Анатолий Гальчинский: “Логика саморазвития экономики всегда разумна”

Экс-советник президента Украины Леонида Кучмы, бывший глава cовета Национального банка Украины Анатолий Гальчинский сегодня является одним из ведущих украинских ученых и мыслителей. В том числе он посвящает свое внимание глобально-экономическим преобразованиям и поиску ответов на вопросы, порождаемые их общей направленностью и логикой. В ходе общения Forbes адресовал выдающемуся экономисту вопросы глобального масштаба, связанные с экономической судьбой мира, пониманием этих процессов современной научной мыслью и продиктованных развитием товарных отношений и денежной системы. 

— Является ли современная эпоха переходной, и о каком переходе идет речь: что остается — или должно остаться — в прошлом, и каковы очертания будущего?

— В 2003 году увидела свет книга выдающегося американского ученого, экс-президента международной социологической ассоциации Иммануила Валлерстайна, которая имеет весьма емкое название: “Конец знакомого мира. Социология ХХІ века”. Речь идет о конце эпохи индустриализма, о фактическом завершении каденции индустриального капитализма. Современная миросистема, пишет ученый, вступила в стадию завершающегося кризиса, и навряд ли будет существовать через пятьдесят лет. Что потом?

Научная мысль однозначна в том, что наша перспектива — эпоха постиндустриализма. Здесь все понятно. Проблема в другом: каково наполнение функциональной конструкции эпохи постиндустриализма? Частица “пост” акцентирует на отрицании старого, на “конце знакомого мира”. Она говорит нам, что мир будет иным. Но в чем качественные отличия “нового мира”, она сказать не может. Этого сказать сегодня никто не может.

Теория разграничивает два вида общественных трансформаций — осуществляемые на существующем концептуальном фундаменте внутрисистемные и межсистемные, в структуре которых нарушается преемственность между прошлым и будущим. Переживаемый в наше время переход от индустриальной к постиндустриальной эпохе — это, естественно, межсистемные трансформации. Их определяющие детерминанты формируются на основе веера альтернативных парадигм, каждая из которых в зависимости от конкретных условий может стать системообразующей. Поэтому говорить с претензией на научность о позитивном наполнении эпохи постиндустриализма, которая находится лишь на начальном этапе своего становления, неизбежно включающего в себя приливы и отливы, элементы не только прогрессивного, но и регрессивного развития, бифуркации и хаоса, мы не можем.

— Вы хотите сказать, что усиливающиеся в современном мире, равно как и в нашей стране, элементы хаоса и неопределенности несут на себе объективно обусловленное начало, что они для переходной эпохи неизбежны?

— Все зависит от нашего понимания содержательной стороны хаоса. В теории межсистемных трансформаций хаос перебирает на себя поисково-инновационную функцию. Новое пробивает себе дорогу в хаосе, рефлексирует в нем. В этом смысле хаос отражает не деградацию, а наоборот — дееспособность системы, выступает как элемент ее саморазвития. Это ключ к пониманию происходящих преобразований. Качественные скачки в истории общецивилизационного процесса всегда во все времена включали в себя в роли конструктивного паттерна элементы хаоса. Западная цивилизация возникла после падения Римской империи из хаоса, продлившегося в Европе почти три столетия.

Когда мы говорим о многоаспектности альтернативных линий перспективы, о том, что доминанты будущего могут представляться абсолютно бесперспективными с точки зрения настоящего, мы не исключаем при этом наличия стержневого начала осуществляемых трансформаций. Существуют ценности общечеловеческие, морально-психологические: в моем понимании это прежде всего христианские, хотя не только христианские ценности, которые вечны. Таким же образом в общецивилизационном процессе формируется системообразующая линия саморазвития, которая, вопреки всем зигзагам истории, в конечном итоге пробивает себе дорогу.

Согласно обоснованиям выдающегося отечественного ученого, первого президента Украинской академии наук Владимира Вернадского, соответствующая линия эволюции реализуется на основе доминантности в развитии общества сознательного начала — трансформации биосферы в ноосферу — сферу человеческого разума. Цивилизационный процесс — это, по большому счету, процесс становления разумного.

По Вернадскому, речь идет о геологической миссии человеческого разума, о процессах, которые подготовлены тысячелетиями, и соответственно — не могут быть изменены “случайностями человеческой истории”. “Если жизнь зародилась, она обязательно станет разумной”, — таково обобщающее резюме ученого. Речь, по сути, идет о человекоутверждающей логике общецивилизационного процесса, логике системно углубляющейся гуманизации. В этом контексте мы можем рассматривать постиндустриальную цивилизацию в ее зрелом воплощении как эволюционное развитие на основе уже сформировавшейся критической массы ноосферы, как нооцивилизацию — цивилизацию разума. Системная матрица постиндустриализма формируется, в моем понимании, на этой основе.

