Узел

Злые языки с каждым днем все настойчивее прогнозируют фронтовое обострение. Мол, утомленный бесплодностью минского процесса, Путин готов в очередной раз показать зубы. Уже сейчас, в сентябре. Чтобы напуганный эскалацией Запад в очередной раз надавил на Киев. И несговорчивая украинская власть стала более чуткой к пожеланиям Кремля, продолжающего настаивать на “особом статусе” ОРДЛО, амнистировании боевиков и выборах на неконтролируемых территориях. То есть Москва планирует в третий раз повторить дважды апробированный кровавый трюк. Заставивший Петра Порошенко согласиться на “Минский протокол” в сентябре 2014-го (после Иловайска) и на “Комплекс мер…” в феврале 2015-го (после оставления ДАП и на фоне боев за Дебальцево). 

Одни утверждают, что сама угроза возможного военного обострения вынудит Банковую ускорить процесс рассмотрения Радой (которая начнет свою работу 6 сентября) документов, интересующих Кремль. Другие полагают, что власть будет тянуть до упора, и ускорение процессу смогут придать лишь грохот пушек и хор испуганно-требовательных голосов западных лидеров. Третьи убеждены, что, как минимум, до конца года ни масштабных военных потрясений, ни серьезных дипломатических прорывов не случится. 

Что из озвученных гипотез суть досужие домыслы, а что — обоснованные прогнозы?

Вопрос первый. Решится ли Путин на масштабную войну в сентябре? 

Основания для тревоги объективно присутствуют. 

Во-первых, разновеликое использование военной силы до сих пор, по большому счету, сходило Путину с рук. И в Южной Осетии, и в Крыму, и в Донбассе. И в Сирии, где активное вмешательство РФ, по сути, вернуло кремлевскому лидеру статус ключевого игрока, с которым приходится, как минимум, пытаться договариваться. Да, были бесчисленные выражения разной степени “озабоченности”, множественные проекты резолюций СБ ООН (заранее обреченные на провал ввиду наличия у Москвы права вето). И, да, есть санкции. Не столь болезненные, как заслуживал объект, но все же напрягающие экономику страны-агрессора. 

Однако внедрение экономических ограничений было не только и не столько попыткой обуздать агрессию страны-войны, сколько проявлением инстинкта самосохранения. И политически слабеющие США, и разрываемый противоречиями ЕС обязаны были продемонстрировать способность сопротивляться нахальным попыткам перекроить мировой уклад. Россия многократно уступает Соединенным Штатам и объединенной Европе в уровне ВВП. Но по уровню нагло-бесстрашного манкирования международными правилами поведения “ВВП” даст фору любому западному лидеру.

Путин это знает. Он напоминает дерзкого ребенка, неутомимо познающего границы дозволенного. Он не верит, что Запад развяжет третью мировую “из-за какого-то Донбасса”. Поскольку не развязал ее из-за “какой-то Южной Осетии” и “какого-то Крыма”. И он может попробовать еще раз. Возможно, жестче, чем раньше. 

Во-вторых, многие военные эксперты считают особо опасным обстоятельством не столько масштаб (хотя и он сам по себе внушает тревогу), сколько характер военных приготовлений России вблизи наших границ. Именно так, по мнению спецов, ведет себя государство, планирующее вторжение. Либо имитирующее его. Возможно, что на самом деле это блеф, азартная игра на нервах потенциального объекта агрессии и его внешнеполитических союзников. Но те же эксперты полагают, что процесс выглядит слишком затратным для банальной симуляции. Да, Путин может, в действительности, стремиться лишь к возникновению у западных лидеров острого страха реальной масштабной войны. Но тщательная подготовка к теоретической войне порождает серьезное искушение действительно ее начать. Путин может не устоять перед таким соблазном. Особенно, если его общение с ведущими политическими игроками на грядущем саммите “большой двадцатки” не приведет к ожидаемым результатам. 

