“Если гордиться нечем — создается миф о враждебности каких-то стран”

Прошлогодние события на Манежной площади и недавнее убийство полковника Юрия Буданова широко обсуждаются в российском обществе. Украине не безразлично, что происходит в России, поскольку у многих возникает обеспокоенность, под какими лозунгами будут проходить следующие президентские выборы в соседней стране. “День” обратился к директору Всероссийского центра исследования общественного мнения “Левада-Центр” Льву Гудкову с просьбой рассказать о “температуре” в российском обществе и почему власти используют образ врага для консолидации общества.

— Лев Дмитриевич, в январском опросе “Левада-Центра” за этот год “Как вы относитесь к идее “Россия — для русских?” — 43% ответило, что поддерживают этот лозунг, но “в разумных пределах”. В прошлом году этот показатель составил 35%. Чем это объясняется и можно ли связать такой скачок с предстоящими президентскими выборами в России?

— Нет. Надо брать не только вариант “поддерживаю, но в разумных пределах”, но и “полностью согласен”. Выбор такого ответа характеризует относительно умеренную часть населения, которое выступает в пользу национально ориентированной политики, но не готово поддержать нацистские либо националистические группировки. Поэтому увеличение с 35—43% тоже значимое усиление, что говорит о росте подобных настроений среди более умеренной, обеспеченной и респектабельной публики. Главный показатель — не столько общее количество разделяющих лозунг “Россия для русских!”, сколько колебания показателя выступающих решительно против него. Именно вторая категория отвечающих указывает на силу иммунитета против русского нацизма и национализма. Эти колебания более важные — показывают, уменьшается или растет сопротивление по этим направлениям.

Разные группы понимают этот лозунг по-разному. Одни, для примера, бедные, ущемленные и малообразованные, под этим понимают необходимость специальных мер по защите этнических русских, восстановление дискриминационных мер, прежде всего, против мигрантов.

Более образованные и обеспеченные понимают под этим государственный патернализм — культурную политику, а не дискриминационные меры. Это поощрение учреждений культуры, которые пропагандируют культурное наследие России, проводят праздники, выставки, открывают музеи и т. д. Они менее агрессивны. Однако если суммировать эти показатели, они укажут на очень высокий уровень этнической нетерпимости, склонности к изоляционизму, подозрительности и ксенофобии. Этот уровень достиг своего пика не сейчас, а примерно в 2004—2006 годах, если не считать кратковременного момента войны с Грузией, когда националистический угар достиг пика, но продержался недолго — с месяц.

Связаны ли эти настроения с предвыборной борьбой — пока что трудно сказать, поскольку власть не определилась. В начавшейся электоральной кампании еще не расставлены акценты. Путин и Медведев делают популистские заявления, раздают обещания, но на чисто националистических моментах власть не играет. Она, скорее, подставляет второстепенные фигуры вроде Жириновского, который как раз выступал на похоронах полковника Буданова.

— Чем может обернуться такая тенденция для российского общества?

— Сейчас мы не видим обострения этих тенденций, если не считать более поляризованных выступлений, вроде Манежных демонстраций в декабре прошлого года в Москве и 12 других городах. Эти события были очень значимы, однако говорят о том, что общая волна ксенофобии и нетерпимости немножко спадает и начинает концентрироваться в отдельных группах, слоях населения, скажем, у молодежи. Она очень чувствительна к социальной несправедливости и соединяет ксенофобию с социальным протестом — то, что было на Манежной. Именно эти события вызвали довольно неоднозначную реакцию в российском обществе. Большая часть их осуждает, поскольку боится таких националистических акций и полагает, что они могут разрушить хрупкое состояние социальной стабильности.

— И все же, на этом фоне можно ли говорить, что поддержка таких агрессий в России кому-то выгодна?

— Конечно, можно. Очень многие политики популистского плана играют на этнической антипатии, ненависти и неприязни. О несправедливости по отношению к этническому большинству, против наплыва мигрантов, размывания русской культуры, депопуляции говорят те, кто отстаивает принципы консервативной политики и сопротивляются либерализации и демократизации российского общества, его развитию. Это силовые структуры и те, кто их представляет, политики коммунистического, популистского кроя и просто нацисты, которые тоже представлены на российской политической сцене.

— Еще в одном опросе “Левада-Центра” — “Назовите пять стран, которые наиболее враждебно настроены по отношению к России”, Украина в 2011-м заняла пятое место с 20%. Для сравнения, в прошлом году у нее тоже было пятое место, но с 13%. Как вы считаете, чем вызвано такое изменение восприятия Украины?