В условиях современной информационной революции, развертывания глобально кибернетического пространства, информационных сетей ноостические преобразования общества, расширяя свою конституирующую основу, существенным образом ускоряются.

— Понимаю вашу позицию: у нас пока еще отсутствуют возможности обозначить контуры формирующихся в контексте ноостических преобразований системных новаций экономической сферы, они пока еще не вычленились, но я все же хочу перевести наш диалог в плоскость экономических трансформаций. Можем ли мы уже сейчас обозначить хотя бы априорно кирпичики перспективы, которые при определенных условиях могут стать строительным материалом экономики будущего? Каким образом эта проблема просматривается через увеличительные стекла микроскопа ученого?

— Два года назад при содействии Президентского фонда Леонида Кучмы была опубликована моя книга “Политическая нооэкономика”, в которой предпринята попытка обосновать линию взаимозависимости: ноосфера — нооцивилизация — нооэкономика (разумная экономика). Нооэкономика — это экономика перспективы, экономика зрелого, в моем понимании, постиндустриализма. Осознаю, что предлагаемое понятие — “экономика разума” — звучит слишком амбициозно, и вряд ли будет воспринято на прикладном уровне. Но дело не в семантике, а в смысловом наполнении этого понятия. К тому же подлинная экономика всегда, во все времена и эпохи несла на себе печать разумности. Имею в виду системообразующую основу ее развития — принцип саморазвития.

Логика саморазвития экономики всегда разумна. Неразумной может быть экономическая политика. Это истина, которая для нас не требует доказательств. Но я об ином. Для меня очень значимой стала принципиальная позиция Давоса-2015 по поводу доминантности в современном мире линии трансформаций от информационной к сетевой интеллектуальной экономике. Нооэкономика, системные слагаемые которой обосновываются в моей книге, это та же сетевая интеллектуальная экономика, на началах которой акцентировал давосский форум. Информационная сеть интерпретируется в этом случае как эксклюзивный инструментарий нооэкономических преобразований.

— Какова их исходная основа, приоритеты формирования, реальное наполнение?

— Определяющим из них, с моей точки зрения, является подготовленная всем ходом общецивилизационных, в

том числе и экономических преобразований возрастающая самодостаточность человека, его позиционирование в качестве реального центра — начала и не о посредственной, а непосредственной цели экономического процесса, его субъекта и одновременно объекта. Не всего лишь один из факторов производства, его функциональный “кирпичик”, а креативный центр перспективы.

В этом случае понятие “экономическое развитие” позиционируется как развитие сущностных сил человека, накопления богатства человеческой личности, ее творчески-креативного потенциала. Происходящие экономические преобразования в их глобально-цивилизационном измерении разворачиваются в этом направлении. Разумное в экономике ассоциируется с этим. Это не импровизации; это уже сегодня интенсивно развивающаяся на Западе практика. Выстраивая свои евроинтеграционные доминанты, мы, по большому счету, обязаны учитывать это.

Нынешние коллизии экономического процесса на Западе, помимо прочего, определяются названными процессами. Структурно усложняется поле экономической деятельности. Оно раздваивается: наряду с экономикой товара формируются функциональные механизмы социоцентристской экономики — экономики человека. Свойственная эпохе индустриализма логика экономического детерминизма (экономика — основа, все остальное в обществе — надстроечные реалии) уходит в прошлое. В новых условиях экономика все глубже интегрируется не только на макро, но и микроуровнях в систему социальных отношений, подчиняется ее прерогативам. Меняются ее оценочные критерии. Доминирующим в этом становится не  просто экономическая, а социально-экономическая эффективность, не получаемая прибыль, а наращивание потенциала креативности человеческого капитала.

Вы спрашиваете, каким образом соответствующая логика воплощается в реалии экономического процесса. Речь идет о формировании в экономическом пространстве в качестве системообразующего начала постматериального канала эволюции. По словам английского ученого, одного из основателей теории “нового лейборизма” — Энтони Гидденса, центральным событием ХХ ст. стала победа над материальным. “Экономика брюха” трансформируется, пишет по этому поводу Тоффлер, в “экономику души”, в “постматериальную систему ценностей”. Мы на целую вечность, минимум на 25-30 лет, отстали в своем экономическом развитии от Запада, и нам очень сложно понять смысл происходящего.

— Пожалуйста, расскажите более детально об этом новом экономическом и историческом процессе.

— Позволю себе выделить три базисные позиции реального наполнения этого процесса. Речь идет, во-первых, о превращении основанного на доверии социального капитала в основной производственный ресурс, а информации и знаний — в доминирующую форму собственности и богатства общества. В итоге — уже сегодня лимитирующим началом расширенного воспроизводства становятся не материально-вещественные факторы, а названные интеллектуальные ресурсы.

