Европейская хартия как инструмент раскола страны

Парадоксальность украинской ситуации заключается в том, что документ, предназначенный для спасения миноритарных языков от окончательного поглощения их мажоритарными государственными языками, агенты “Русского мира” использовали с точностью до наоборот — чтобы довести до состояния миноритарного государственный язык и остановить процесс утверждения Украины как суверенного национального государства.

В связи со скандальным принятием Закона о принципах государственной языковой политики наши средства массовой информации изобилуют упоминаниями о Европейской хартии региональных языков или языков меньшинств (European Charter for Regional or Minority Languages), поскольку авторы Закона утверждают, что он основывается на положениях Хартии.

Перевод названия настоящего документа в Законе Украины о его ратификации является неточным. Термин “миноритарный язык” употребляется относительно малораспространенного языка, а не относительно любого языка национального меньшинства, как он истолкован у нас, поэтому более точным является перевод “Европейская хартия региональных или миноритарных языков”, который и будем употреблять далее.

История создания, содержания и назначения Хартии известна только узкому кругу специалистов, поэтому стоит осветить специфику настоящего документа и его восприятие в разных европейских странах. Информацию об этом содержит, в частности, опубликованная в первом числе журнала “Языкознание” за 2010 год статья немецкой славистки, профессора Юлиане Бестерс-Дильгер “Сильные и слабые стороны Европейской хартии региональных или миноритарных языков: западноевропейский опыт”.

Хартия была принята Советом Европы 5 ноября 1992 года. Главной мотивацией ее создания было стремление сохранить языковое разнообразие Европы. Философия Хартии основывается на концепции “разнообразие и стабильность”, ее назначением является прежде всего защита языков, которые имеют небольшое количество носителей, что угрожает им исчезновением с языковой карты мира. Дело в том, что во всех национальных государствах главным объектом заботы и поддержки на протяжении длительного периода их существования были прежде всего государственные языки, которые несут важную объединительную функцию. Языки же этнических меньшинств на законодательном уровне не защищались, а в авторитарных странах, как, например, в Испании времен франкистской диктатуры, их запрещали использовать даже в частной сфере. Показательным в этой связи является опыт политического развития Франции, где после Французской революции была внедрена концепция об идентичности государства, нации и языка. На территории всей страны и во всех областях общественной жизни был распространен французский язык. Языковые права этнических меньшинств — бретонского, провансального, баскского и др. — на государственном уровне игнорировались. В государственных заведениях образования их языки разрешили преподавать только с 2000 года. Это привело к ограничению их употребления и упадку большинства из них. Похожей является судьба языков меньшинств и в других странах Европы. Поэтому во второй половине ХХ века под воздействием демократических и либеральных идей, с осознанием того, что каждый язык и созданная им культура принадлежат к общечеловеческим ценностям, возникли движения за сохранение языков, которые находятся под угрозой. Появились даже попытки возродить мертвые языки, как, например, корнский в Англии, хотя успешность таких проектов весьма сомнительна.

После объединения Европы идеи эколингвистики, очевидно, и побудили специалистов по языковой политике создать документ, который бы обязал страны, входящие в Совет Европы, в законодательном порядке способствовать защите языков, находящихся под угрозой исчезновения. С этой целью и была разработана и принята Европейская хартия региональных или миноритарных языков.

Как отмечает Ю. Бестерс-Дильгер, на конференции в Бильбао 20 апреля 2009 года Генеральный секретарь Совета Европы Терри Дэвис говорил, что Хартия способствует сохранению политической стабильности при территориальной целостности: “В основе Хартии лежит признанное международным сообществом положение о том, что языковое разнообразие в конечном итоге ослабит напряжение, возникающее в отношениях между большинством и меньшинством. Совет Европы и ОБСЕ, в частности в контексте роста их сотрудничества в сфере прав национальных меньшинств, заявляют, о своей поддержке Хартии за ее вклад в сохранение мира и стабильности во всей Европе”.

Однако это утверждение вряд ли отвечает действительности, если учесть дискуссии, сопровождающие принятие настоящего документа, тот факт, что не все страны его приняли, а также не всегда успешный опыт внедрения Хартии в тех странах, которые ее ратифицировали.

