Уродливо сросшиеся сиамские близнецы
Разбор нашей экономической привязки к России может сильно травмировать патриотически настроенного читателя. Так, например, товарооборот между Украиной и Россией вырос за 2017 г. почти на треть — на 28,6%, дойдя до $9,36 млрд (сравните с оборотом Украина-ЕС: рост на 27,6%, до $29,28 млрд). Значимость российского газового транзита, даже если принять версию о том, что он удерживает Кремль от полномасштабной агрессии, число украинских гастарбайтеров в России и многое другое в том же духе тоже не дают повода для оптимизма.
Так что экономику мы лучше пока оставим, а поговорим о культуре. Тем паче, что энтузиасты-гуманитарии, пребывающие в счастливом неведении о наших экономических реалиях, уже вовсю рассуждают в сети о выходе Украины “из орбиты Мордора”, притом буквально через несколько лет. А также о том, как мы заживем, сойдя с этой орбиты и какие у нас появятся проблемы и приятные возможности. Вот, к примеру, что мы сможем делать с ордами российских беженцев и как извлечь из этого максимум удовольствия. Так что культура — тема горячая. Надо срочно присоединяться к обсуждению, а то ведь ненароком выпадем из тренда.
Увы, но и в сфере духовного наша реальность при ближайшем рассмотрении тоже выглядит нерадостно. Проекты, направленные на уход Украины в отрыв в собственное пространство культурных смыслов, никак не связанное с российским, как правило, вскоре выдыхаются. Все вместе они пока не складываются друг с другом в единое целое, а каждый из них в отдельности рано или поздно упирается в потолок развития, за пределами которого связь с Россией необязательно прокремлевской и даже современной, но, тем не менее, хоть с какой-нибудь Россией становится неизбежна. После чего такой проект либо перестает быть образцово-нероссийским, либо впадает в застой и умирает. Иными словами, для создания цельного, самодостаточного, созвучного времени, и при этом совсем отдельного от России культурного и ментального пространства, в котором уютно чувствовали бы себя хотя бы 70% граждан Украины — а если их будет меньше, то не стоит этого и затевать — у нас пока недостаточно собственных культурных ресурсов.
Отрицание изобретенной Москвой концепции “братских народов” тут мало что меняет. Нам нечего пока предложить взамен, равноценного по объему и охвату. Культура — копилка, наполняемая многими поколениями, мы же долго находились с Россией в общем пространстве, это невозможно отрицать. Неважно, была ли эта общность добровольной. Важно то, что наша, совсем отдельная от России, исключительно украинская копилка пока пустовата. И даже то, что у нас есть, мы тоже используем с ленцой, соскальзывая на привычную тропинку, ведущую к общей с Россией части нашего наследства.
Но, с другой стороны, — почему бы и нет? Это наследство создавалось, в том числе и украинцами, многие из которых, правда, удовлетворялись ролью малороссов. Оно принадлежит нам в той же, если не в большей степени, что и россиянам.
При таком подходе проблема хотя и не исчезает, но обретает ясные очертания. Вопрос о том, что нам нужно уйти от России, бросив все, на что упала российская тень, уже не стоит. Иной вопрос, что если Украина и Россия никакие не братья, а два уродливо сросшихся сиамских близнеца от разных отцов, то надо ставить вопрос о нашем разделении и о выживании Украины в ходе этой операции. Можно, конечно, сказать, что время все решит, и мы сами отвалимся друг от друга. Но у нас недостаточно времени, чтобы ждать, это раз. И нет признаков того, что со временем все решится само, без осознанных усилий с нашей стороны — два. А значит, мы должны взять инициативу в свои руки и провести разделение так, чтобы получить при этом все жизненно важные органы, а россиянам, нашим несомненным врагам (дискуссия о том, так ли это в нынешних обстоятельствах неуместна), оставить по возможности минимум, вынудив пользоваться протезами. Поставив задачу, поищем пути ее решения.
Украинцы — кто они?
Тут мы подходим к трудному вопросу: кого, собственно, считать украинцем?
Этническое происхождение? Слишком много неоднозначных случаев. Знание языка? Дело нужное и важное, но, проведя сегодня границу по языку, мы отсечем немало патриотов Украины, которые в быту в силу различных обстоятельств используют русский. Разумнее обозначить это как цель в будущем. Если все пойдет хорошо, то проблема знания языка уже довольно скоро будет закрыта. Она, к слову, в значительной мере уже закрыта и сегодня, но даже поголовное знание украинского языка не означает обязательного вытеснения им русского. Почему это так, было сказано выше.
