Часы, драгоценности, машины, квартиры, снова часы, земельные участки, картины, еще часы, белый рояль, яхты, опять часы, стопятьсот велосипедов, коллекция огнестрельного оружия, снова чертовы часы, коллекция холодного оружия, раритетные издания, дом, еще дом, снова дом и опять часы...
За этим занятием можно проводить часы (снова часы!) — никогда не надоедает заглядывать в чужие карманы и пересчитывать то, что есть у других. Думаю, инициаторы декларирования имущества нашими госслужащими именно эту нашу страсть и имели в виду. И даже больше — они изо всех сил постарались доставить нам удовольствие. Возможно, даже понравиться нам. Они же знают, что мы это любим — рассматривать чужие машины, считать чужие деньги и прикидывать, сколько стоят (не побоюсь этого слова) часы.
Что я прицепилась к этим часам? Признаюсь, они поразили меня больше всего. Даже белый рояль (да, цвет указан наряду с фирмой-производителем) и автопарк меня куда меньше поразил, чем все эти часы. Вы только подумайте, у каждого они, в общем-то, есть. Но не у каждого их двадцать пять и все, как один, — “ролексы”. Вот эта избыточность — зачем одному человеку двадцать пять “ролексов”? У него же только две руки! — производит самое необыкновенное впечатление. Эти гомерические часы превращают процесс е-декларирования в достойный эпизод шоу, которое мы привыкли называть “украинской политикой”, смело бросающей вызов здравому смыслу и даже самой реальности.
Но самое главное в этих гомерических часах — как и во всем шоу — что это часы. Кучи, горы, вагоны часов. Ведь на самом деле не очень важно, из-за чего они все это себе приписали и присочинили (кто и если приписал и присочинил) — ради понта, ради зависти охлоса, ради абсурдизации или в творческом синтезе всех этих, несомненно, достойных соображений. Важно, что никому из них не пришло в голову ничего действительно интересного. Захватывающего. Да просто — грандиозного. Самое главное в деле о декларациях — и самое интересное — не то, что в них есть, а то, чего в них нет.
Достаточно одного беглого взгляда, чтобы убедиться в том, что в них нет ничего интересного. Никто не задекларировал ничего ни по-настоящему прекрасное, ни по-настоящему роскошное. Сплошные часы.
Из “прекрасного” ни у кого не оказалось ни благотворительной столовки, ни школы для детей с синдромом Дауна, ни приюта для животных. Ни у кого из владельцев “раритетных книг” не оказалось частной библиотеки — детской, научной или любой другой. Ни у кого из многочисленных владельцев картин, скульптур, холодного оружия и икон не оказалось собственной галереи, в которой это все было бы выставлено, или реставрационной мастерской. Ни одного специализированного периодического издания, посвященного обожаемому искусству. Условно говоря, они держат под матрасом не только свои миллионы в гривнях и другой валюте — они и картины свои держат там же, под матрасом.
Из роскошного ни у кого не оказалось частной космической фирмы или проекта по освоению морского дна. Ни на одном из бесчисленных земельных участков, которыми владеют наши богатые, нет экспериментального сада-огорода, выводящего новейшие гибриды хоть репы, хоть роз, хоть маракуйи. Ни одной исследовательской лаборатории. Ни одного периодического научного издания. Ни копейки прибыли от успешного вложения в стартапы. Да ладно, ни одной собственной баллистической ракеты, инкрустированной изумрудами и освященной хотя бы десятком самых видных патриархов.
Ни у кого из владельцев многочисленных часов не оказалось скромной лаборатории, научного журнала или программы, посвященных исследованиям в области релятивистской физики. Любовь к картинам не имеет ничего общего с любовью к искусству, коллекции холодного оружия никого так и не превратили в рыцаря, складирование часов никак не сказалось на интересе к феномену времени. Если количество где-то и переходит в качество, то только не у нас.
Зато в собственности есть храм и мощи. И лично я не вижу здесь ничего такого. Вполне “коллекционные вещи” и даже довольно благочестивый способ вложения денег. Это, во-первых, не возбраняется никакими канонами, а во-вторых, вполне органично вписывается в общий диагноз.
Хуже всего — эти вот миллионы под матрасами. Которых, возможно, и нет вовсе: они указаны, как говорят эксперты, “на вырост”, чтобы в следующем году не спросили, откуда, мол, дровишки. Но это неважно. “Под матрасом” — это состояние души. Большинство наших богатых — подпольные миллионеры Корейки, прячущие “нажитое” в фанерном чемодане. Паниковскому хотя бы хватило воображения на золотые гири. Нашим не хватает. “Под матрасом” — это не только и не столько от “недоверия к банковской системе”, как думают многие, и думают так только потому, что нужно же как-то объяснить это “чулочничество”.
