Вывод, который напрашивается при случайном просмотре большинства экономических данных, таков: в течение десятилетий мало что происходило, а затем в 2020 году COVID-19 все перевернул.

До 2020 года наиболее сложное моделирование показывало, что пандемия, сравнимая с испанским гриппом 1918 года, может убить 71 миллион человек во всем мире и сократить ВВП на 5%. Число погибших от covid-19 кажется намного ниже, но удар по ВВП был гораздо ощутимее. Согласно июньским прогнозам МВФ, к концу 2020 года объем мирового производства может быть примерно на 8% ниже, чем он был бы без пандемии. Вместо роста примерно на 3% он сократится примерно на 5% — это самое большое сокращение со времен Второй мировой войны. Для сравнения, в 2009 году “великая рецессия” сократила мировую экономику всего на 0,1%.

Эффект пандемии был сейсмическим для экономики. На пике занятости в апреле доля работающих американцев в возрасте от 25 до 54 лет впервые за почти 50 лет упала ниже 70%. Во втором квартале шестая часть молодых людей во всем мире потеряла работу. Для остальных рабочее время сократилось почти на четверть, сообщает Международная организация труда. В июне Всемирный банк прогнозировал, что в этом году экономика стран с низким и средним уровнем дохода сократится впервые как минимум за 60 лет, и 89 млн человек столкнутся с крайней нищетой — рост более чем на 15%. Последствия закрытия школ на несколько месяцев, вероятно, сохранятся в течение десятилетий. К тому же изоляция нанесла ущерб психическому здоровью: более 10% американцев говорят, что серьезно задумывались о самоубийстве.

Когда Китай заблокировал Ухань в январе, это считалось чем-то, на что способно только авторитарное, технологически развитое правительство. Какое-то время британские ученые не думали о призыве к изоляции, потому что считали это политически невыполнимым. И все же готовность почти всех правительств почти полностью закрыть свои экономики была лишь одним из многих сюрпризов. В богатом мире COVID-19 привел к беспрецедентному вмешательству государства в рынки труда и капитала. В пяти крупнейших экономиках Европы более 40 млн рабочих были переведены на финансируемые государством программы отпуска. Америка настолько увеличила пособия по безработице, что они превысили заработную плату, которую они заменили, для более чем двух третей претендентов. Федеральная резервная система США фактически поддержала рынок американского корпоративного долга; Германия предоставила своим фирмам гарантии по кредитам на сумму почти четверти ВВП.

Ничего из этого не обходится дешево. Государственные заимствования стремительно растут. В июне МВФ прогнозировал, что общее соотношение валового государственного долга к ВВП в странах с развитой экономикой вырастет со 105% в 2019 году до 132% к 2021 году. Растущее бремя стимулировало новую финансовую активность. Балансы центральных банков резко выросли, поскольку они создали триллионы долларов для погашения государственного долга, а Европейский Союз впервые совместно выпускает крупномасштабные долговые обязательства для оплаты своего фонда восстановления. Политика десятилетней давности, после финансового кризиса-2008, в то время считалась радикальной, но теперь по сравнению с нынешним интервенциями она выглядит ничтожной.

Сначала ответ на вызовы пандемии носил временный характер. “Что мы пытаемся сделать, так это заморозить экономику”, — заявил в марте министр занятости Дании Питер Хаммельгаард. (Дания может утверждать, что она вдохновила другие схемы увольнения.) Опыт подсказывает, что экономики богатых стран могут быстро разморозиться после катастрофы. После того, как ураган Катрина обрушился на Новый Орлеан в августе 2005 года, безработица подскочила с 6% до более 15%, но уже к февралю 2006 года упала ниже 6%. И действительно, похоже, что хотя это самая глубокая рецессия в истории человечества. во многих странах она будет одной из самых коротких. Недавнее снижение уровня безработицы в США предполагает, что худший из кризисов был к счастью кратковремным.

Тем не менее, в отличие от ситуации после урагана, в условиях глобальной эпидемии бегство в более благоприятные экономические условия невозможно. Как и после финансового кризиса, этот спад отличается не только своей глубиной, но и широтой. И COVID-19 продолжает распространяться. На данный момент показатели заражения инфекцией по всему миру бьют рекорды. Америка и Австралия прошли через два раунда заражения вирусом; Франция, Испания и Великобритания проходят вторую волну; Индия — на подъеме; и никто не знает, насколько распространен COVID-19 в более бедных странах. Несмотря на большие надежды на вакцину в 2021 году, нельзя сказать наверняка, что она окажется безопасной и эффективной.