Наличие гражданства? Потеряем изрядный кусок диаспоры. Институт заграничных украинцев улучшает дело, но не решает всех проблем.
Если же мы все-таки пойдем по пути ужесточения условий членства в “украинском клубе”, то рискуем получить Украину размером в четыре-пять западных областей. Такая Украина — мечта России, и, встань мы на этот путь, Москва, вероятно, предоставит нам полную поддержку. Но устроит ли такая Украина нас?
И еще: куда прикажете девать людей, носящих в кармане украинский паспорт, и даже знающих украинский язык, но утверждающих, что Украина — австрийский проект, что она едина с Россией, что мышебратья — и так далее. Признать их плохими украинцами? Но, если они все-таки украинцы, то и с их мнением, очевидно, нужно считаться. Сказать, что их мало и забыть о них? Но, судя хотя бы по результатам выборов в Раду, где “Оппоблоку” комфортно, это не так.
Словом, попытки определить украинца по формальным признакам дают плохой результат. К счастью, мы не первые, кто столкнулся с такой проблемой, а выход уже найден, не идеальный, но единственный работающий: надэтническая политическая нация. Италия, Германия, Франция, Испания, Великобритания — все прошли через ее формирование, а кое-где оно идет и сегодня, порождая вспышки сепаратизма.
Итак, решение о том, кто такие украинцы и чем они отличаются от не-украинцев, неизбежно будет политическим. Опыт других народов почти всегда включает сплочение перед лицом общего врага и личный выбор одного из вариантов самоопределения. Общего врага в своем лице нам навязала Россия, и Путину за этот бесценный для украинской нации дар еще отдадут должное. Первые опыты со снегирем и в аллегорическом образе уже реализованы.
Очевидно, что при таком подходе признать украинцами следует всех, кто, во-первых, в противостоянии Украины и России встал на сторону Украины и, во-вторых, твердо заявляет, что он — именно украинец. Этого достаточно для старта. А дальше нужно работать, сплачивая нацию, создавая новые связи и способствуя разрыву старых. Что тоже неизбежно, поскольку почти у всех во вражеском лагере осталось немало знакомых и даже родни.
Другого варианта у нас нет. В сравнении с нашим 140-миллионным противником мы малочисленны, и каждый человек на счету. Те, кого мы оттолкнем, прибьются к нашим врагам, которые примут их с распростертыми объятиями, утешат и расскажут, какая мы бандеровская хунта. Тут работает очевидная арифметика: чем меньше нас — тем больше их, и наоборот.
Неизбежность общей истории. Почему нам так сильно не хватает героев
Но, расходясь с Россией уже окончательно, мы должны поделить то, что нажили совместно, включая общую историю и литературу, а также русский язык.
Уйдя немного в сторону, замечу, что, хотя украинское языковое пространство пока не стало полем боя, оно неизбежно им станет. Кремлевская пропаганда уже делает попытки работать также и на украинском языке. Лучшая защита — все та же концепция политической нации, исходя из которой не каждый носитель украинского языка обязательно украинец, и, чем скорее мы придем к этому, тем крепче будут наши позиции на украинском направлении. Украинец — это прежде всего тот, кто твердо стоит на стороне Украины в противостоянии с силой, отрицающей ее существование, то есть с кремлевской версией России. Если это не так, перед нами в лучшем случае переводчик оккупантов, пытающийся сойти за своего.
То, что сегодня отрицание России неизбежно оказывается частью украинской национальной идеи, — очень важный момент. Точно так же отрицание Великобритании стало важной частью национальной идеи США, Ирландии, Индии на этапе их становления. Россия как Мордор, как анти-Украина, как эталон абсолютного зла сегодня необходима нам для национального сплочения. Но это не значит, что мы должны сбросить в адскую бездну все, что с ней связано. Ничего подобного. Мы должны последовательно сбрасывать в образ Мордора все отбросы, а все лучшее забирать себе.
Итак, что же мы должны с Россией разделить, отстояв то, что может нам пригодиться?
Во-первых, русский язык. Нравится это кому-то или нет, но у нас с Россией он общий. В жизни, а не в мечтах авторов, процитированных выше, украинцы — многоязычная нация. Я бы не скидывал со счетов и английский язык, на котором говорит существенная часть диаспоры, но там проще, там нет нужды отмежевываться от врага, с которым жил общим домом.
