последнего выпуска заголовок “Добро пожаловать в Бриталию!”: политическая нестабильность, перспективы низких темпов экономического роста и “диктата” внешних инвесторов, прописывающих послушным политикам фискальный аскетизм — далеко не полный список напрашивающихся параллелей.

Защита от дураков

Самоиронию британцев, не привыкших к такой политической турбулентности, можно понять. Равно как можно понять и пропагандистов из стран, где национальные лидеры остаются у власти десятилетиями: когда понадобилось, заменили одну, ставшую премьером без выборов, на другого, которого тоже никто не выбирал, на фоне паралича власти. “И эти люди еще запрещают нам ковыряться в носу?”

На самом деле “хаос”, конечно же, как и “разруха” — “в головах”, как говорил булгаковский герой. Во многом в головах наблюдателей. Ни одна из существующих в мире политических систем не защищена от кризисов и ошибок; эффективность определяется долгосрочной устойчивостью наличием “защиты от дурака”, способностью эти ошибки оперативно исправлять.

Упреки в “недемократичности” демонстрируют слабое понимание британской конституционной модели, которая и правда специфична.

В отличие от других ведущих парламентских демократий в индустриально развитых странах, в Британии на национальном уровне действует жестко мажоритарная система на принципах “относительного большинства” (first-past-the-post). “Одномандатники” избираются в 650 довольно мелких (электорат знаком с депутатом через одно-два рукопожатия) округах простым относительным большинством, и зачастую всего несколько сотен голосов определяют исход выборов. С одной стороны, критическим активом в такой системе становится развитая инфраструктура волонтеров-активистов, фандрайзинга, работы с местными стейкхолдерами и отбора кандидатов, которая есть лишь у крупнейших, проверенных десятилетиями партий. С другой стороны, высокая чувствительность предполагаемых результатов голосования к политическим решениям на национальном уровне заставляет депутата в первую очередь ориентироваться на мнение электората округа даже если это иногда идет вразрез с “партийной линией”.

Забегая вперед: эта модель, при всех ее недостатках, опять же, в отличие от многих других стран, позволяла Британии легитимно отсеивать несистемных политиков-полулистов и маргинальные партии даже при их значительной электоральной поддержке. Например, идейный вдохновитель Брекзита Найджел Фараж и его партия еще летом 2019 года по всем национальным опросам били рекорды популярности, обходя электоральные рейтинги и лейбористов, и тори на 5—10%, но в декабре 2019 ни один из кандидатов партии так и не прошел в парламент, а сам Фараж занял лишь третье место в своем округе.

Политика в прямом эфире

При отсутствии даже элемента пропорциональной системы избирается не глава правительства и даже не правящая партия, избирается Палата общин, парламент, в каком-то смысле — коллективный президент, если проводить аналогию с президентскими республиками. Конституционно ограничен срок полномочий именно парламента — 5 лет, а не правительства или лидера: Тэтчер возглавляла страну почти 12 лет, Блэр — 10.  С другой стороны, премьер, потерявший поддержку в парламенте, даже когда это поддержка депутатов его собственной партии, — не может оставаться у власти.

Власть премьера в такой системе — величина переменная: лидера, не прошедшего национальные выборы, и депутаты, и чиновники воспринимают как потенциальную “хромую утку”, поле его политического маневра ограничено предвыборной программой (манифестом) предшественника; напротив, лидер, получивший на выборах большинство, становится органичным центром принятия решений: его поддержка воспринимается депутатами от его партии как основной драйвер их собственных электоральных перспектив.

С учетом того, что британская политика разворачивается в буквальном смысле в прямом эфире (и лидера, и ключевых министров, еженедельно заваливают вопросами, захлопывают и осмеивают в парламенте, куда, кстати сказать, без какого-либо пропуска и даже паспорта может зайти любой желающий, а все дебаты транслируются по телевидению и в интернете), такая система обеспечивает механизмы обратной связи с электоратом, которые фактически исключают “недемократичность” функционирования исполнительной власти и смены кабинета в промежутках между выборами.

Харизматики и компромиссные фигуры

С тезисом о кризисе — не поспоришь: в течение нескольких месяцев процесс принятия решений был фактически парализован, а те решения, которые принимались, пересматривались и отменялись буквально на следующий день. 

Мы привыкли к клише, что “кризис” — это плохо, а “стабильность” — хорошо, но с точки зрения жизнеспособности систем политические кризисы, как, собственно, и кризисы экономические, если, конечно, они не перерастают в хроническую дисфункцию институтов, есть не что иное как механизм развития, адаптации к вызовам. Системы, застоявшиеся в видимой стабильности, не выдерживают шока фундаментальных трансформаций и после десятилетий кажущейся незыблемости обычно рассыпаются в одночасье.

Нынешний британский политический кризис связан прежде всего со сменой типа востребованных характеристик системы управления и лидерских качеств. Так Маргарет Тэтчер была “железным” лидером, необходимым для непопулярной шоковой терапии и структурных изменений стагфлирующей экономики 1970-х, но “темой” 1990-х стала постиндустриальная “модернизация”, для которой был необходим новый, “молодой реформатор”, “человек будущего” Тони Блэр.

Как в старой советской шутке про чередование генсеков ЦК КПСС “лысый-волосатый”, британские лидеры также меняются по своеобразному паттерну. Харизматичный лидер, отвечающий “теме” времени, по мере выполнения своей исторической роли сменяется компромиссной фигурой, формально соответствующей критериям, важным для основных стейкхолдеров. Компромиссная фигура довольно быстро теряет популярность и либо теряет свой пост еще до выборов, либо проигрывает выборы и подает в отставку. Историческая функция такой фигуры, по сути, как раз в катализации управляемого кризиса, в ходе которого как у элит, так и у электората артикулируется “от противного” спрос на качества нового лидера.

После Тони Блэра правительство возглавил аппаратчик Гордон Браун. Харизматичного Дэвида Кэмерона сменила “компромиссная” Тереза Мэй, которая по определению не могла разрубить гордиев узел Брекзита.

Для этого требовался лидер-таран, которым стал Борис Джонсон. Его “боевые” качества вполне подходили и для принятия неординарных решений в условиях пандемии, но для кризис-менеджмента в условиях экономического “идеального шторма” необходим другой лидер, с другим набором компетенций. Недолгое премьерство “компромиссной” Трасс со всей ее очевидной некомпетентностью и продемонстрированной на практике неадекватностью идеологического догматизма всего за несколько недель смогло “от противного” сформировать запрос на компетенции нового лидера. И депутаты, и рядовые тори, которые еще в сентябре предпочли Сунаку Трасс, довольно быстро поняли, что “надо было голосовать за экономиста”.

Как 80 лет назад

Исторически это не первая “чехарда” премьеров в британской истории, когда главный пост страны занимает неизбранный политик после отставки другого неизбранного политика, за последнее столетие. Прошлый раз, в 1935 году, спустя всего полтора года после победы на выборах ушел в отставку лидер консерваторов Стэнли Болдуин. Его сменил “компромиссный” Невилл Чемберлен, который всеми воспринимался как промежуточная фигура вплоть до Мюнхена 1938 года и очевидного кризиса начала Второй мировой.

В 1940-м его безо всяких выборов сменил маверик, которого звали Уинстон Черчилль.