Во-вторых, доминантность творческого труда, основным стимулом которого становится не логика “иметь”, а принцип “быть”, самореализация личности, моего Я. Речь идет об энергетике творчества в широком понимании, энергетике созидания, развития в первую очередь высокотехнологического процесса — информационных, космических, нано-, генных, биологических и других наукоемких и в то же время энерго- и ресурсосберегающих технологий, технологий автоматизации и иных слагаемых постиндустриальных преобразований.

Вывод понятен: не просто труд, а творческая креативно-созидательная деятельность каждого из нас формирует основы экономики разума. В-третьих, первостепенность постматериальных потребностей человека. Подлинно человеческими являются именно эти потребности — потребности модуля “быть”, потребности нашего познания и коммуникаций, самоутверждения личности, реализации ее творческого начала, потребности разума.

Мы говорим о качественно новом генотипе экономического развития, о процессах, которые, повторяю, пробивают себе дорогу уже сегодня. Речь идет о доминантах формирующейся, естественно, далеко не в прямолинейном режиме экономики, располагающейся, если использовать выражение Маркса, “по ту сторону собственно материального производства”, эгоориентируемой экономике, многоаспектном процессе становления в соответствии с логикой общецивилизационного прогресса экономики реального гуманизма.

И еще о принципиально значимом. Важно понять механизмы формообразования этого процесса. Речь идет о наполнении новым содержанием старых форм. Это общая закономерность переходного состояния экономики, один из факторов ее системной разбалансированности. Новые функциональные формы приобретают свою адекватность лишь в зрелом состоянии системы. Приведу всего один пример.

Функционируя в действующей экономике в качестве основного объекта собственности, знания, как и информация, в действительности несут на себе принципиально новую функциональную нагрузку. В процессе своей реализации они не отчуждаются. Собственность на материально-вещественные ресурсы, на капитал отчуждается, на знания — нет. Передаваемые другим мои знания не только продолжают оставаться моими, но и повышаются в своей ценности. Ученые оценивают это как революцию в экономических отношениях. А ведь речь идет, повторяю, о доминирующей форме собственности и основном слагаемом богатства постиндустриального общества. Форма остается старой, а содержание принципиальным образом меняется. Подобное состояние характерно и для других функциональных форм интенсивно трансформирующейся экономики. Мы не всегда учитываем это.

— Говоря о проблемах перспективы рыночных отношений, и зная ваш особый интерес к этой проблематике, думаю, это интересно и нашим читателям. Какова, по вашему мнению, общая логика перспективы в этих вопросах?

— Должен сказать, что в научной литературе обсуждается вопрос о перспективах сужения экономического пространства рынка, девальвации его регулятивных возможностей. Показательно, что эту точку зрения отстаивают основатели теории постиндустриализма. Речь идет, в частности, о позиции Элвина Тоффлера (писатель-футуролог, один из авторов “информационной цивилизации”. — Forbes) по поводу формирования “трансрыночной цивилизации”. О естественной границе рынка заявляет и Дениэл Белл (автор теории постиндустриального (информационного) общества. — Forbes).

Я пытаюсь аргументировать противоположное — логику модификации рынка. Рынок выступает в экономике как институт социальных коммуникаций, ячейка разума, живой организм, отличающийся высокой адаптивностью, способностью самосовершенствоваться, и в силу именно этих качеств не только органически вписывается в систему ноостических трансформаций экономики, но и выступает, как я это понимаю, в роли их мультипликатора.

В упоминавшейся книге о нооэкономике мною предпринята попытка обосновать логику раздвоения рынка. Раздваивается экономика, раздваивается и рынок. На уровне традиционной экономики товара сохраняется значимость классического конкурентного рынка. В свою очередь, трансакции новой эгоцентристской экономики демонстрируют свою функциональную неадекватность конкуренции. На это нельзя закрывать глаза.

Альтернатива этому — новая парадигма рыночных отношений — конвергентный рынок, который формирует свои конструкции как атрибут отношений партнеров по “производству” информации и знаний, механизм приумножения интеллектуального богатства, институт обмена “доверия на доверие”, накопления и реализации социального капитала. С точки зрения логики перспективы важно понимать, что в связи с потерей доминантности конкуренции энергетический потенциал экономики не девальвируется, как это можно было бы предполагать, а наоборот — мультиплицируется.

Решающее в этом — создание предпосылок реализации креативного потенциала каждого субъекта соответствующих отношений. Речь идет об основе основ нооэкономики. В отличие от конкуренции, конвергенция — это не подчинение слабого более сильному, а взаимоотношения на принципах паритетности, позиционирование партнера, в том числе и неизвестного, как второго “Я”.

Конкуренция — это прерогатива сильных, конвергенция — достояние всех. В итоге — экономическая система “выигрыш — проигрыш” трансформируется во взаимоотношение “выигрыш — выигрыш”. Энергетический потенциал экономики мультиплицируется на этой основе.