— Это связано с характером освещения в российских СМИ того, что происходит на Украине. Как правило, эта реакция не очень адекватна: россияне не очень следят за политическими событиями в Украине и не очень понимают то, что там происходит. Пропаганда, особенно официальная, играет на вступлении Украины в НАТО или на сближении с Евросоюзом, а этого панически боится нынешняя кремлевская власть. Ухудшение отношения к Украине было связано и с войной с Грузией. Критика действий России со стороны разных стран вызвала ответную реакцию изоляционизма и роста враждебности по отношению к разным странам, в том числе и к Украине. Особенно, с точки зрения властей, спор вызвала некоторая неопределенность украинского руководства в этом конфликте. Не думаю, что такие колебания существенны, ведь если посмотреть на длительный тренд отношений к Украине, они скорее улучшаются.

— На ваш взгляд, почему Россия продолжает искать внешних врагов?

— Это важный момент консолидации российского общества. Есть такая идеологическая конструкция внешнего врага, которая сохраняется с советских времен, если не говорить о более глубоких и давних временах. Для Российской империи Запад всегда представлял какую-нибудь угрозу. В советские времена врагов была масса — и внутренних, и внешних. Сам образ врага был некоторой мобилизацией поддержки власти, консолидации населения вокруг нее и манипулированием общественным мнением. Сейчас в ослабленном виде происходит то, что и раньше. Есть очень сильный комплекс неполноценности, оставшийся у россиян в связи с распадом СССР и с утратой функции великой державы. Постоянное акцентирование на том, что нас никто не любит и не уважает, что нам желают зла — оказывается очень действенным фактором дистанцирования от всего, что происходит в мире. Это и консервация представлений о самих себе как о стране с особой цивилизацией россиян, которые обладают особыми душевными качествами и моралью. Это важный механизм психологической защиты от неприятного осознания, что никаких особых успехов в российской политике за время реформ не было. А раз гордиться нечем — создается миф о враждебности каких-нибудь стран. Понятно, что возглавляют список те, кто близок к России: входил в состав СССР или соцлагеря, страны которого демонстрируют альтернативные варианты развития, более успешны, чем сама Россия. Поэтому, на первом месте — страны Балтии, Грузия, Польша, Украина, не считая Соединенных Штатов, у которых всегда был образ символического оппонента.

— Cейчас чувствуется охлажденность между российскими и украинскими лидерами. Может ли Украина стать врагом № 1?

— Мне кажется, что оснований для таких “оптимистических” сценариев пока что не очень много. Вряд ли украинская угроза будет разыгрываться российским руководством. Это было бы возможно, если украинское руководство сильно переориентировалось бы на Запад: интеграцию с Европой и на быстрое проведение демократических реформ.

— А вот недавно Украина определилась, решив вступить в зону свободной торговли с Европой. Это отдаляет ее от России и говорит об ориентации на западные ценности...

— Пока это не производит должного впечатления на российское общество. Я не вижу, кто бы разыгрывал эти сюжеты — противопоставления Украины и России. Пока это не очень чувствуется, и мы не фиксируем роста напряжения между этими странами.

— Как тогда расценивать заявление президента Медведева, которое адресовалось Украине, что “нельзя сидеть на двух стульях”?

— Это отдельные заявления, а не последовательная антиукраинская кампания. На общественное мнение влияют систематические кампании, а не отдельные заявления. Такого рода заявления адресуются к элите, в том числе, и к украинской, а не к общественному мнению России. Люди довольно равнодушно воспринимают подобные заявления, они считают, что Украина — очень близкая по духу страна и хотели бы иметь с ней дружеские, открытые отношения. Антиукраинская пропаганда воспринимается с сопротивлением и нежеланием — происходит разгрузка ответственностей и отношений к политикам и к украинцам, к которым сохраняется доброжелательное отношение. А это раздражение негативной пропагандой или угрозы — переносятся на отдельных политиков, как это было с Ющенко или Тимошенко, которым насаждалась неприязнь по отношению к России. Однако это не очень существенно влияло на отношение к Украине, как стране, государству, обществу. Поэтому со сменой президента и с окончанием украинской, антиоранжевой пропаганды ситуация улучшилась или точнее, восстановилось до прежних доброжелательных отношений.

Игорь САМОКИШ