Александр Роднянский. Время “большой ржачки”

В девяностых он создал популярный украинский телеканал “1+1”, потом возглавил российский СТС, превратив его в крупную медиакомпанию, которая провела IPO в Нью-Йорке, а затем сосредоточился на развитии своих кинокомпаний, работающих как на российском, так и на международном рынках. Книгу “Выходит продюсер” не назовешь классической автобиографией — скорее, это литературно обработанные монологи на тему теле- и киноиндустрии. При этом монологи эти отнюдь не занудны: Роднянский не стесняется рассказывать о неприятных сторонах своей биографии, делает резкие суждения и делится далеко не банальными размышлениями о любимом предмете. Slon публикует несколько наиболее ярких фрагментов.

Про это сраное кино

Мой дед, старый киносценарист, редактор и ветеран Украинской студии документальных фильмов, рассказывал, что после войны директором студии имени Довженко стал бывший моряк, который очень ценил ее производственный потенциал. Ведь цех декораций мог бы изготавливать мебель или гробы, вечно востребованную продукцию. А гараж мог бы оказывать услуги по доставке и авторемонту. И все бы это было возможно, “если бы кино это сраное не приходилось делать”.

Про ножницы

В работе Неи Марковны Зоркой о Сергее Эйзенштейне я прочел, что в 20-х годах прошлого столетия Эйзенштейн не видел “ножниц” между требованиями партии и собственным ощущением жизни. В этом было его счастье творца, когда сама ситуация и атмосфера в новой молодой стране совпадала с личным чувством и внутренним пафосом. Когда мы создавали “1+1”, у меня было похожее ощущение: не было тех самых “ножниц”. Мы все делали что-то действительно важное, полезное для нации. Совпадение ритмов — личных и страны — сообщало нам заряд творческой энергии. Именно эта энергия и создала канал в считаные месяцы. ... В чем-то мы, безусловно, были образцом “пропагандистского телевидения”. Но в эйзенштейновском смысле: мы говорили только о том, во что сами искренне верили, — о новой европейской стране с тяжелым прошлым и светлым будущим.

Про то, как все начинается

Мы делали году в 97-м репортаж из Крыма о посягательстве на бизнес одного предпринимателя. Журналист раскопал, что лоббировал этот рейдерский захват тогдашний зять Кучмы Игорь Франчук. После выхода сюжета в эфир Кучма деликатно заметил, что мы могли бы и не упоминать, что Франчук его зять, а ограничиться фамилией. С таких мелочей все и начинается: сначала не говорите, что зять, потом не называйте фамилию, а в один прекрасный день — вообще сидите и молчите.

Про приступ у ведущего

Один из самых неприятных эпизодов произошел накануне президентских выборов 1999 года... Воскресная программа, о которой идет речь, — “Эпицентр-дебаты” (постоянным участником ее был Георгий Гонгадзе, убийство которого впоследствии стало поводом для громкого скандала), — оказалась в фокусе внимания президентской администрации. Когда там узнали, как мы готовим финальные дебаты, мне позвонил сам Кучма и на “эксклюзивном русском” потребовал немедленно отменить программу. Иначе...

Это была та ситуация, когда выхода нет и выбора (накануне выборов) — тоже. Я должен был преподнести решение президента как собственное прозрение. Дескать, в момент, когда монтируется свет и прибывают гости студии, я вдруг осознаю: да ну ее, эту программу, не нужна она вовсе.

Первым, кому я сообщил свое решение об отмене программы, был ее ведущий Вячеслав Пиховшек. А он последний месяц и так жил с валидолом под языком. Не понимая, как мы сможем остановить процесс за считаные минуты до начала эфира, он схватился за сердце, обмяк и прошептал, что сейчас упадет в обморок. “Валяй, старик”, — говорю я.

Выхожу из гримерки и объявляю, что у ведущего приступ. Его увозит скорая, а мы снимаем программу с эфира с официальным объяснением: “Ведущий в больнице”.

Про окна

В самом начале работы на СТС меня ждало серьезное испытание. В день моего выхода на работу в эфире канала появилось шоу собственного производства под названием “Окна”. Меня оно просто пришибло грязными скандалами, подставными героями в кадре и провокационными разборками по ходу. Но зрителям шоу как раз понравилось, и рейтинг его быстро рос, “Окна” стали чудовищно популярны в рекордный срок.