— Звучит красиво, в этом есть некий элемент романтизма, который обычно науке не присущ.

— Новое всегда парадоксально и одновременно романтично. Романтична и подлинная наука. Иного не бывает. Напоминаю, что основателем теории конвергенции капитализма и социализма является нобелевский лауреат Ян Тинберген. Ее активными сторонниками были Уолт Ростоу, Джон Гелбрейт, Андрей Сахаров и другие известные ученые ХХ ст.

В моем анализе речь идет о другом — о специфической функции конвергенции в реализации в экономическом процессе ноостических преобразований. Анализ показывает, что отношения конвергенции корреспондируют прежде всего с основами сетевой интернет-экономики, в пределах которой информация как первичный

экономический ресурс является “достаточной для всех”. Речь идет также об основах внутрикорпоративных отношений горизонтальных по своей структуре ТНК.

Ученые поднимают вопрос о формирующихся отношениях паритетности между трудом и капиталом, об экономических отношениях на принципах конвергенции между финансовым капиталом и государством, корпорацией и малым бизнесом. Так что, отвечая на вашу реплику, речь идет не о беспочвенной импровизации ученого, а о формирующейся реальной практике, принципиальная новизна которой нами еще должным образом не осмыслена.

— Как отмеченные вами новации в системе рыночных отношений отражаются на развитии их денежной доминантны? Как реагирует система денежных отношений на изменения рынка?

— Я исхожу из того, что в виртуально-информационной экономике символов и знаков, экономике, в которой воспроизводственные пропорции формируются по принципам сетевых паттернов, не существует потребности в моносистемной, как это имеет место в условиях конкурентного рынка, определенности денег. Деньги перестают служить синтезирующей мерой ценности товара, их общестоимостным эквивалентом. Информация и знания как определяющие объекты конвергентного рынка выступают в форме единичного товара, и в этом качестве не требуют унифицированной стоимостной оценки. Такая унификация в принципе невозможна. В итоге — деньги индивидуализируются, приобретают гетерогенные признаки, превращаются в атрибут чисто инструментального обслуживания трансакций. Их ценностная (стоимостная) определенность реализует себя только в системе отношений ad hoc — в каждой отдельно взятой операции обмена.

Опять-таки мы говорим о реалиях существующей практики, о формировании на мировом, национальном, региональном, местном уровнях эксклюзивных денежных форм — мобильных денежных суррогатов near money — “почти денег”.

По оценкам Европейского центрального банка, в настоящее время в Европе насчитывается свыше 100 местных валют. Один из примеров этого — бристольский фунт, который, начиная с августа 2012-го, функционирует на территории британского портового города Бристоль. Динамично развивается и процесс автономной монетизации внутрикорпоративных отношений.

Важно разобраться в природе соответствующих денежных образований, увидеть их связь с формированием сетевой системы социального капитала. Будучи основанными на локальных механизмах доверия, они

выступают в качестве функционального носителя социального капитала, его преобразованной формы. В итоге — коренным образом меняется логика предложений денег: принцип конкурентного рынка “денег всегда должно быть мало” трансформируется в принцип “денег должно хватать”.

Реализация самодостаточности человека, его творчески креативного потенциала, подлинной свободы выбора не может лимитироваться достаточностью или недостаточностью денег. Формирование локальных денег конвергентного типа реализует это требование.

Понятно, что в этих констатациях речь идет о процессах, находящихся, как мы уже говорили, на этапе своего становления, и должным образом еще не идентифицированных наукой. Экономика всегда больше, чем то, что мы о ней знаем. Наука обычно не успевает за ее динамикой. Но я хочу акцентировать на наших реалиях. Мы говорили об экономических процессах, которые несут на себе принципиально иную нагрузку по сравнению с задачами, которые решаются у нас.

Экономика Украины — это пока еще экономика неоиндустриального формата, и постиндустриальные преобразования в их системной определенности могут рассматриваться нами лишь в качестве отдаленной перспективы. Как свидетельствует западный опыт, их стартовая площадка — $18-20 тыс. ВВП на душу населения; у нас — всего $3000. Это требует от нас особо внимательного отношения к осуществляемой политике имплементации институциональных принципов западной экономики. Они реализуются в совершенно ином экономическом пространстве, и в этой связи по своей сути не могут восприниматься в качестве непосредственных стандартов осуществляемых нами реформ. Системные коллизии нашей экономики, по моему глубокому убеждению, определяются во многом указанным несоответствием. Не только сейчас, но и в предыдущие годы мы пытаемся трансформировать собственную экономику путем часто бездумной имплементации институциональных атрибутов, предназначенных для решения совершенно иных, о которых шла речь в нашем диалоге, задач. 

Маргарита ОРМОЦАДЗЕ