Стало ясно, что многие изменения, вызванные COVID-19, будут долгосрочными. Пандемия усилит тренды, которые уже действовали на мировую экономику, ускоряя изменения в торговле, технологиях, финансах и экономической политике.

Условия перед пандемией были созданы тремя крупнейшими экономическими потрясениями 21 века: интеграцией Китая в мировую торговую систему, финансовым кризисом и ростом цифровой экономики. Когда новые китайские рабочие оставили за спиной сельскую бедность и пришли на фабрики, дешевые товары хлынули на запад, а финансовые активы — на восток, что помогло создать низкую инфляцию, низкие процентные ставки и потерю рабочих мест на производстве в богатых странах. Финансовый кризис вызвал коллапс спроса, что еще больше снизило процентные ставки, даже когда глобализация застопорилась. Развитие технологий способствовало снижению конкуренции, резкому увеличению прибылей корпораций и падению доли национального дохода, поступающей к рабочим, поскольку суперзвездные фирмы пожинали плоды сетевого эффекта и естественных монополий.

Пандемия COVID-19 — это четвертый большой шок. Падение спроса значительно превосходит спад после любого финансового кризиса. Привычка откладывать деньги, а не отправлять их на потребление может сохраняться годами. Низкие и даже отрицательные процентные ставки с большей вероятностью сохранятся. Это поддержит цены на активы даже в условиях слабой экономики. Фирмы лучше осведомлены о рисках, связанных с разрастанием и хрупкостью цепочек поставок; COVID-19 увеличит желание приблизить их к дому и разнообразить поставщиков. И пандемия ускоряет цифровизацию экономики. Потребители быстро переключаются с розничной торговли на электронную торговлю, и они привыкли получать все больше медицинских и образовательных услуг через интернет.

Цены на акции технологических гигантов резко выросли. Даже после сентябрьского спада индекс технологических акций Нью-Йоркской фондовой биржи “FANG +” принес с начала года доходность около 60%. Компании с удивительной скоростью адаптировались к удаленной работе, увеличивая инвестиции в технологии, упрощающие удаленное присутствие.

Пандемия станет поворотным моментом в политике и геополитике, а также в экономике. В 2020 году мир вступит в эпоху более жесткой конкуренции великих держав. Распространение COVID-19 совпало с эскалацией напряженности между Китаем и Америкой и в некоторой степени усугубило ее. Они стали хуже, чем даже самые ястребиные наблюдатели предсказывали несколько лет назад. Торговые споры с их странным акцентом на торговом дефиците и закупке соевых бобов теперь стали частью более широкой битвы. Америка лоббировала отказ от китайской технологии 5G, усилила контроль над иностранными инвесторами, ввела санкции, чтобы ограничить доступ Китая к своим полупроводниковым технологиям, и вынуждает TikTok, самый успешный пример китайского экспорта потребительских технологий, продавать себя. Китайские инвестиции в Америку рухнули. Обе страны диверсифицируются друг от друга в торговле. Две экономики слишком интегрированы, чтобы полностью разделиться, но теперь они сочетают далеко идущие экономические связи с повсеместной взаимной подозрительностью.

Для внутренней политики богатого мира пандемия представляет собой вызов статус-кво. В отличие от финансового кризиса, это не вина Уолл-стрит. Но сочетание слабой экономики с высокими ценами на активы, которое является результатом низких процентных ставок, может спровоцировать общественное недовольство, особенно если оно совпадает с безработицей, сконцентрированной среди низкооплачиваемых работников сферы услуг.

Изменится и способ борьбы с рецессией, отчасти потому, что почти нулевые процентные ставки нейтрализуют эффективность денежно-кредитной политики, но также из-за экспериментов 2020 года с крупномасштабной бюджетной помощью домашним хозяйствам. Появятся и аппетит, и условия, чтобы облегчить переписывание общественного договора способами, которые, как многие надеялись, могут последовать за глобализацией и финансовым кризисом. Вопрос будет в том, подходит ли сегодняшняя политика для работы; или она обречена направить неудовлетворенность переменами в новый виток ретроспективного популизма.

Какие изменения необходимы, зависит от понимания того, насколько существенный структурный экономический сдвиг может вызвать пандемия. И ответ здесь лежит в сфере торговли.