Геннадій Корбан: Сьогодні ми добудовуємо четверту межу оборони. Це моє місто. Тут мешкають мої батьки. Я захищатиму його

И тогда, и сейчас за силовой блок обороны области отвечал Геннадий Корбан. В 2014-ом Корбан был замом главы Днепропетровской ОГА Игоря Коломойского, а сегодня возглавляет территориальную оборону области. 

За последние два месяца в разговорах со столичными чиновниками часто можно было слышать о том, что у днепровских менеджеров свой эффективный стиль управления во время войны. Во многом благодаря опыту 2014-го года, которого нет у руководителей других регионов.

О том, насколько оказался важным опыт войны 2014-го, как устроена оборона Днепра и почему в Днепре, несмотря на близость сразу трех фронтов — северного, южного и восточного, — за исключением продолжительных сирен и ракетных обстрелов практически нет ощущения войны, “Украинская правда” поговорила с Геннадием Корбаном.

“Это народная война. Нельзя сказать, что сейчас есть люди, которые не воюют”

 — Чем отличается 2014-ый год от этой войны — полномасштабного наступления 2022-го?

— Отличается всем. В 14-ом году агрессия России была, но она была закамуфлированная под гражданский конфликт. 

Война шла на локальных территориях и поэтому артприменение вооружения было очень скромным. То есть, поначалу это было вообще стрелковое оружие, которое захватывалось на территориях.

Еще когда Порошенко избирался, нас-то назначили раньше с Коломойским, он приехал перед самыми выборами, и мы ему сказали: не заводи войска в Донецкую область. Заведешь войска — оттуда приедет (войска из России — УП).

— А что надо было делать? 

— Просто тихую военно-полицейскую операцию. Когда мы в 14-ом году проводили такие операции, по сути все дела отодвинули и забрали четыре района Донецкой области. Они до сих пор под Украиной. Мы тихонечко зашли и тихонечко их выбили. 

Жертв было два человека. Минимальное количество. И спокойно установили там власть. Тогда Турчинов в течение дня назначил прокурора, милиционера, главу администрации. 

Но это другая война. Тогда было очень скромное вооружение, “стрелкотня”, ну, максимум какая-то легкая артиллерия. “Катюши” какие-то, “Грады” вернее. 

Сегодня это война со всеми видами современного вооружения, которым располагает и Россия и наши партнеры, которые нам помогают оружием. 

Первое и самое главное отличие — это люди. В 14-ом году люди не хотели воевать. Боялись воевать. Не понимали, за что они воюют. Небольшое количество патриотически настроенных людей, многие из них в том числе с Западной Украины приезжали, многие здесь в Днепре формировались в добровольческие батальоны.

Я вам больше скажу — нам приходилось их стимулировать. В прямом смысле этого слова. Одевать, обувать и соответственно отправлять в горячие точки. 

Сейчас — это народная война. Нельзя сказать, что сейчас есть люди, которые не воюют. Даже те, кто по каким-то причинам переместился в Западную Украину или за рубеж, они тоже воюют. Они тоже помогают. Они тоже как-то участвуют. Поэтому это две разные войны. 

Я считаю что один из самых главных факторов — это люди, которые поменялись. Сегодня люди готовы умирать и защищать свою страну. Свои дома. Своих жен. Своих детей. Свою территорию. В 14-ом не были готовы. 

Я могу сказать, чем они не отличаются, эти две войны. Они не отличаются тем, что состояние армии в 14-ом и в 22-ом одинаковое. Я не имею в виду моральное состояние. Я имею в виду элементарные вещи. Средства защиты. Вооружение. А просто даже обычные элементарные вещи: форма, аптечки и так далее. Вот как было в 14-ом, точно так же было и в 22-ом.

 

 

— Вы имеете в виду ВСУ? 

— Я не могу говорить за все вооруженные силы, потому что есть части ВСУ, которые все эти восемь лет воевали фактически и они наверняка обеспечены хорошо. 

Я смотрю по территориальной обороне, которую пришлось формировать с колес, и мы поняли что нет ничего. 

Как тогда формировались добробаты, и мы им покупали все — от обуви, заканчивая аптечками, так и сейчас. Вот ничем это не отличается.

 ”Сегодня мы фактически достраиваем четвертый рубеж обороны. Плюс мы вышли за пределы области”

— Чем, по вашему мнению, территориальная оборона Днепра отличается от других? 

— Дело в том, что во многих областях или городах ее люди даже не успели развернуть. Насколько я помню, даже учения по территориальной обороне намечались на середину марта. То есть, этим просто никто не занимался и никто это не разворачивал. 

