Государство — это никто

В начальственных выступлениях продолжает звучать в неодобрительном ключе слово “либерал”, хотя слова “либерал”, “консерватор” и проч. не имеют никакого значения в современной России. Политические взгляды у людей наверняка есть, но мы не знаем, что это за взгляды и какая часть населения поддержала бы их в ситуации свободного выбора. Все-таки опросы общественного мнения и голосование за реальных кандидатов — не одно и то же.

Может быть, в России много либертарианцев или социалистов, а может быть — националистов. Единственное, в чем можно быть уверенным, так это в том, что сейчас власти очень хотят убедить граждан, что в России много националистов. Можно попытаться ответить на вопрос, зачем нас хотят в этом убедить. На вопрос, действительно ли националистов много, ответить в отсутствие политического выбора, по-моему, нельзя.

Так что вместо разделения по партийным линиям есть какое-то другое разделение. Наверное, это разделение между теми, у кого в принципе есть убеждения, и теми, для кого никакие убеждения не значимы. Это не такая уж редкая ситуация и уж точно не новая. Это очень древний конфликт: конфликт между политическими убеждениями и политической реальностью.

В увлекательнейшей книге про диссидентство историк Василий Рудич формулирует это так. Традиция требовала от свободного римлянина приверженности государству, civitas. Это укрепляло его чувство собственного достоинства, dignitas. Но с появлением принцепсов ситуация перестала быть прямолинейной. В понимании многих служение civitas с тираном во главе уже не было добродетелью, а, наоборот, унижало dignitas. В этом случае от честного римлянина традиция требовала одновременно и служить государству, и не служить ему. Это конфликт между служивым человеком и государством в его чистом изначальном виде (см. Rudich, Vasily. Political Dissidence under Nero: the Price of Dissimulation, London — New York, 1993).

Тот же конфликт принимает самые разные формы в средневековых монархиях и современных республиках. “Служить бы рад, прислуживаться тошно”, — говорит ровно о том же противоречии между civitas и dignitas Чацкий у Грибоедова. Это прежде всего дилемма аристократа, а позже еще и дилемма разночинца и интеллигента. Российские радикалы начала ХХ в., стремившиеся избавить новую страну от интеллигентской заразы, просто уничтожили этот класс. Но, как выяснилось, не уничтожили дилемму. Ее продолжением в советское время был вопрос — вступать или не вступать в коммунистическую партию. Само существование конфликта говорило о том, что были люди, готовые служить или не служить за идею.

Таких становилось все меньше, и вот конфликт по-своему разрешился. Сейчас это не столько конфликт, сколько общепризнанное расхождение между формой и содержанием. Те, кто не желает служить, как правило, могут не служить. Те, кто желает, служат органам как бы государства и его как бы проектам, не обязательно признавая это настоящим государством, настоящими органами и проектами. Это означает, что никакого проекта с большой буквы и никаких подлинных сторонников у этого проекта нет. Нет никакой партии и никаких убеждений, есть работа за деньги. Причем за очень большие и с каждым днем растущие деньги, если судить по оценкам уровня коррупции.

Transparency International оценивает коррупционные доходы в $300 млрд в год. “Норма отката”, говорит Елена Панфилова в интервью “Российской газете” (от 7.12.2010), выросла с 15-20% стоимости проекта в начале нулевых годов до 50-70% сейчас. Сам президент говорил о том, что на госзакупках воруется, по консервативным подсчетам, 1 трлн руб. в год. Бороться с этим предлагается ужесточением контроля, но контроль как техническая мера не будет работать, потому что с контролерами всегда можно договориться.

Обществу приходится все дороже платить за отсутствие убеждений и неверие, как ни выспренно это звучит, в возможность службы обществу. Это, вероятно, следствие глубокого разочарования в идее общего блага, которое поразило целое поколение советской элиты из-за неудачи советского проекта. Представители этого поколения как раз и находятся сейчас у власти, продолжая распространять свое “антикредо”. Они не консерваторы, не националисты, а именно никто. Этот радикальный символ неверия, как выясняется, стоит дорого — от четверти ВВП и выше. А отсутствие верховенства закона и института собственности — это уже следствия. Необходимые и тщательно оберегаемые следствия, нужные для дальнейшего обогащения и для так называемого “ручного управления”.

Максим ТРУДОЛЮБОВ