Процесс же дележа заключается вовсе не в том, чтобы две толпы, стоя друг против друга, кричали “это русское” и “это украинское”. Речь идет о создании своего набора смыслов и интерпретаций, а также, коль скоро мы в состоянии войны с Россией, о дискредитации и осмеянии смыслов и интерпретаций, которые использует наш враг. Германия, Австрия и существенная часть Швейцарии говорят на немецком языке, но эти варианты немецкого, мало того, что имеют диалектические особенности, еще и говорят о разном. Язык всегда нечто большее чем толковый словарь, это также набор ассоциаций, героев и образов, знакомых с детства. Та же история с англоязычными странами: есть Великобритания и есть США, Австралия, Канада, Ирландия, и даже отчасти Индия.
Но, чтобы “украинский русский” стал реальностью, над этим проектом нужно активно и осознанно работать. Не уходить в сторону от всего российского, умыв руки, а работать с тем материалом, который есть, не уступая Москве без боя ни пяди общего наследства.
Нам неизбежно придется кроить новых героев, в том числе и говорящих на русском языке, но при этом приемлемых для Украины, из старого материала нашего общего прошлого. В точности как в романе Уоррена “мы должны сделать добро из зла, потому что больше его не из чего сделать”. Одновременно с этим нам нужно целенаправленно уничтожать российские смыслы. Потому что бытие у нас с Россией в перспективе только одно на двоих, и если будет Украина, то не будет России, и наоборот.
Бить Москву по уязвимостям
Слабые и сильные места кремлевско-российской мифологии не составляют секрета. Самый сильный аргумент Кремля — обращение к животным инстинктам и низменным человеческим свойствам, которые он сознательно культивирует в своих подданных. Эта игра на понижение и делает российский агитпроп всеядным, когда в одну колонну удается свести пионеров и коммунистов вместе с казаками, вручив им иконы, портреты Николая II и Ленина, а также красные знамена.
На самом деле это совсем не сложно сделать — нужно просто знать материал, с которым работаешь. Знать, что ни коммунистов, ни пионеров, ни казаков, ни ветеранов в такой колонне нет. Есть только атомизированная и аморфная масса косплееров, где каждый каждому априори враг, но враги сведены во временные группы, объединенные типом маскарадного костюма, а вся колонна насажена, как на шампур, на одну мысль: нас много, и, хотя каждый тут в отдельности, — ничто, все вместе мы — победители. Почему победители? Потому что можем прийти толпой и все разорить, разграбить и сжечь.
Назвать своим именем
Если немцы могут называть свою страну Deutschland, русские ее же — Германией, а украинцы — Німеччиною, то что мешает нам назвать Россию Московией? С какого-то момента во всех официальных документах появляется новая грамматическая норма. Привыкли что правильно “в Украине”, а не “на” — привыкайте и к этому. Не нравится — отправляйтесь по известному адресу. По-фински “Российская Федерация” вообще Venäjän federaatio, и ничего Лавров не умер. И от “Московитского Союза” (лат. foederātiō — объединение, союз) тоже не умрет, а умрет — невелика и потеря. Слову же “Россия” нужно постепенно придать другой смысл.
Таких мелких, но болезненных уколов можно нанести десятки. Речь сейчас идет не о плане действий, а лишь об отдельном примере. О том, что правильная расстановка слов и понятий очень важна. Что мы недооцениваем возможностей системного троллинга наших врагов, поддерживаемого на официальном уровне, закрепляемого в официальных документах и школьных программах. Между тем такой троллинг — отличное оружие в пропагандистской войне. Чувствуете разницу: “Россия, которую ненавидят русофобы” и “Московитский Союз, населенный неудачниками”. К России, ненавидимой русофобами еще можно примкнуть добровольно — от обиды или в знак протеста, по принципу “назло маме уши отморожу”. А к сборищу тупых олухов — уже нет.
Конечно, такие трансформации общественного восприятия потребуют времени и системных усилий. Мгновенного эффекта не будет: превратить Россию в Московитский Союз в сознании украинцев возможно не меньше, чем лет за десять, и то, если очень постараться. Но игра стоит свеч! Потому что выжить как народ и как государство при нынешнем положении можем либо мы, либо московиты — только кто-то один из нас. А значит, наша вражда с Московией — навсегда, до ее распада или нашего поглощения, если мы проиграем.