Показательной здесь является позиция Франции, где Хартия вызвала широкое обсуждение, в результате которого Конституционный совет Франции 15 июня 1999 года принял решение не ратифицировать ее. В решении отмечалось, что предоставление языкам национальных меньшинств особых прав на официальное использование нарушит конституционные принципы целостности Республики, равенства перед законом и единства французского народа.

Очень хорошее представление о дискуссиях, продолжавшихся во Франции по поводу Хартии, дает книга Ивон Больман под красноречивым названием “Языковые войны в Европе”, полностью посвященная анализу Хартии. В украинском переводе книжка вышла в киевском издательстве “К.І.С.” в 2007 году. Французская исследовательница видит в настоящем документе довольно большие угрозы, которые он представляет для стабильности европейских национальных государств. “Защита языков в Хартии, — пишет И. Больман, — только культурное алиби для настоящей контрэволюции: превращать свободных и равных индивидуумов в незначительных представителей этнических групп в федеральной Европе регионов” (с.11).

Можно привести и один из выводов этого политологического исследования, конкретизирующий угрозу территориальной целостности страны, которую может повлечь внедрение положений Хартии: “Во Франции все, кто упрекает единую и неделимую Республику, кто полагается на Брюссель, чтобы ослабить Париж, кто ждет от Европы регионов нового определения их идентичности, должен подумать, что такой план скрывает в себе для их эльзасских сограждан: господство Германии в этом регионе, безусловную ассимиляцию его якобы “немецкоязычных” жителей с “немцами” (с.126).

Неудивительно, что Хартию не приняла не только Франция, но и немало других стран. Не подписали и не ратифицировали ее, например, Балтийские страны, проигнорировав официальное требование сделать это, которое Совет Европы выдвинул еще в 1993 году перед всеми новыми членами Европейского Союза. Не ратифицировала Хартию и Россия, хотя на ее территории есть много языков, которым угрожает вымирание.

В упоминавшейся статье Ю. Бестерс-Дильгер детально проанализировала опыт тех европейских стран, которые ратифицировали Хартию, осветив позитивные и негативные последствия ее внедрения в языковое законодательство. Показательно, что обнаруженные позитивные результаты касаются прежде всего миноритарных языков. Как отмечает автор, Хартия пробуждает интерес к языку, истории, литературе в среде самих меньшинств, языки которых приходят в упадок, в отдельных случаях наблюдается заинтересованность в изучении этих языков со стороны носителей мажоритарных государственных языков, активизируется их научное исследование. Кроме того, оживляются взаимоотношения между представителями меньшинств, которые живут в разных странах, например, между саами в Швеции и Норвегии или между венграми, которые со времен Первой мировой войны стали меньшинством в пяти невенгерских странах.

Однако, по мнению немецкой славистки, внедрение Хартии показало и ряд ее слабых сторон. Почти все ратифицировавшие ее государства интерпретируют документ по-своему. В большинстве стран понятия “региональный” и “миноритарный” язык не дифференцируют, трактуя их как целостность, то есть определение языка, который имеет незначительное распространение на определенной территории. В других странах, например в Германии, эти понятия дифференцируют. Польша предоставила статус регионального кашубскому языку, который до недавнего времени считался диалектом польского, но отказывается предоставить такой же статус силезскому языку, опасаясь, что это может вызвать раскол страны. “Эти разночтения, — отмечает Ю. Бестерс-Дильгер, — являются следствием нечетких формулировок Хартии, которые, в свою очередь, вызваны дискуссиями и даже спорам в процессе разработки настоящего документа. Каждое государство само принимает решение относительно толкования соответствующих понятий, и это неминуемо производит впечатление своевольной или преднамеренной дифференциации при подходе к конкретным языкам”.

Постановления Хартии по большей части касаются только части территории государства, и соответствующие области, земли или города воспринимают ее как дополнительную нагрузку и не проявляют особой заинтересованности имплементировать ее. Кроме того, они часто не имеют для этого необходимых средств. Поскольку миноритарными языками владеет незначительное количество людей, возникают проблемы с поиском учителей и государственных служащих, которые их знают.

