В предыдущих статьях мы проанализировали возможность применения экономических инструментов деоккупации неконтролируемых районов Донбасса. Было бы наивным с нашей стороны не ожидать от России разработки долгосрочных экономических инструментов оккупации данного региона — теперь поговорим о них.
По примеру Приднестровья
Ситуация с оккупацией части территорий Донецкой и Луганской областей незаметно для большинства наблюдателей перемещается из сегмента противостояния армейских подразделений и “голых” идеологий в плоскость экономических смыслов и промышленных стратагем. Для нас, пока на фронте звучат выстрелы и в украинские города и села приходят сообщения о новых утратах, данная тема не является предметом рационального обсуждения. Слишком глубоки психоэмоциональные деструкции и общественная фрустрация, вызванная темой непрекращающейся войны. Но, как показывает мировая история, именно в тот период, когда еще продолжают говорить пушки, начинается подготовительный этап для конвертации фактора оккупации из временной “величины” в постоянную.
И здесь есть своя скрытая логика: на штыках невозможно обеспечить долгосрочную привязку того или иного региона к оккупационному центру. У исторической метрополии всегда будет значительно больше информационных, экономических и просто человеческих факторов для изменения ситуации в свою пользу. Рано или поздно оккупированные регионы, лишенные экономического смысла существования, возобновят дрейф в сторону своего утраченного государственного ядра. Ключевой механизм, препятствующий этому, — обретение новой экономической модели оккупации, пусть и основанной не на классических рыночных, а на гибридных факторах жизнеспособности.
Применительно к Донбассу России необходимо выстроить на оккупированных территориях оттюнингованную патерналистскую витрину “эрзац — СССР”, напоминающую прежние времена по форме, но с иным содержанием.
Ситуация с ДНР/ЛНР — самый мощный экономический и смысловой вызов для РФ. Одно дело взять “на баланс” Абхазию, Южную Осетию или Приднестровье, население которых сравнимо с одним левобережным “спальником” Киева и совсем другое — две непризнанные республики, где реально проживают миллионы жителей и экономика которых представляет сложный технологический комплекс с развитой инфраструктурой.
Могущество нескольких финансово-промышленных групп, которые до 2014-го в Украине именовали “донецким кланом”, основывалось на успешном восстановлении прерванных в 90-е годы прошлого века технологических цепочек. Первая: уголь — кокс — металл. Вторая: уголь — электроэнергия — металл. Как видим, в начале каждой цепи находится уголь как базовый энергетический ресурс региона, а также сырье для производства кокса. В конце цепи находится конечный региональный продукт — металл. А в середине есть место для упомянутого выше кокса и электроэнергии. Без указанных двух ингредиентов, металлургический комплекс донецкого территориально-промышленного района невозможен.
В 2014-2017 гг. часть предприятий ДНР могла работать в правовом поле Украины, легально реализуя свою продукцию на внешних рынках. После начала экономической блокады активы региона оказались под управлением так называемых временных администраций, а в реальности — под контролем суррогатного управленческого гибрида местных групп влияния, РФ и осколков в виде бизнес-надстроек, принадлежащих окружению беглого президента Виктора Януковича.
С похожей ситуацией РФ уже сталкивалась в так называемой Приднестровской Молдавской республике, где индустриальное ядро — это в основном энергетические мощности МолдГРЭС и металлургический завод в Рыбнице (ММЗ). Последний актив был передан российской ФПГ в управление правительству ПМР и существенно модернизирован с применением дорогостоящих западных технологий и оборудования. Конкурентные преимущества данного предприятия зиждутся на дешевой электроэнергии МолдГРЭС. Кроме того, базовое условие функционирования — это возможность получать в официальных таможенных органах Молдовы сертификаты происхождения продукции, без которых ее бы не стали покупать на легальном мировом рынке металла.
Судя по последним данным относительно реанимирования промышленного потенциала ДНР, в этой непризнанной республике РФ пытается реализовать схожий сценарий.
Поиск успеха в стоге неэффективности
В предыдущих аналитических исследованиях мы определили, что ориентировочный промышленный потенциал ДНР в случае запуска новой промышленной модели составляет примерно 110 млрд грн товарной продукции и услуг за год (до $4 млрд), а также примерно 80 тыс. занятых штатных работников со среднемесячной заработной платой в размере более 7 тыс. грн. Данные прогнозы были сделаны летом 2017-го относительно перспектив восстановления региональной экономики ДНР в ближайшие несколько лет.
Источник: “Институт экономических исследований ДНР”.
По итогам 2017 г. объем промышленного производства по сравнению с 2015-м вырос с 88,1 млрд руб. до 146,4 млрд руб., что составило примерно $2,7 млрд.
Источник: “Минпромторг ДНР”.
Итоговых данных по 2018 г. пока нет, но уже есть отраслевая статистика, которая показывает, что среднесписочная численность штатных работников составила 49 тыс. человек и уровень зарплаты колебался в зависимости от отрасли промышленного производства: от 15 тыс. руб. в металлургии и 14,2 тыс. руб. в фармацевтике, до 5,7 тыс. руб. — в легпроме. Максимальный порог зарплаты в промышленности на сегодня составляет таким образом эквивалент 7-8 тыс. грн в месяц, а минимальный — до 3 тыс.