Отобрав у Московии слово “Россия”, мы можем начать работать над его новым смыслом. Россией может быть все, что не признает над собой власть Кремля и при этом говорит по-русски. Это не государство, а пространство культурных смыслов и языка, и его русский язык - уже не московитский русский язык. Тут можно навскидку предложить несколько ходов, которые без особых затрат, за сравнительно короткие пять-семь лет, отделят “украинский русский” от “русского московитского”. Громкая истерика в Москве поможет международному признанию их обособленности лучше всякой рекламы. А украинский русский язык, получивший признание, уже можно сделать визитной карточкой тех, кто не поддерживает Кремль. Причем не одних только русскоязычных украинцев.
Московия вовсе не сильна и не монолитна. Кремль и не хочет делать ее монолитной и сильной, поскольку это породило бы риск потери контроля над ней. Кремль работает по принципу “разделяй и властвуй”, создавая между группами россиян противоречия, которые поддерживает в тлеющем состоянии. Московию раздирают десятки загнанных в подполье сепаратизмов как идейных, так и территориальных. Те из них, кто способен выйти за пределы, отмеренные им Кремлем, должны получать нашу поддержку как минимум моральную и информационную. Нам совсем не нужно отгораживаться от России! Напротив, мы должны вести постоянный идеологический бой, атакуя Москву, и по кускам отрывая Россию от нее же, лишая и Кремль, и “Кремль второго эшелона” в лице сторонников идеи “Та же Россия, только без этого Путина”, монополии на право говорить от имени “русского народа”.
Здесь хороши все средства. Можно, к примеру, с тем же успехом, с каким это делает сегодня российская пропаганда, играть на слабостях россиян. На комплексе их “европейской неполноценности”, на страхе “быть лохами” и “быть слабаками”, на эгоизме, жадности и абсолютной социальной разобщенности, когда толпа в несколько тысяч человек спокойно стоит и снимает на мобильные телефоны, как полиция пакует в автозаки тех, кого она из этой же толпы поодиночке вырвала. С другой стороны, в отличие от Кремля, мы можем позволить себе апеллировать и к позитивным человеческим качествам. Не суть важно, к чему мы будем обращаться, — важен результат. . Мы должны сформировать в информационном поле антикремлевское русскоязычное пространство.
Но ведь такое пространство, кажется, уже есть? Не совсем. Точнее, совсем не. Есть мелкие и маловлиятельные российские сепаратистские проекты. Есть проекты формально оппозиционные Путину, но ничем не лучшие, чем он, если они каким-то чудом вырастут до прихода к власти. Грудинин, Собчак, Навальный — все это части кремлевского механизма, его шестерни и противовесы. Есть неопределенно-либеральные импотентные болтуны и грантоеды (вроде Явлинского), но опять же рассуждающие о цельной России, а не о ее исчезновении с политической карты. Это все не то, что нам нужно. К тому же эти карлики обладают непомерным самомнением и не укладываются ни в какую единую логику. Нам же нужен многогранный, но цельный антипод Московии, базирующийся в украинском пространстве как физическом, так и смысловом. Эта анти-Московия, отрицающая, троллящая и высмеивающая кремлевский проект в его нынешнем виде, включая законность его границ, официальную историю, героические мифы и саму концепцию московитской государственности, помещающую центр мира в Москву и ставящую государство на первое место в системе ценностей, и должна завладеть названием “Россия”. Такая Россия — анти-Московия не нуждается в собственном государстве, она уютно чувствует себя по всему миру, за исключением разве что самой Московии, существование которой полагает излишним.
Под эту концепцию, как под общую крышу, и надо подтягивать всех противников Кремля, для которых сохранение нынешней государственности РФ не является высшей ценностью. А уже оттуда черпать то, что может пригодиться нам для строительства многоязычной Украины, потому что социальные роли русскоязычного украинца и активиста такой анти-Московии в принципе совместимы.
Под эту же анти-Московию-Россию можно подтягивать и субкультурные проекты, в том числе и неполитизированные. Все неподконтрольные Кремлю социальные сети, молодежные течения и музыкальные группы, кто явно не заявляет о поддержке имперских амбиций, а хотя бы просто молчит на эту тему, уже могут быть включены в антимосковское смысловое поле, независимо от явно высказанного ими согласия.
Из чего же нам все-таки делать своих героев?
Но вернемся в Украину. При всем уважении к образам героев борьбы за нашу независимость они, увы, не складываются в единое целое. О причине этого уже шла речь выше: для создания самодостаточной конструкции украинских смыслов пока слишком мало.