Про врачей

Мне всегда казалось, что руководитель канала сродни психотерапевту, потому что ты непрерывно ведешь своего рода врачебный прием.

Про вредные (и дорогие) советы

Мы выстраивали программирование (на СТС. — прим. ред.) долгие годы, обеспечивая зрителям полноценный семейный просмотр, а себе самим — высокие цифры в прайм-тайм. Правильность нашего подхода подтвердилась, когда СТС начал снижать количество детских программ. Это решение было подсказано консультантами, нанятыми для оптимизации структуры компании. Большая иностранная консалтинговая фирма получила за свои услуги серьезные деньги. Проблема была, однако, в том, что она, как и большинство консалтинговых компаний в медиа, давала либо бессмысленные, либо откровенно вредные советы.

Про прямые эмоции

В нем (Федоре Бондарчуке. — прим. ред.) мне увиделось совсем не то, что привыкли видеть: характерного актера, харизматичного телеведущего, обаятельного человека... Я увидел молодого режиссера, одаренного, очень амбициозного и готового создавать бескомпромиссно мейнстримное кино, что для меня было открытием. Абсолютное большинство моих далеко не бесталанных друзей в кино неизменно предполагали реализовывать свои творчески амбиции в авторском кинематографе. Их интересовали способы самовыражения и киноязык, на котором они могли бы говорить пусть с небольшой, но близкой им по духу группой людей. В Федоре же я увидел иной тип. Он искренне хотел заниматься кинематографом прямых эмоций и не выказывал никакого интереса к фестивальному признанию. Этот его подход подкупал.

Про танки

Афганистан решили снимать в Крыму. Я обратился к Евгению Кирилловичу Марчуку, своему давнему знакомому, крупному украинскому политику, тогда министру обороны Украины. “Нам нужны танки”,— говорю. “Сколько?” — спрашивает Марчук. “Да не так чтобы много...” — заминаюсь я. А он иронично переходит к делу: “Вот смотри, у Украины сейчас есть четыре тысячи танков. Три тысячи можешь взять”. Оказалось, что после развала Союза эти оставшиеся на Украине танки стали просто тоннами ржавого металла. Нам нужно было только оплатить горючее и при этом аккуратно подсчитывать расходы на него, чтобы в ажиотаже съемок масштабных военных сцен не соблазниться всем объемом предложения Марчука.

Про милых мальчиков и мирных жителей

О потенциале международного проката фильма (“9 рота”. — прим. ред.) мы говорили с Федором еще по ходу съемок. Я видел два варианта развития событий. Первый: фильм станет фаворитом критики, попадет на крупный международный фестиваль, в Берлин с высокой вероятностью, и будет ограниченно прокатываться за пределами бывшего СССР. И второй вариант: он станет народным дома, его полюбит большая аудитория. Для первого варианта нужно было лишь добавить один эпизод: про то, как эти чудесные, милые, всем симпатичные мальчики убивают мирных афганских жителей, и детей в том числе. Такой эпизод не грешил бы против исторической истины: в Афганистане погибли 15 тысяч советских солдат и, по разным оценкам, от 600 тысяч до 875 тысяч мирных граждан. Об этих жертвах у нас не принято говорить, и высказывание на эту тему российского режиссера, несомненно, привлекло бы к нему внимание зарубежной публики.

В этом случае ни о каком успехе на родине говорить было бы нельзя. Да, в США возможно снимать фильмы, в которых со всей прямотой показаны зверства американской армии в отношении мирного населения, дебатировать проблему нравственности-безнравственности стрелявших, кто видел, что стреляют, но не остановил, кто отдал команду... Вспомните “Апокалипсис сегодня” Фрэнсиса Форда Копполы или “Правила боя” Уильяма Фридкина... У нас же иное отношение к собственной истории. По большему счету, она в отечественном массовом сознании покойник, о ней либо хорошо, либо ничего.

Про интернет-недоброжелателей

Желание наше было очевидно — соединить в одном проекте (фильме “Обитаемый остров”. — прим. ред.) несоединимое: диссидентскую, хоть и ставшую классикой, литературу и мейнстримовского режиссера, необычайно медийного и близкого российской власти.

Наш план состоял в том, чтобы увлечь и примирить общим культурным наследием и его актуальным прочтением разные части общества. Вышло ровно наоборот: обиделись и обозлились все.