Мы занимались этим, я не могу сказать, что очень давно, если по-честному. Но мы понемножку этим занимались. Разворачивали территориальную оборону.

— До войны?

— До войны. Когда пошли первые сигналы. Я воспринимал информацию, которую давали партнеры, достаточно объективно, будем так говорить. Объективно — немножко не то слово, но серьезно. 

И при всех убедительных речах политиков о том, что полномасштабной войны не будет, здесь делался расчет, что такое может случиться. И поэтому территориальную оборону мы развернули быстрее всех, раньше всех, более подготовлено. 

У нас тут несколько бригад территориальной обороны по 7-8 батальонов. Есть специальные батальоны, которые могут выполнять отдельные боевые задачи. Не только охранять или защищать территорию. Есть, например, батальоны связи. Это первое.

Второе, чем мы сразу начали заниматься — это фортификации. То, чем никто не занимался — сегодня мы фактически достраиваем четвертый рубеж обороны. 

Плюс мы вышли за пределы области — наши части освобождают какие-то села в Херсонской, Запорожской областях. Туда сразу заходит техника. Днепропетровская техника потому что там не с кем разговаривать. 

Я, например, до сих пор не видел ни одного представителя Херсонской области, несмотря на то, что мы работаем на их территории. У меня нет к ним претензий. Может быть они заняты чем-то другим: спасением населения, гуманитарной помощью, еще чем-то. Наверняка у них есть какие-то свои задачи. Но тем не менее это так. 

И по просьбе донецкого губернатора мы строим оборонительные сооружения в Донецкой области. 

— Откуда Геннадий Олегович Корбан все это понимает? 

— Это риторический вопрос. Не знаю. 

— Ну, вы же никогда не занимались военным делом?

— Я не военный человек. Я служил в советской армии. Рядовым закончил службу в советской армии. 

Я никогда не занимался войной, но у меня жизнь так складывалась, что мой бизнес был всегда немножко связан с какими-то активностями, и я прекрасно понимаю, что такое атака, что такое защита и плюс, конечно, опыт 14-15 года. То есть, мы сразу понимали, что надо делать. 

Во-первых, мы объединили всех сотрудников городской и областной власти, громад в единый штаб. То есть тут все работает в режиме штабов. Вот, например, замы Филатова сидят в этом кабинете все вместе, и я слышу, о чем они говорят. 

Есть у нас штаб совместный, где собираются заместители главы военной администрации Валентина Михайловича Резниченко. Плюс, мы их всех вместе периодически собираем, чтобы у них была коммуникация. 

Режим штабов — это значит, что чиновники должны выйти из своих кабинетов, сесть вместе и работать в таком режиме.

…Не знаю откуда. Есть видение какое-то, есть ощущение. Мы пытаемся постоянно прокачать ситуацию, чтобы заглянуть немного вперед, предугадать какие-то события — как будет вести себя противник, как он будет идти. Какие средства будет использовать. Поэтому мы идем все время на пару шагов вперед.

Я объясню на примерах. Здесь нет блокпостов, нет баррикад, город не заблокирован, все движется, все работает. Люди, которые ходят и гуляют на улице, они не чувствуют войны, кроме, естественно, сирен и ракетных обстрелов — это единственная травма, которая наносится людям. А всего остального они не видят.

Они не видят военных. В городе нет военных. То есть,  мы не располагаем военных в городе. Все рассредоточено. У нас рассредоточены запасы еды, рассредоточены запасы топлива по всей области — нельзя ударить в одну точку и сжечь все наши запасы. Они рассредоточены достаточно мелкими партиями. 

Но мы четко знаем, где, что, сделан расчет на каждый микрорайон, на каждую громаду — и по топливу, и по еде, и по воде. Все это пополняется, замещается. Что-то мы отдаем уже на фронт, просто помогаем частям, а дальше опять пополняем запасы. 

То есть, сегодня, кроме того, что мы достаточно неплохо укреплены, мы имеем возможность осуществлять большую логистику как для гражданских, которые терпят бедствие в других областях, так и для военных, которые воюют на трех фронтах. 

Если в той войне мы использовали откровенный блеф и говорили “вот мы тут сейчас, тут у нас добробаты, мы сейчас зайдем, найдем” и этого боялись, противник этого боялся — это чувствовалось, то сейчас мы помалкиваем. 

 

 

— Вы в этом всем разобрались в 14 году я правильно понимаю? 