И это, в-третьих. “Крымский сериал” об украинских “подрывниках” нужен был Путину, в том числе, как повод. Чтобы заявить о возможном выходе из “нормандского формата”. И намекнуть на возможность применения грубой военной силы в отношении Украины. Как полагает ряд опрошенных иностранных дипломатов, расчет был на то, чтобы западные лидеры (опасаясь, что будущая война подпортит и им избирательные кампании) вышли на прямые (без участия Украины), более детальные и более жесткие договоренности с Москвой. Кремль рассчитывал, что перед лицом масштабной эскалации боевых действий либо открытого вторжения, в первую очередь, Вашингтон и Берлин пойдут на уступки. Но, похоже, несколько просчитался. По словам дипломатов, “крымский инцидент” озаботил в ЕС даже кое-кого из тех, кто выступал за постепенную отмену санкций и аккуратное сближение с Россией. История об украинской ДРГ выглядела слишком нелепой, а последующая риторика московского вождя — неадекватно агрессивной. Даже для тех, кто числится в рядах открытых и латентных сторонников Путина (а их число растет постоянно). Откровенная авантюрность российского поводыря поднапугала некоторых рано расслабившихся. 

И вот уже ЕС поспешил заверить, что санкции Евросоюза будут однозначно продлены. Канцлер ФРГ Меркель (вопреки “миротворческим” заявлениям своего министра иностранных дел) печально изрекла, что “продление санкций ничто не останавливает… К сожалению, оно необходимо”. США ответили расширением списка физических лиц и компаний, подпадающих под действие ограничений, в число которых попали “дочки” “Газпрома” и предприятия, связанные с “военкой”. А главный по санкциям в Госдепе Дэниэл Фрид сообщил, что Соединенные Штаты и Европа имеют общий наработанный план на случай полномасштабного вторжения России в Украину, предполагающий “опцию усиления санкций”. 

Подобная реакция, в свою очередь, может возыметь обратный эффект. Если Путин и ставил изначальной целью “силовой шантаж”, то может перейти от невозымевших действие угроз к красноречивым деяниям. То есть — к применению силы. “Чтобы на Западе поняли, что он не шутит”, — так охарактеризовал возможные намерения лидера РФ один из иностранных дипломатов. Нешуточная война не в интересах “гаранта” “минского процесса” Меркель, чей рейтинг упал до рекордно низкой отметки за последние 5 лет. По информации наших немецких коллег, фрау канцлер даже задумалась (впервые за многие годы) о возможном отказе от претензий на пост главы правительства ФРГ. Обострение войны на востоке далекой Украины не в интересах и правящей Демократической партии США, живущей напряженным ожиданием очередного вброса компромата на Хиллари Клинтон, якобы запланированного Трампом в сентябре-октябре. 

В ходе саммита G20, который пройдет в китайском Ханчжоу 4—5 сентября, Путин намерен пообщаться и с Меркель, и с Обамой (встреча не подтверждена, но запланирована). Если разговор не заладится, риск, что насельник Кремля захочет поиграть мышцами к юго-западу от своих границ, усилится. 

В-четвертых. Сентябрь — удобное время для ведения боевых действий. Причины описывались множество раз, повторять не имеет смысла. Обращу внимание на даты. 

5 сентября завершается работа саммита G20, по итогам которого Путин будет иметь представление о настроениях западных лидеров и степени их компромиссности. На 5—10 сентября запланирована активная фаза учений “Кавказ-2016”, предполагающая “отработку практических действий” созданного на юго-западном стратегическом направлении ударного межвидового объединения войск. Группировка находится в состоянии повышенной боевой готовности. Очень выгодное состояние для перехода к боевым действиям. Кроме того, в условиях учений происходит постоянная передислокация войск и техники, что усложняет работу разведки противника (в данном случае, нашей), не позволяя абсолютно точно определить возможное направление главного удара. 

В-пятых. Наши войска, находящиеся на линии разграничения, испытывают достаточно острый кадровый голод. Не боюсь выдать военных тайн — это секрет Полишинеля, России давно известный. Политическое решение об отмене мобилизации (продиктованное, в первую очередь, заботой о восстановлении падающего рейтинга власти) породило проблемы в системе безопасности — дембеля, обогащенные боевым опытом, уходят. Призывников в зоне АТО не используют, а их реальной подготовкой не занимаются — не до них. “Контракт” не спасает: в “контрачи” массово записываются только в тылу — деньги, по сути, те же, а риска нет. Резервы ограничены, возможности их переброски — тоже, Россия сосредотачивает войска вдоль всей границы, серьезно оголять ни одну из группировок Киев не решается. 

Есть и дополнительные обстоятельства: в войска наконец-то, более-менее массово, начала поставляться “ленд-лизовская” помощь, людей выдергивают с “передка”, чтобы научить работать с дронами, радарами, оптикой. Речь не идет о критической массе военнослужащих, но в “красной зоне” на счету каждый человек. В местах, где обстрелы и ДРГ — редкость, степень готовности воинских частей и подразделений ниже требуемого. 