На “Обитаемом острове” я впервые лоб в лоб столкнулся с проблемой интернет-недоброжелательства. И сила его поразила меня. Фильм должен был выйти в прокат только под Новый год, но уже летом интернет наводнили критические статьи. Сеть кишела негативом в отношении еще не законченного фильма, который никто даже не видел.

Про перестановку осветительных приборов

Мы снимали довольно сложную сцену. Герой Роберта Дюваля приезжает на место, где произошла фатальная авария. Снимали в лесу, нужно было несколько раз менять положение камеры. И вот на то, чтобы поменять точки, выставив (в сумерках) свет, у операторской команды уходило семнадцать минут. А теперь спросите у меня, сколько ставят свет наши лучшие операторы. И в павильоне, не на натуре. Отвечаю: иногда целую смену. Восемь часов.

Про культурную идентичность

Люди американской киноиндустрии, разумеется, думают о кассе. Но они думают далеко не только о кассе. Скажем, на съемках “Машины Джейн Мэнсфилд” ко мне подошел второй оператор и спрашивает: “Скажи, почему ваши европейские фильмы лишены universal appeal?” В том смысле, что понятны они по преимуществу соотечественникам авторов. Меня самого этот вопрос давно занимал, и ответ я сформулировал примерно так: американское кино универсально, потому что универсальна Америка и идея Америки, то есть вера в возможности человека, в его права и в способность завоевать счастье; право на стремление к счастью записано в Конституции США. Все это подчас делает американское кино, с нашей точки зрения, наивным. Мы же в Европе боремся за свою культурную идентичность. Мы не очень верим в возможность добиться справедливости, мало верим в общественные институты и почти не верим в то, что человек, собравшись, сконцентрировавшись, преодолев массу сложных обстоятельств, может добиться поставленной цели. А американец верит. Искренне. И эта искренность вызывает сочувствие у всех.

Про большую ржачку

Каждая из голливудских кинокомпаний-мейджоров это прежде всего внушительный каталог выдающихся фильмов, среди которых постановщиками даже самых очевидных аттракционов значатся выдающиеся творцы арт-кино. “Гарри Поттера” снимали Альфонсо Куарон и Гильермо дель Торо, “Чужого” — Жан-Пьер Жене и Дэвид Финчер, “Бэтменом” сейчас занят Кристофер Нолан... В России пока ситуация на уровне обобщений противоположная. У нас часто продюсеры-пэтэушники кооперируются с режиссерами-посредственностями для создания “большой ржачки”, жизнь которой в сознании зрителя продолжается часа полтора, строго в пределах киносеанса...

Привычный киноуспех в России сегодня выглядит незамысловато. Люди в кино ходят все больше молодые, ходят для развлечения и за хорошим настроением. Данный тип зрителя ориентируется прежде всего на название фильма и лица в кадре. Поэтому не случайно продукт, который отвечал бы их ожиданиям, — это почти всегда комедия, без “грузилова”, длительностью не более 95 минут (с титрами). Главное, чтобы в фильме были известные медиалица: “Уральские пельмени”, участники Comedy Club, кто там у нас еще в телепрограмме? Ах да, как можно такое забыть, — Иван Ургант! Сюжет надо стырить, нет, взять взаймы на время из средней американской комедии. И все. Если соблюдены эти базовые условия, блюдо готово. Оно категорически не выходит за рамки апробированных сюжетных ходов, имеет усредненный уик-эндовый успех, подается непременно с попкорном и так и называется − попкорн-муви.

Про кино не для всех

Не стоит искать препятствия там, где их нет. Это простая мысль, но, когда берешься за дело, она приходит в голову не первой. Всегда найдутся люди, готовые предупредить об опасности провала, несостоятельности и бесперспективности проекта, особенно если дело касается фильмов авторских.

У отечественного авторского кино (у нас принято обозначать его сомнительным термином “артхаус”) все проблемы сугубо российские. Зрителя этим кино более или менее сознательно пугают, даже когда-то наклеивали на него ярлык “кино не для всех”.

Сам этот факт уже много говорит о российском общественном сознании, где всегда присутствует, подчеркивается и даже специально насаждается обязательное разделение между высокой, “интеллигентской” культурой и культурой массовой.

Максим КОТИН