— В 14 я разобрался во многом. Но это другая война. 

— Какие сейчас потребности у территориальной обороны Днепра?

— На сегодняшний день мы все закрываем. Да, не хватает бронежилетов, не хватает касок, но, в принципе, все люди, которые уже выдвинуты на передок или на границу области, все одеты, они имеют все. Они имеют средства защиты, они имеют вооружение, они имеют аптечки, они имеют сухпаи, они имеют все. У них есть техника, у них есть транспорт. 

Те, кто остаются пока и раздислоцированы внутри, им это не нужно, мы обеспечиваем по мере необходимости. Мы накапливаем какие-то вещи, но выдаем их по мере необходимости. 

— Можно ли сейчас говорить про планы врага? Чего ждать жителям Днепра? 

— Смотрите, Днепр — это не просто ключевая точка, это как пуповина. Сюда стягиваются все фронты. Если вы посмотрите на карту. Ну кроме, будем говорить, киевского. 

Вот Днепропетровская область. Отсюда фронт (Показывает рукой направление из Донецкой области — УП). Отсюда фронт (Направление из Харьковской области — УП). Отсюда фронт (Показывает рукой направление из Запорожской области). И отсюда фронт (Показывает направление из Херсонской области — УП). Все вокруг Днепропетровской области. Вот она на себе держит весь Юг. 

Знаете, жители проявили удивительную самоорганизацию. Вот у нас, например, преступность в области снизилась практически до нуля. Чтобы вы понимали, это единичные случаи. 

Ну, во-первых, я это объясняю тем, что у людей на руках много оружия. Людям раздали оружие. 

Во-вторых, люди стали бдительными, они все замечают, они на все смотрят, на все обращают внимание. В первые дни, когда начались эти психологические маневры — крестики, тепляки в окнах, люди из-за этого очень нервничали. Хотя это ни на что не влияет и мы понимали, что это ни на что не влияет. Что это просто психологический прием. Но люди нервничали. 

Мы специально организовали колл-центр, чтобы они туда давали адреса, фотографии сбрасывали, я вам скажу честно — это все выбрасывалось потом, потому что это обычное как это называется новое слово ИПСО (Информационно-психологическая операция — УП). 

Это приемы психологической атаки, которые применяли наши враги. Причем давали 200, 300, 500 гривен ребенку или какому-то человеку, который ходил, наносил крестики или рисовал их на столбах или еще что-то. Это ничего не означало, но люди из-за этого нервничали. 

Поэтому люди проявили удивительную самоорганизацию, это все в копилочку шло для общей картины в Днепропетровской области. 

Восемь часов — комендантский час — на улицах никого нет. Вот ни души. Даже задержать некого. Этого первое, а второе — смотрите, тут не было такой ситуации, как в Киеве или в других городах, когда возвели на каждой улице баррикады. Правда, тут не было и войск в 15 километрах от Днепра. В городе в сейчас, если вы проедете — так здесь было с первого дня войны.

Буквально на второй день войны мы поменяли всю логистику расположения. Пропускной системой у нас занималась только полиция и занимается по сей день. Полиция и Нацгвардия. Никаких ТРО, никаких блокпостов. Этого ничего не было и это было запрещено делать жестко. Штаб запретил это делать. 

ТРО должны заниматься боевым слаживанием. Поэтому их начали комплектовать, собирать, делить на ротные группы, взводы, возить на полигон, заниматься с ними. То есть тем, чем должны заниматься военные. Они не должны стоять с яичками и самогонкой на блокпостах. И это у нас действительно отличие от других областей. 

Я не хочу сейчас с Киевом сравнивать. Это особенная ситуация. А, например, западные области, которые перегородились, у них какие-то чаты, туда какие-то ориентировки кидают. Это что такое вообще? Это чушь какая-то просто! Они там всех останавливают, всех выворачивают. Здесь никто не останавливал гражданские машины. Только в тех направлениях, откуда может идти опасность. 

Вот, например, сейчас у нас с Донецкой области эвакуация идет, там мы ведем жесткую фильтрацию. А когда люди выезжали из Харькова на Днепр и дальше на Западную Украину, или из Днепра просто выезжали — люди шли беспрепятственно. 

Мы запретили вообще кого-либо досматривать. Зачем? Это наши люди. Зачем создавать пробки на дорогах по 17-20 километров? 