“Под матрасом” — это значит в постоянном иррациональном страхе. Который можно объяснить “недоверием к банковской системе” или чем угодно еще — но ни одним рациональным объяснением дело не исчерпывается. Здесь правит страх, который рвется из самых темных уголков подсознательного. И даже в том, как написаны эти декларации, в этих интонациях — нате, мол, жрите, и трусы мои пересчитайте! — одна бравада. Безошибочное свидетельство страха.
Жизнь под матрасом — нынешняя ли или запланированная на будущее — это не просто ежеминутная готовность к бегству а-ля Корейко. Это безнадежность, достойная жалости. Издевательская месть восточнословянской группы языков, русского и украинского в равной мере, в которых глагол “быть” заменен тире, словно прочерком. И в результате он подменяется одним из двух оставшихся основных глаголов — “иметь” или “делать”. Наш выбор — в зеркале наших власть имущих — очевиден: быть — значит, иметь. И то, что это “иметь” касается самого базового, примитивного уровня — иметь землю, квартиры, дома или даже картинки со скульптурками, часы, да-да, непременно часы — особенно досадно. Потому что “иметь” не имея при этом достаточно развитого интеллекта — смешно и бессмысленно. Деньги под матрасом — это клеймо жизни без смысла. Как четыре штуки золотых часов для одного двурукого гуманоида -— отличная иллюстрация этой бессмысленности.
Возможно, это еще одно наследие совка. Мы перепрыгнули в постиндустриальную эпоху, минуя период базового капитализма. К которому мы питаем и теперь только презрение или, скорее, страх, потому что никакие другие эпитеты, кроме “акулы” и “хищника” в отношении отцов-основателей капиталов нам в голову не приходят. Хотя именно они, кроме своих состояний, создали еще и правила игры, по которым живут деньги и само западное “общество обмена”. Мы перепрыгнули через эпоху, когда люди делали деньги, прямо в эпоху, в которой деньги делают людей. Оттого прямой связи между “иметь” и “делать” мы не видим в упор, зато “иметь” и “быть” для нас так очевидно связаны.
Кстати, наши вполне “законные” олигархи свое имущество в 90-х не столько “сделали”, сколько “заимели” — и это тоже отразилось на них и на нас не лучшим образом.
Оттого и следующее звено цикла от нас ускользает: то, что ты имеешь, ценно ровно настолько, насколько оно дает тебе возможность что-то делать. Чем больше у тебя денег, тем шире горизонт возможностей. Например, каждый преуспевающий владелец IT-бизнеса считает вопросом престижа создать и развить собственную космическую программу. Люди, имеющие действительно большие деньги, не меряются количеством картин, земельных участков и метражом квартир — они меряются парсеками космических глубин и потенциальными прибылями, которые они готовятся получить от добычи редкоземельных металлов на астероидах. В мире, где “быть” означает не столько “иметь”, сколько “делать”, богатство измеряется масштабом проектов, а не размерами фанерного чемодана.
Безыскусные декларации наших чиновников, для которых нет другой иконы стиля, кроме беглого Пшонки, — это зеркало, в котором мы, все наше общество, видит себя. Эти люди — плоть от плоти мы. И потому мы с таким вниманием и ехидным удовольствием читаем их декларации. Это выпускники наших школ и вузов, заставивших вызубрить таблицу умножения и научиться чертить гайку в трех проекциях, но отучивших видеть дальше собственного носа и ничем дальше кармана не интересоваться. То, что мы так подробно читаем и обсуждаем декларации, а не законопроекты и проекты бюджетов, не предвыборные программы и отчеты министерств и ведомств, делает нас достойными зрителями или даже соучастниками этого циничного и местами похабного шоу. Нам не суть важно, что они делают и уж тем более мы не думаем о том, что следует сделать с ними после всего сказанного и написанного, — большинству телезрителей интересно, что они имеют. Перечитывая и пересчитывая эти бесконечные часы, они могут предаться эротическим фантазиям о том, что было бы, если бы они тоже столько имели.
Есть, впрочем, еще один безнадежный нюанс. Соотношение и взаимосвязь “иметь” и “делать” касается власти ровно так же, как и материальных ценностей. Власть тоже можно просто “иметь” и “пользоваться” до полного исчерпывания ресурсов, чтобы иметь еще больше, а можно рассматривать ее как возможность сделать что-то масштабное или даже вовсе прорывное. В этом смысле тенденция наших власть имущих к “жизни под матрасом” — это приговор целой стране.
