Повезло с геологией

В отличие от многих других изобретений, более или менее случайно родившихся в мастерских безвестных ремесленников, первый паровой двигатель, техническое чудо своего времени, был основан на новейших достижениях фундаментальной науки — экспериментах Галилея, Торричелли, Гюйгенса и других титанов. Однако первый его промышленный образец был построен не на континенте, а в Англии. Более того, к 1800 году в Британии насчитывалось 2500 паровых двигателей, тогда как в Бельгии — лишь около 100, во Франции — около 70. Он, конечно, оказался не просто технической новинкой, но основой промышленной революции, запустившей процесс экономического роста в современном его понимании и позволившей Западу за считанные десятилетия уйти в отрыв от остального мира — отрыв, который не преодолен до сих пор.

Но почему промышленная революция произошла именно в Западной Европе и, конкретнее, именно в Англии? Этому вопросу посвятил свою монографию оксфордский историк Роберт Аллен. Большинство существующих теорий предполагает, что дело в каких-то особенностях западного общества, и особое внимание уделяется общественным институтам (а в случае Англии существованию здесь парламента, ограничивавшего произвол монархов) и защищенности прав собственности. Именно благодаря этим институтам на острове сложилась среда, особенно благоприятная для предпринимательства и изобретательства — инноваторы знали, что в случае успеха их права будут защищены.

Однако по мнению Аллена, все дело в уникальном сочетании двух особенностей английской экономики на заре нового времени — дороговизны рабочей силы и дешевизны угля. Уже к 1650 году заработок английского рабочего (пересчитанный в граммы серебра) в два раза превышал заработок рабочих во Флоренции и Вене и в три — рабочих в Дели, а к началу XIX века лондонский разнорабочий получал в десять (!) раз больше своих коллег в Вене, Флоренции и Пекине. С другой стороны, благодаря наличию больших и легкодоступных залежей каменного угля, получение одного и того же количества энергии в Лондоне в начале XVIII века обходилось почти вдвое дешевле, чем в Париже и Пекине, а в Ньюкасле эта цена была в пять раз ниже, чем в Лондоне. В итоге именно в Англии дороговизна рабочей силы подталкивала предпринимателей к изобретению всевозможных устройств и механизмов, а благодаря доступности дешевого топлива эти пока еще несовершенные устройства оказывались высокорентабельными. По мнению Аллена, в других европейских странах, где труд был дешев, а энергия дорога, пользоваться первыми паровыми машинами было просто нецелесообразно.

Наличие угля было действительно важным и вполне случайным фактором: как пишет Аллен, “британцам просто повезло с геологией”. Сложнее обстоит дело с дороговизной рабочей силы. Аллен возводит ее к эпидемии чумы 1348-1349 годов, выкосившей население Европы. Чума действительно привела к повсеместному удорожанию рабочей силы и отмиранию крепостного права; но если в других странах рост населения спровоцировал удешевление труда, то в Англии этого не произошло. Чтобы объяснить эту особенность, Аллен выстраивает сложную конструкцию: заброшенные в послечумные годы поля превратились в пастбища для овец. Английская овца стала лучше питаться, а значит, давать более длинную шерсть. Английские ремесленники смогли производить более тонкое сукно и вытеснили с рынка господствовавших на нем итальянцев. Рост экспорта обеспечил спрос на рабочую силу в городах, а следовательно, сохранение высокого уровня заработка ремесленников. Чтобы сэкономить на дорогой рабочей силе, промышленники готовы были пускаться во все тяжкие — даже инвестировать в паровые двигатели.

Почему же именно английские суконщики так легко победили итальянцев, Аллен, правда, не объясняет. Если, однако, отвлечься от обсуждения диеты английских овец и перипетий европейского сукнопрядения, то главный пафос его состоит в том, что все дело вовсе не в каких-то там особенных английских институтах, а просто в случайности. Так, Аллен полагает, что фактические права собственности даже в Китае были защищены не хуже, чем в Англии, а налоги в Англии, несмотря на наличие парламента, были даже выше, чем на континенте. И наконец, все ключевые экономические тенденции, вылившиеся в итоге в промышленную революцию, оформились еще в эпоху Стюартов, ничуть не менее самодержавных, чем современные им французские короли.

Построения Аллена, имеют, конечно, не только историческое значение, но и, так сказать, моральное. В самом деле, если считать, что промышленная революция была обусловлена институтами, то получается, что Британия и Запад в целом “заслужили” свое господствующее положение, создав оптимальную для развития экономики общественную модель. По Аллену же получается, что особой заслуги Запада тут нет; другое дело, насколько убедительна его теория. В конце концов, если в Англии нехватка рабочей силы привела к ее удорожанию и распаду крепостного права, то в России как раз недостаток крестьянских рук привел к их закрепощению. Едва ли все дело тут только в географических случайностях.

Игорь ФЕДЮКИН