И мы били в колокола в Киев и говорили — ребята освободите дорогу жизни, дайте людям спокойно поехать. Женщинам, детям, чтобы они не стояли по двадцать часов на коротких участках дороги. Уберите блокпосты. Уберите ТРО. Это не функция теробороны. Функция теробороны — защищать рубежи области. Защищать какие-то важные объекты, инфраструктуру критическую, но точно не стоять на блокпостах. 

Из-за этого произошло много нелепых смертей, понимаете? Это называется дружественный огонь. Кто-то на кого-то сказал: а вот там ДРГ. И люди, из-за того, что они находились в перевозбужденном состоянии, просто нажимали на курок. Это случайность трагическая, и это плохо, но через это надо было пройти. 

— А в Днепре были ДРГ?

— Нет.

— То есть никого не задерживали?

— Нет, СБУ работает, они задерживают периодически каких-то лиц, но вы знаете, сказать, что это массово, так нет. 

В основном, это больше агенты влияния, те, кто в чатиках или в тг-каналах, или дают деньги за то, чтобы кто-то рисовал крестики.

“Днепр — это цель. И мы это хорошо понимаем”

— Допускаете ли вы, что эта война будет затяжной, и что Днепр ждут постоянные или регулярные ракетные обстрелы? 

— Да, безусловно. Я сразу сказал, что эта война не закончится за неделю. И не закончится за две недели. И ожидать скорейшего окончания войны не стоит. 

Не стоит людей вводить в обман и рисовать им ложные цели о каких-то переговорах. Я уверен, что эти переговоры делаются на фронте. На поле боя. Вот там настоящие переговоры. 

А все остальное — это ширма. Это просто так, чтобы поддерживать телефонную связь. Я не верю в эти переговоры. 

У Путина есть какие-то свои цели военные, которые он пытается достичь любой ценой. У нас есть цель — победить.

— Днепр — цель? 

— Да, конечно, Днепр — это одна из целей, безусловно. Это крупный центр промышленный. Тут находятся стратегические предприятия. В том числе те, которыми Россия хотела завладеть еще в 14 году, когда поднимали здесь сепаратистский путч. 

Здесь Южмаш, здесь КБ “Южное”, здесь сердце страны в каком-то смысле. 

— Были ли какие-то чиновники, которые работали в интересах России или попытки договориться о сдаче интересов? 

— Нет. Ничего такого не было. 

— А почему тут не было, а в остальных регионах бывало?

— Я ж говорю, Днепр мобилизовался еще в 14 году. Если вы помните, в 14-ом году в Днепр тут все было в украинских флагах. Это, знаете, как перерождение какое-то. Вроде все всегда думали, что Днепр и Днепропетровская область — это синяя зона, будем так говорить. Ну, это оказалось не так. 

Да, здесь живут, в большинстве своем, русскоязычные люди, но они большие патриоты. И они очень сильно с 14-ого года обижены на Путина и на Россию. Поэтому здесь нет такого массового характера тех явлений, о которых вы говорите. 

Какие-то призывы были в каких-то анонимных телеграм-каналах. Считать это серьезным? Ну, наверное, нет. Это обычная деятельность каких-нибудь спецслужб российских. 

Это же две минуты — сделать анонимный канал и рассказывать как они будут строить здесь новую власть. При всем при этом СБУ работает и работает контрразведка. Есть какие-то задачи, которые я пытаюсь им поставить. У них тоже много чего нет — того что надо было бы, чтобы у них было. Различного оборудования. 

 

 

— Как вы относитесь к одному из главных месседжей российской пропаганды о том, что в Украине якобы есть фашисты, неонацисты и это — одна из причин из-за которых началась эта война?

— Я отношусь к этому просто — мне смешно. Потому что я сам еврей, дома в семье говорю на русском языке. Я этим не хвастаюсь, просто так сложилось. Я люблю украинский язык, прекрасно его понимаю, но мне ни разу никто не сделал замечаний по этому поводу. 

Поэтому это просто обычная пропаганда, геббельсовщина вот и все. Скорее у них там нацизм и фашизм, чем здесь в Украине. Это просто зомбирование и это обычная штука для диктаторов.

— Вы второй раз оказались в подобной ситуации. Для чего вы этим занимаетесь? 

— Я уже как-то отвечал на этот вопрос. Как там говорил Черчилль… “Меня часто спрашивают за что мы боремся? Могу ответить: перестанем бороться — узнаете”. Вот так и здесь. 

Это моя страна. Это мой город. Тут живут мои родители. Я не могу их увезти. Я буду его защищать. Я привязан к этой территории. Ты как бы прирос сюда, и ты не можешь это оставить.

Михайло ТКАЧ