Добровольческое движение отчасти дискредитировано многочисленными скандалами, как реальными, так и выдуманными. Решение о передислокации “Азова” из сектора “М” в тыл (с его возможным дальнейшим “избавлением” от бронетехники и тяжелого вооружения, рассредоточением и “распылением”) — глубоко политическое. В основе которого, скорее всего, лежат фобии президента и желание Петра Алексеевича ослабить Авакова. Как бы кто ни относился к “Азову”, вывод боеспособной части из района возможных активных боевых действий выглядит странно. 

Все эти обстоятельства Москве известны. 

Едва ли Путину нужна масштабная, “длинная” война. Но осведомленность о наших проблемах упрощает его задачу и задачу подчиненных ему военных. 

В-шестых. Еще раз о датах. СССР и Россия часто “подгадывали” свои войны под пик президентских кампаний в США (от вторжения в ЧССР в 68-м до пятидневной войны в Грузии). В этот момент Белый дом традиционно воздерживается от излишне резких движений. И еще — известно о советско-имперской тяге к датам. 8 сентября — день освобождения Донбасса от нацистских оккупантов. Для скрепно-языческой Москвы вполне себе яркий повод для обострения, с PR точки зрения — почти идеальный. Именно по этой, в общем-то, иррациональной причине, наши военные этот день считают наиболее потенциально опасным. Хотя бдительности не теряют с августа.

В-седьмых, именно на осень в Москве прогнозировали обострение недовольства украинского населения повышением тарифов. Ослабление власти противника существенно облегчает проведение военных операций. Государству, испытывающему проблемы в тылу, тяжелее держать фронт. 

Восьмое. И последнее. Путин (и так считают многие политики, отечественные и зарубежные, с которыми удалось поговорить) уверен, что время работает на него. Что он в любой момент может остановиться, чтобы не увязнуть. И что он способен влиять на общественное мнение. Он ждет победы Трампа, но отчего-то убежден, что сможет договориться и с Клинтон, которую считает более “внятным и прагматичным политиком”.

Он верит в ренессанс Саркози и усиление Ле Пэн во Франции. Надеется на усиление “Альтернативы для Германии” и приход Штайнмайера на пост канцлера в ФРГ. Который вышел на рекордный рейтинг популярности. Который добился того, что едва ли не впервые за долгую историю республики офис МИД не согласовывает многие вопросы с офисом канцлера. Который, похоже, оперся на поддержку немецких банков, заинтересованных в снятии санкций. 

Он доволен работой своих агентов не только в Греции, Испании, Португалии, Кипре. Но и в соседних с нами Венгрии и Словакии. И в “союзных” нам Польше и Латвии. 

Он помнит о “референдуме Ренци”, для победы в котором премьеру Италии нужна поддержка промышленников, ориентированных на снятие санкций. Он почти уверен в успехе “своего” Додона на выборах президента Молдовы. Он рассчитывает на победу “аффилированных” политсил на предстоящих выборах в Австрии и Голландии. И небезосновательно. После “странного” референдума в Нидерландах (”подвесившего” ратификацию договора о зоне свободной торговли между ЕС и Украиной) “наши голландские партнеры” вдруг “заговорили по-русски”, выдвигая новые требования к договору, до боли напоминающие условия, выдвигавшиеся ранее Москвой. Он знаком с содержанием доклада о гибели рейса MH-17, который Амстердам намерен обнародовать в конце сентября. И предпринимает необходимые усилия, чтобы текст этот был выхолощен. 

Путин реализует на практике все то, о чем ZN.UA предупреждало в проекте “Похищение Европы” год назад. 

Вопрос только в том, будет ли он ждать “рождения” в 2017-м “новой”, путинозависимой Европы. Или готов рискнуть ломать очередные правила сейчас? “Гибридным” наступлением на Мариуполь или Артемовск—Краматорск—Славянск? Либо открытым вторжением, скажем, в Херсонскую область? 

И тогда возникает второй вопрос — является ли масштабная война в сентябре неизбежной? 

Нет. 

Приведенные выше аргументы — лишь необходимость убедить сомневающихся в ее возможности. Возможности, существенно повысившейся в последние месяцы. 

Неминуемость войны сдерживается следующими факторами, на которых мы отчасти остановились. 

