Масштабное празднование 70-летия тоталитарного режима в Пекине, проходившее под шум протестов в Гонконге, заставило многих политологов задуматься: удушит ли красный великан мятежный город? Между тем, мало кто ставит вопрос наоборот: смогут ли волнения в богатом прибрежном островке свободы перекинуться на материк? Советский строй просуществовал 74 года. О кризисных явлениях в развитии самой населенной страны мира рассказывает профессор синологии университета Вюрцбурга Бьерн Альперман, автор многочисленных книг и статей о современном Китае.
— Уже около десяти лет рост экономики КНР замедляется. Есть ли расчеты специалистов — в каком году кривая графика пройдет нулевую отметку и в Поднебесной начнется спад?
— Таких подсчетов нет, да и вряд ли они что-то дадут, потому что на народное хозяйство влияют многие факторы. Кто мог предвидеть, скажем, торговую войну между Вашингтоном и Пекином? Но, вообще, это нормально, что когда страна становится богаче, то экономический рост замедляется, — это далеко не обязательно говорит о том, что экономика находится под значительным давлением или тем более на грани краха.
Китайское правительство под председательством Си Цзипина выдвинуло новый лозунг - необходимо просто привыкнуть к низкому экономическому росту — и пытается “продать” этот лозунг населению. Загвоздка в том, что необходима реструктуризация экономики: уйти от экспортной модели, когда большую роль играла дешевая рабочая сила и прямые иностранные инвестиции, к росту, который ориентирован на внутреннее потребление, инновации, изобретения. Условно говоря, Китаю в какой-то степени надо перестать быть мастерской мира. И это вызов, тяжелое задание для экономической политики, и власти пробуют его решить.
— Глобальная инициатива Пекина “Пояс и путь” — это выгодные инвестиционные проекты или же очковтирательство, призванное показать миру, что дела в народном хозяйстве КНР не так уж и плохи?
— Это не инвестиции, а кредиты — принципиальная разница в том, что в первом случае риск несет тот, кто инвестирует, а во втором — тот, кто берет в долг. Китай устраивает довольно ловко, что в ходе реализации “Пояса и пути” ответственность лежит на правительствах, которые кредитуют Пекин. Фактическую работу в рамках этого проекта проводят китайские фирмы. Это значит, что страна, берущая кредит, выигрывает от него не так, как могла бы. И многие говорят, что страны, в которых осуществляется “Пояс и путь”, вязнут в долгах, и по-настоящему наживается лишь Китай, а риски несут государства-заемщики. И этот упрек отчасти справедлив. Надо смотреть в каждом конкретном случае на проекты — успешны ли они экономически и экологически для каждой соответствующей страны, есть ли длительные последствия у тех или иных инфраструктурных строек, а не оценивать или осуждать весьма обширную и в чем-то даже аморфную инициативу “Пояс и путь” в целом.
— Какие кризисные политические явления наблюдаются в КНР в последние годы?
— С точки зрения китайцев главная проблема — коррупция, против которой при Си Цзипине с 2013 года проводятся массированные кампании. И это одна из проблем, которые по-настоящему волнуют широкие слои населения Китая. Это вообще может поставить под сомнение легитимность государства, когда с самых низов до членов Политбюро представители власти берут взятки.
Сложно оценить, насколько эти кампании оказываются результативными. Хотя видно, что много делается против коррупции, но неясно, смогут ли преодолеть власти проблему в долгосрочной перспективе. Кроме того, эти кампании оказывают влияния на региональные и местные власти, когда у них сковывается инициатива, желание брать на себя ответственность за новаторские политические шаги, проводить в жизнь изменения и реформы. Есть политологи, которые говорят: “Из-за этих кампаний Китай теряет свою возможность к приспособлению, и авторитарная система лишается динамики и цепенеет”.
— Спецслужбы как путинской России, так и КНР вербуют на Западе агентов влияния, в том числе журналистов, редакторов СМИ, профессуру, свободных авторов для оболванивания общественности. В чем в этом случае разница в целях и методах госбезопасности двух государств?
— По поводу российской госбезопасности я знаю не так много, что же касается КНР, то есть задокументированные случаи в Австралии и Новой Зеландии, когда на парламентариев китайского происхождения в этих странах оказывалось влияние.
Китайские происки сосредоточены в основном на том, чтобы показать свою хозяйственную привлекательность. Кроме того, власти КНР сразу же угрожают бойкотом политикам и правительствам, которые проявляют неугодную Пекину линию в отношении Тайваня или Тибета. И коммунисты говорят, что население в этом вопросе — за них, и угрозы бойкота часто действуют не только на политиков, но и на иностранный бизнес, который ведет дела в Китае или с Китаем. Будете против — не получите подрядов.
В остальном КНР относительно активна в интернете, и совсем недавно The Economist показал график, как в ходе волнений в Гонконге и спорах вокруг позиции Национальной баскетбольной ассоциации США относительно них массированно пошел вал новостей в “Твиттере” — от троллей и ботов. Это приемы, которые применяются властями. Хотя не вполне ясно, сколько из этого информационного шторма — следствие государственной политики, сколько — голоса великодержавно настроенных граждан из континентального Китая.
— Издавна известен прием агонизирующих авторитарных режимов для удержания власти — малая победоносная война. Столкновения на каких фронтах предположительно просчитывает секретариат ЦК КПК для такой пропагандистской операции?
