Виктор Тополов: “У меня нет никаких коммерческих интересов в угле”

О том, как будет проводиться реформа отрасли, Виктор Тополов рассказал специальному корреспонденту “Коммерсанта” Олегу Гавришу.

— Какие у вас планы в новой должности?

— Прежде всего нужно навести элементарный порядок в управлении отраслью. Последние реорганизации разбалансировали управление и породили множество несогласований. Сегодня вообще ситуация с подчинением и формой собственности крайне запутанная.

Вторая серьезная проблема: все последние годы расширение государственной поддержки и получение дотаций породили иждивенческие настроения. И в отрасли начал развиваться стереотип руководителя как человека, который перестал считать деньги. Для борьбы с таким подходом я намерен восстановить систему, которая позволит проанализировать уровень затрат на предприятиях, в том числе численность работников. Среди первоочередных шагов — вопрос кадров, особенно первых руководителей предприятий.

Кроме того, по моему убеждению, жизнь показала, что государство — не очень хороший собственник и менеджер для своего имущества. Простой расчет показывает, что при сегодняшних ценах объем реализации в отрасли достигает десяти миллиардов гривен. Это громадный объем средств. И мы должны найти решение, как повысить эффективность их использования. В том числе и путем разгосударствления угольных предприятий. Этот процесс уже начался в отрасли, и ряд предприятий, наверное лучших, уже приватизированы.

— Как водится — с нарушениями?

— Я не буду об этом говорить. Это вообще отдельный вопрос. Но то, что компании "Павлоградуголь", "Краснодонуголь", шахты "Красноармейская-Западная", "Комсомолец Донбасса" — это предприятия с самой лучшей технической базой, и именно они сегодня приватизированы, — это факт. В общем, для меня основная цель — сделать все возможное, чтобы инвестиции пришли не только в эти компании, но и во всю угольную отрасль.

— Что будет с Национальной акционерной компанией “Уголь Украины”?

— Компания "Уголь Украины" ликвидируется. Может быть, мы вновь создадим такую компанию, когда все предприятия угольной промышленности примут форму, позволяющую объединить их в единую акционерную компанию. Пока же будет работать ликвидационная комиссия, и мы переподчиним часть предприятий, которые были в составе компании "Уголь Украины", Минуглепрому.

— В свое время Кабинет министров предлагал все шахты разделить на три категории — прибыльные (которые можно приватизировать), прибыльные при определенных условиях (которые планировали приватизировать с предоставлением налоговых льгот) и неприбыльные. Вы согласны с таким делением?

— На каждый товар есть свой покупатель. Поэтому все шахты просто нужно разделить на две категории. Первая — шахты, которые по запасам и технологическим параметрам нецелесообразны для эксплуатации. Их надо просто закрыть.

Вторая группа шахт — это те, которые могут быть приватизированы на конкурсе. Это шахты, где есть запасы на горизонтах, где нет необходимости проводить новые стволы. За эти предприятия государство может получить большие деньги. Есть также предприятия, которые имеют запасы, но из-за недостатка финансирования они отстали в развитии. Там нужно проводить стволы, готовить новые горизонты, поверхностные комплексы делать. Это требует больших затрат. Цена этих шахт должна быть ниже с учетом затрат на эти работы.

— Закрытие шахт потребует привлечения значительных средств из госбюджета...

— Закрытие тоже должно быть эффективным. Когда я был молодой, происходила ликвидация шахт, но тогда их закрывали силами того треста, куда они входили. Никто не требовал отдельных значительных государственных ассигнований. Конечно, вопросов при закрытии шахт немало — технологических, экологических и социальных. Но другого выхода нет: шахты без запасов и крайне неэффективные должны быть закрыты. Впрочем, даже в этой череде неэффективных шахт могут найтись предприятия, на которые придут собственники и что-то на них заработают. Таким собственникам мы готовы отдать эти шахты за символическую цену. Или сдать в аренду. И здесь основная задача министерства в том, чтобы собственник, который придет, был с ресурсами, с опытом работы, с гарантиями.

— Вы уже знаете, какую шахту к какой группе отнести?

— Раньше на каждое угольное предприятие был выписан паспорт, где было подробно отражено, какие там запасы угля, какое есть оборудование и вообще вся история шахты. Когда я пришел сюда, оказалось, что сейчас таких паспортов в министерстве нет. Поэтому надо будет сейчас с привлечением специалистов отрасли провести инвентаризацию и паспортизацию шахт.

— Вы считаете, что приватизация угольных шахт пройдет успешно?

— Я в пятницу обсуждал этот вопрос с премьер-министром. Наши желания совпадают в том, чтобы сделать этот процесс динамичным, но подготовленным. Нужно подготовить и инвесторов, и шахты. И в первую очередь предлагать на продажу то, что будет куплено.