Во-первых. ”Слоновья грациозность” Кремля в Крыму несколько остудила рвение европейских “миротворцев”. Природная жадность уступила естественному страху. Пусть, на время. Но это время можно и нужно использовать. 

Во-вторых, уходящий Обама и раздумывающая (пусть теоретически) об уходе Меркель находятся в счастливом (для нас) состоянии, когда задумываешься о роли в истории. Позиция Меркель и новые санкции Белого дома позволяют думать, что мыслительный процесс двигается в нужном направлении. У лидеров США и ФРГ есть разные, необходимые аргументы для Путина. Следовательно, есть шанс на то, что в ходе запланированных бесед с главой РФ они смогут убедить его пойти на обсуждение украинской “дорожной карты”. Смысл которой, по сути, в “размене” — исполнение Россией условий по безопасности в обмен на исполнение Украиной политических условий. Реальные — прекращение огня, отвод вооружений, создание “зон безопасности” в обмен на реальное рассмотрение вопросов об амнистии, выборах и статусе. Проблемы это не снимет, но снимет напряг. Время будет работать на нас, а не на Путина, считают на Банковой. 

В-третьих. Вопрос о возможной реальной масштабной смене мироустройства с новой силой озаботил ту часть “старых” западных политиков, которые слишком спокойно взирали на “похищение Европы” Москвой. Угроза реальной масштабной войны вынудила их зашевелиться. Переоценивать этот процесс не стоит, но и недооценивать — тоже. 

В-четвертых. Украинская власть не ускорила процесс реализации политической части “минских соглашений” даже перед реальной угрозой военного обострения. Путин об этом знает. Соответствующие законопроекты не вносятся, работа с депутатским корпусом не ведется, на уступки в Минске украинская делегация не идет. Путин знает и то, что (как в 2014-м) можно “прогнать” за считанное количество часов нужный законопроект. Но он понимает и то, что на “минские” законы власть не пойдет даже из инстинкта самосохранения — слишком велик раздражитель для общества и политикума. Деталь — на днях президент вернул на доработку закон об амнистии участников АТО. Главная причина — внешняя. Порошенко дает России и Западу сигнал, что не готов создавать прецедент. Он не амнистирует “своих”, чтобы не давать повод для амнистии “чужих”. 

Локальная военная операция России в обмен на “нужные” законы — одно. Масштабная война — совсем другое. 

Это, в-пятых. Осторожная, но враждебная реакция ЕС и жесткая реакция Вашингтона — намек Путину. Если “пуститься берега”, режим сложившегося сосуществования может быть существенно и резко пересмотрен. Путин пока не понимает, насколько. А война — это серьезно. 

И это, в-шестых. Локальные, казалось бы, столкновения в секторе “М”, в Марьинке—Красногоровке, на “Промке” убедили в эффективности украинской обороны (даже в условиях кадрового голода и проблем с вооружением), в существенном повышении квалификации командного состава. Даже маленькая “победоносная война” потребует больших ресурсов, чем в 2014—2015. Готов ли Путин идти на подобные риски в условиях обозначенного негативного отношения Запада? Вопрос. 

Короткое резюме. 

Большая война не является неизбежной, но сегодня является очень возможной. И к ней следует готовиться каждому, сообразно ответственности, полномочиям и убеждениям. 

Даже начало “большой войны” здесь не означает краха. Наоборот — оно может стимулировать там отношение к будущему переделу мирового порядка.  

Сунь Цзы считал, что победоносный исход войны решается наступлением. Не готов к наступлению сейчас — сейчас готовься... Не хочешь войны — ищи вариант мира. Свой, не предполагающий “безальтернативность” чьих-то чужих предложений. Ища мир, готовься к войне. 

Находясь в состоянии сегодняшней “вялой” войны нельзя забывать о завтра, о новом, агрессивном по отношению к нам, мире. Противостоять которому можно и нужно, если к этому готов. 

Можно и нужно отдать должное отдельным игрокам, но хотелось бы, чтобы Главковерх уделял вопросам безопасности и обороноспособности столько же времени и сил, сколько уделяет поискам рецепта переизбрания на второй срок. 

Можно и нужно говорить о суммах, количествах, единицах и калибрах. Но наша жизнеспособность больше зависит от того, сколько людей готовы сделать все, чтобы лишить врага возможности устало обронить —  “могла бы получиться хорошая страна”…

Сергей РАХМАНИН