Следствием, которое не предусмотрели разработчики документа, стала также конкурентная борьба между меньшинствами, спровоцированная в ряде случаев.

И очевидно, что главный недостаток Хартии заключается в том, что она не выполняет свое назначение, она не в состоянии спасти языки ограниченного употребления от вымирания. Как пример Ю. Бестерс-Дильгер приводит два миноритарных славянских языка, бытующих на территории Германии, — верхнелужицкий и нижнелужицкий. Эти языки умирают. Количество носителей нижнелужицкого языка составляет 5000 человек, немногим больше носителей верхнелужицкого, но все они — люди старшего поколения, к тому же двуязычные, все владеют немецким. Свидетельств того, что после внедрения положений Хартии относительно поддержки этих языков люди стали использовать их или что родители начали передавать их детям, нет.

“Западноевропейский опыт показывает, — отмечает Ю. Бестерс-Дильгер, — что и с принятием Хартии проблемы региональных или миноритарных языков не исчезли. Хартия помогает сохранить эти языки, но не дает никаких гарантий. Иногда она просто продляет процесс умирания. К тому же в некоторых случаях споры между меньшинством и государством или между самими меньшинствами стали агрессивнее, в сравнении с прошлым. Эта дискуссия, наверное, закончится еще нескоро”.

Что же касается Украины, то ее опыт использования Хартии оказался беспрецедентным. Совершенно справедливо Лина Костенко поставила закон Кивалова—Колесниченко, основывающийся на своевольном, сфальсифицированном толковании Хартии, в один ряд с Валуевским циркуляром 1863 года и царским Эмским указом 1876 года. Закон предоставляет статус регионального не языкам меньшинств, а русскому, с такими расширенными правами, которые делают употребление украинского на территориях, где внедрен закон, ненужным.

То, что Закон принят не с целью выполнения положений Европейской хартии региональных или миноритарных языков, а для продолжения советской русификации, свидетельствует ряд решений местных советов, поспешно принятых сразу после того, как его подписал Янукович. Как сообщили украинские издания, в частности “Український тиждень”, Измаильский городской совет, приняв 15 августа решение о предоставлении русскому языку статуса регионального в городе, отказался признать аналогичные права за языком болгарского меньшинства, хотя часть его представителей в Измаиле отвечает определенной Законом норме в 10%.

Председатель Донецкого облсовета Андрей Федорук, комментируя решение о предоставлении статуса регионального русскому языку, предупредил — если в советах низшего уровня появится желание внедрить в качестве региональных другие языки, например греческий, то они должны сначала хорошо подумать об источниках финансирования такой инициативы. Недавно появилась информация, что на Закарпатье отказались признать региональным язык венгерского меньшинства.

Все эти факты подтверждают реальную цель использования Хартии в Украине, которая была понятна уже во время ратификации в 2003 году в Верховной Раде, когда в перечень языков, подпадающих под ее действие, кстати, самый длинный по сравнению со всеми другими странами, был внесен русский язык.

Настойчивость, с которой российские националисты, которым удалось получить большинство сначала в местных советах Востока и Юга, а впоследствии, путем “тушкования”, и в Верховной Раде, проталкивали, начиная с 2006 года, изменения в языковое законодательство, свидетельствует о том, что это никак не предвыборные игры, как кое-кто считает, а выполнение хорошо продуманного за пределами Украинского государства плана его ликвидации.

Парадоксальность, чтобы не сказать идиотизм, украинской ситуации заключается в том, что европейский документ, предназначенный для спасения миноритарных языков от окончательного поглощения их мажоритарными государственными языками, агенты “Русского мира” использовали с точностью до наоборот — чтобы довести до состояния миноритарного государственный язык и остановить процесс утверждения Украины как суверенного национального государства.

В отношениях с прежней империей Украина в очередной раз оказалась обманутой. И простодушное признание торжествующего Чечетова в Верховной Раде сразу после принятия Закона — “Мы их развели, как котят” — только подтверждает нерушимость традиции, основанной еще Переяславским соглашением 1654 года.

Лариса МАСЕНКО