— Когда, по вашим оценкам, угольная промышленность у нас станет частной?

— Я полагаю, через два-три года. Процесс приватизации не должен породить нерегулируемый рынок. Механизм этого регулирования — инвестиционный договор с инвестором и собственником. Важно, чтобы инвестор знал эти условия и безусловно выполнял их. В противном случае государство должно иметь возможность вернуть себе объект.

— В свое время член фракции БЮТ Михаил Волынец обвинил донецких предпринимателей в масштабном разворовывании государственных дотаций, поступающих на шахты. В том числе через продажу оборудования по завышенным ценам. Вы согласны с такими оценками?

— Нет дыма без огня. Разворовывание средств происходило и происходит. Уровень, размах, объем его нам еще предстоит выяснить. Когда мы детально разберемся, то прикроем эту схему, потому что берут там, где плохо лежит. Что касается оборудования — у нас комплекс угольного машиностроения локализован в определенной финансово-промышленной группе. Отсюда идет монопольная завышенная цена на это оборудование. Регуляторная система в государстве пока не могла, а может быть, и не захотела с этим бороться. Мы уже два раза обращались в Министерство экономики и Антимонопольный комитет с просьбой помочь нам выяснить, насколько цены на продукцию угольного машиностроения завышены. Пока на наши обращения нам отвечают: там все в порядке, никакого завышения нет.

— А введение тендерной системы закупок оборудования не помогает?

— Эта система очень просто обходится. На тендер, как правило, выходят три фирмы, контролируемые одним хозяином и поставляющие оборудование одного производителя.

— Не опасаетесь ли вы, что руководство шахтерских профсоюзов окажется под чрезмерным влиянием со стороны предпринимателей и опять выведет шахтеров на забастовки?

— Я исключаю, чтобы угольные профсоюзы оказались подконтрольны кому-либо. У многих из них я вижу искреннюю боль за то, что происходит в отрасли. И если ты говоришь с ними честно, они тебе верят. Поэтому я нахожу общий язык с профсоюзами.

— Вы не боитесь, что у вашей работы по наведению порядка найдется много влиятельных оппонентов?

— Абсолютно не боюсь. Даже если меня снимут с работы. Кроме того, мне легче, поскольку у меня нет никаких коммерческих интересов в угле. И надавить по большому счету не на что.

— Удастся ли погасить задолженность перед шахтерами в ближайшее время и как вы относитесь к тому, что для ее погашения увеличили рентную плату на добытчиков нефти и газа?

— Какие источники использовались для погашения задолженности перед шахтерами — не главное. Главное, что сегодня-завтра нам должны поступить 225 миллионов гривен, и мы потратим их на погашение задолженности по заработной плате. И мы обязательно погасим эту задолженность.

— Сегодня на украинских складах хранится большое количество угля. Как произошло столь существенное затоваривание?

— В отличие от металла, уголь в основном потребляется внутри страны. У нас такой компонент в угле, как сера, превышает европейские нормы. Поэтому основная часть угля у нас не конкурентна по европейским нормам. То есть экспортировать уголь мы не можем. Есть еще одна проблема. У нас есть избыток антрацитовой группы углей, которые не подходят для теплоэлектростанций, работающих на газовой группе углей. Сегодня мы как угольщики договорились с Национальной акционерной компанией "Энергетическая компания Украины" о том, чтобы максимально уменьшить потребление газа и увеличить потребление угля. И о том, чтобы энергетики все-таки покупали не только газовую группу, но и антрациты. Таким образом эта проблема, я надеюсь, разрешится.

— Но есть еще одна проблема — коксующиеся угли.

— Здесь загвоздка в цене. В прошлом году кокс стоил 350 долларов за тонну, а коксующийся уголь-концентрат — 50 долларов за тонну. Теперь цены на кокс упали в связи с мировой конъюнктурой на рынке металла до 180-200 долларов, а на уголь-концентрат — повысились до 112-115 долларов. Владельцы коксохимических и металлургических заводов не захотели терять прибыль, и наш отечественный коксующийся уголь металлурги перестали покупать, надеясь оказать на угольщиков давление. Отсюда и затоваривание складов. Сейчас мы ищем компромисс и по существу к нему уже приблизились.

— В чем этот компромисс может заключаться?

— Мы договорились о некоей средней цене — не той, о которой говорили металлурги, но и не той, о которой говорили угольщики. Кроме того, мы снизили транспортные тарифы на экспорт кокса из Украины. Это позволит коксовикам закупать больше угля для производства кокса на экспорт и разгрузить склады.

Подготовил Олег ГАВРИШ