Если сравнить указанные выше данные с нашим прогнозом двухлетней давности, по средней зарплате ДНР практически достигла прогнозируемый нами уровень, а по объемам промышленного производства и численности штатных работников программа расконсервации индустриального ядра выполнена пока лишь на 60%. Выход на уровень 100% можно ожидать уже в этом году.
То, что эта программа уже активирована подтверждают следующие показатели.
Источник: “Институт экономических исследований ДНР”.
Производство минеральных продуктов в 2017-м выросло на 160%, текстиля — на 180%, энергетика — на 41,3%, добыча угля — на 29,3%, пищевой продукции — на 24,1%, фармацевтической — на 21,5%, машиностроения — на 13,6%. При этом показатель услуг по ремонту и монтажу оборудования изменился лишь на 16,1%. Это говорит о том, что рост объемов выпуска произошел в основном за счет расконсервации старых производств и никоим образом не связан с новыми инвестициями и модернизацией базовых предприятий региона.
Источник: “Институт экономических исследований ДНР”
В структуре промышленности 50% занимает переработка, 37% — энергетика, 11% — добывающая и 2% приходится на водоснабжение и утилизацию отходов. То, что условная вода и отходы попали в топ-4 отраслей региональной промышленности, говорит о том, что смежные подотрасли практически вымерли, освободив пространство для традиционных флагманов в виде переработки, 50% которой распределены на подотрасли следующим образом:
Источник: “Институт экономических исследований ДНР”.
Общая структура региональной экономики (в промышленном сегменте) складывается следующим образом. На первом месте металлургия, затем идут обслуживающие ее отрасли: добывающая (уголь), энергетика (судя по удельному весу, явно профицитная), химическая (кокс). Наличие значительного населения, в том числе и весомого социального сектора (бюджетники, пенсионеры), определяет и акцент на производство пищевых продуктов, особенно учитывая сложность внешней логистики. А безработица среди женщин дает импульс развитию легкой промышленности с достаточно низким уровнем зарплат.
В свое время Россия позволила местным политическим силам, которые стояли у истоков “русской весны”, сгенерировать свое видение экономического будущего региона. Получалось курьезно: ведь иначе как с юмором воспринимать предложения разводить в затопленных шахтах омаров и прочих ракообразных, а в незатопленных — грибы, не приходится. Были еще и идеи использовать энергетическую профицитность и наличие в ДНР нескольких незаконных технических вузов для создания отрасли по майнингу криптовалют, но от этой идеи решили отказаться, учитывая сложность функционирования местной финансовой системы.
И тогда в Москве решили, что интеллектуальная экзотика для формирования будущей экономической модели ДНР явно смотрится, как седло на корове, и решили “командовать парадом”. На практике это означало создание простых как лом, но действенных механизмов по запуску нового индустриального цикла с затухающей амплитудой. Главное — растянуть эффект затухания примерно на 10 лет, то есть до момента завершения общей стратегии “российского проекта в Украине”, как его видят в Москве.
Базовый инструмент экономической оккупации — это запуск локального металлургического комплекса, который должен базироваться на дешевом местном угле и соответственно — на дешевой региональной электроэнергии. На данный момент в ДНР добывают примерно 8 млн тонн угля в год, 75% которого — энергетический и 25% — коксующийся. В наличие есть и ресурс для двух местных ТЕС (Зуевская и Старобешевская), и для местных коксохимов. Дешевая электроэнергия и кокс на фоне относительно низких зарплат должны создать условия для производства наиболее простых и недорогих заготовок из металла, которые затем можно либо продать по дешевке на внешних рынках, либо использовать в РФ для производства более ценной продукции.
Таким образом, уголь и дешевая электроэнергия, почти как в Приднестровье, должны создать экономический базис для обеспечения долгосрочной оккупации региона.
А поскольку наличие миллионов местных жителей определяет наращивание мощностей пищевой промышленности, а дешевый женский труд — легкой, это напоминает “бангладешскую модель” развития, с большим поправочным коэффициентом естественно.
Но полностью сравнить экономические модели ДНР и ПМР не позволяет логистический блекаут, когда продукцию с оккупированной части Донбасса необходимо вывозить с помощью серых схем и создавать для функционирования региональной экономики незаконную финансовую систему (при этом постоянно висит дамоклов меч новых санкций и транзакционные издержки непомерно высоки). Ситуацию для РФ спасает лишь абсолютно необъяснимая позиция профильных украинских ведомств, которые не замечают ни серых товарных потоков, ни эрзац-финансовую систему ДНР. Кроме того, промышленные группы ПМР, в отличие от донбасских сепаратистов, сумели создать в центральных органах власти мощное политическое лобби.
В этом контексте экономические инструменты как оккупации, так и деоккупации зависят от того, где выдаются сертификаты происхождения местных товаров и в какой валюте рабочим платят зарплату, а также на что именно меняются экономические преференции: на мир и демилитаризацию региона или на лояльность к внешним силам влияния и гибридную войну. И здесь начинается настоящая борьба экономических смыслов, от результата которой зависит, что мы получим на выходе: демилитаризированную территорию и лояльное население или вечно враждебный анклав.