— Подчеркну, что Китай осознанно не устраивает уже много десятилетий никакой войны. И я думаю, что ЦК КПК достаточно благоразумны, чтобы не вести пропаганду таким кровавым образом. Китай видит на примере России, что значит оказаться в изоляции и какие последствия для ее экономики повлекло вторжение в Украину.
Но у Китая есть территориальные конфликты с соседями, и Пекин не исключает их решения и военными методами. Например, спор в Южно-Китайском море, на которое претендуют многие соседние государства, в Восточно-Китайском море, где с Японией стоит вопрос о принадлежности архипелага Сенкаку, по-китайски называемого Дяоюйдао, и также регион Южный Тибет, китайскую юрисдикцию над которым не признает Индия. Эти споры могут обостриться в любой момент, и на этот случай власти Пекина прорабатывают и возможную военную операцию.
Скажем, в Южно-Китайском море много сторон противостояния — Вьетнам, Филиппины, Малайзия. Китай обладает обширными претензиями, которые отвергаются Международным трибуналом по морскому праву, а также идут вразрез с конвенциями ООН о морском праве. Тем не менее Китай говорит о своем историческом праве и пробует увеличить свое присутствие там с помощью промысла, портового и прибрежного строительства. Одновременно Пекин обвиняет США в милитаризации Южно-Китайского моря, поскольку американские ВМС проводят в нем так называемые операции по поддержанию свободы навигации. Вашингтон устраивает это, чтобы показать, что не признает китайские претензии на это водное пространство. И КНР использует это для того, чтобы увеличить собственное военное присутствие.
— Что может указывать на то, что смена власти в Китае станет мирной и бескровной?
— Сейчас мало что указывает на возможность падения системы. Нет указаний на то, что внутри правящего слоя какой-то раскол. На всех фронтах власть показала обществу, что сопротивление бесполезно и бессмысленно.
Что касается Гонконга, то сейчас это большой очаг кризиса, но я не вижу возможности, чтобы это пламя перепрыгнуло в широкие слои китайского населения. И среди молчащего китайского населения власть распространяет образ протестующих в Гонконге не столько как пророков, сколько как пугающий пример беспорядка, который наступит, если массы выйдут на улицу. Пока что не видно, что жители КНР поддерживают волнения в особом административном районе как демократический порыв, официозные медиа представляют его скорее мятежом, смутой, в худшем случае даже сепаратизмом, который надо давить.
— Не секрет, что власти КНР десятилетиями накачивают население шовинизмом. Какова вероятность того, что правительство, пришедшее к власти после революции, — которая случится раньше или позже, — станет по-настоящему демократическим?
— Это “патриотическое воспитание” существует с 1990-х годов, и уже на поколения китайцев оказало свое влияние. Возможно, что успех бойкота фирм, которые якобы выступают против китайских интересов, — это и показатель эффективности этого “воспитания”. Если произойдет смена режима, и система станет демократической, то я исхожу из того, что этот национализм как один из элементов все же продолжит существование.
— КНР граничит с рядом авторитарных режимов — от Вьетнама до России. Какие из них могут пасть в результате бури в Поднебесной?
— Если это произойдет, то под вопрос будет поставлена власть во Вьетнаме, которая десятилетиями проводит примерно ту же политику, что и КНР. Трансформация коммунистической власти через привнесение элементов рыночной экономики. Северная Корея также получит определенные сложности с сохранением экономики на плаву.
Что касается России, то сейчас она сильно связана с поддержкой Китая, поскольку изолирована от Запада. И насколько это затронет ее власть, будет зависеть от того, в каком положении она тогда будет находиться. Если, как и раньше — в положении изоляции, то изменения в Пекине могут подтолкнуть Россию к налаживанию отношений с Западом и стабилизации.
— Что может дать трансформация Поднебесной в более широком значении в международном плане?
— Это зависит от хода и результата изменений в Китае. Если они будут мирными и возникнет прочная демократия, тогда по всему миру прокатится демократическая волна. Сейчас Китай со своей комбинацией из хозяйственной динамики и политической несвободы — тяжелая задача для либеральной демократии. Если “модель КНР” исчезнет, демократия и рынок будут представлены в новом, положительном свете — как в конце холодной войны. Такой оптимальный сценарий я считаю невероятным.
В обратном крайнем случае неудачная демократизация — как в России — или вообще долгое время политического распада — как в Сирии — станет лишь ужасающим примером для порыва к демократии в других странах. Всемирные экономические и социальные последствия по сирийскому или ливийскому варианту в Поднебесной были бы катастрофическими. Но и это развитие события я считаю не очень вероятным.
Скорее всего, произойдет нечто вроде “египтизации” Китая: вместо демократизации снова придет сильная рука или группа “крепких хозяйственников”, которая станет ловко использовать националистические настроения населения. Здесь я предполагаю скорее отрицательные последствия, в частности для меньшинств, и экономический спад, который даст и международное эхо.
Вновь подчеркну, что симптомов скорого падения коммунистов не наблюдается. Что же касается среднесрочного и долгосрочного прогнозирование, то это — задание неблагодарное. Вспомните, что почти никто не предвидел распад Варшавского договора и краха советской системы, а это произошло быстро и совершенно внезапно!