Это значит, что нам нужно искать недостающих героев в нашей общей с Московией истории, прочитывая ее иначе с точки зрения наших украинских ценностей. Если герой-московит — это тот, кто содействовал укреплению монструозного государства с центром в Кремле, то наш герой — тот, кто ему противостоял. Таких исторических фигур, проклятых официальной российской историй, а чаще просто забытых, очень много, и среди них есть колоритнейшие персонажи. И если позиция официальной московитской истории сводится к тому, что любой негодяй, совершавший злодейства в интересах Москвы, — национальный герой, то мы должны прославлять тех, кто Москве противостоял. А те, кто хотя бы уклонялись от соучастия в московитских преступлениях и военных авантюрах, если и не герои, то, несомненно, положительные типажи.
Иными словами, наша Россия нуждается в собственной версии истории с упором на другие фигуры и факты, очерняемые или замалчиваемые официальной историей Московии. Это не будет историей исключительно Украины, хотя какие-то ее части пригодятся и нам. Кроме того, пантеон нынешних московитских героев тоже представляет интерес и должен стать предметом внимательного изучения и ревизии. Большая их часть должна быть дегероизирована нами, меньшая — переосмыслена в героев России-анти-Московии.
Безрадостные перспективы
Но идеологическая война требует усилий и средств. Для того чтобы ее начать, нужно политическое решение, основанное на понимании того, что без идейного сокрушения Московии нам не выжить, и никакая стена, отделяющая Украину от нее, сегодня невозможна. Пассивная оборона ведет нас к поражению. Мы должны непрерывно атаковать московитскую идеологическую территорию.
Но такого понимания нет сегодня в Украине ни в гражданском обществе, ни в политических элитах. Все по-прежнему воспринимают наше противостояние с Москвой как преходящее: вот уйдет Путин, и все наладится. Как следствие, никто не хочет и раскошеливаться на такую войну — а это вполне себе войн, с недетским бюджетом и неопределенной продолжительностью.
В итоге наше идеологическое и культурное противостояние с Россией развивается по худшему сценарию: без ясного плана и продуманной государственной стратегии, на основе одних только сиюминутных негативных реакций. Инициативу захватили дилетанты, мечтающие как Украина уже послезавтра сама собой “сойдет с орбиты Мордора”, а тот рухнет и тоже сам по себе. После чего наши диванные стратеги на правах победителей оттянутся на толпах мордорских беженцев за все свои жизненные неудачи.
А дальше — еще хуже. То, что эти дилетанты продвигают в самой Украине — ровно тот же Мордор, только перелицованный наизнанку. То же православие, но с центром в Киеве и службами на украинском языке, те же вороватые чиновники, но, рассуждающие на правильном языке о правильном патриотизме, та же обращенность в прошлое без планов на будущее. Это даже не реплика Московии, одетая в шаровары и вышиванку. Это мертвый манекен, поскольку и в СССР, и постсоветской Московии идеологию строили профессионалы, и государственная политика такого строительства имела и имеет место быть. Чтобы даже просто скопировать ее, нужны умения и средства, которыми наши дилетанты не располагают. Впрочем, оно и к лучшему, а то ведь, бог знает, в каком кошмаре мы могли бы однажды проснуться.
Но проблема нашей идеологической состоятельности остается при этом нерешенной. Мы все еще не перестали быть УССР. Заметная часть наших граждан, имеющих право голоса, психологически пребывает в ушедшей эпохе. Даже среди тех, кто поддерживает украинскую независимость, немало таких, кто видит независимую Украину маленькой копией Союза с центром в Киеве, а не в Москве, потому что ничего, кроме СССР, представить себе они не могут. Москва еще прочно сидит во многих украинских головах. Перевод ее идей на украинский язык только усугубит ситуацию: российские, советские и снова российские этнические украинцы прекрасно вписывались во все имперские проекты. И если в Кремле появится лидер, способный сыграть ва-банк, сделав в нашу сторону широкий примирительный жест, мы снова заскользим в сторону Москвы, как это было при Януковиче.
Когда же мы пытаемся пойти путем простой инверсии, объявляя все, что раньше считалось хорошим, правильным и героическим его противоположностью, на том только основании, что оно исходило из России, мы терпим крах. У существенной части нашего населения такая операция вызывает отторжение на эмоциональном уровне, затрагивая то, что она отторгнуть не готова.
Изменить ситуацию можно лишь пересортировав наше общее наследство, так, как это описано выше. Вот только кто этим займется? Между тем делать это нужно, пока идет война. В мирное время все станет намного сложнее.
