Они шумно отрицают существование святого Николая, но при этом в назначенный день нетерпеливо ждут от него впечатляющих чудес и заветных подарков. Ревниво отстаивают свое право на самостоятельность, но подсознательно уверены, что взрослые все решат за них.
Избиратель становится по-детски капризным, — он требует всего; по-детски эгоистичным, — он требует, прежде всего, для себя; по-детски беспомощным, — он всему верит. Ему, избирателю, в этот период особенно нравятся красочные обертки, бесплатные лакомства и яркие представления, где разряженные в театральный реквизит лицедеи ребячески кривляясь изображают бэтменов, бэтвуменов, гарри поттеров и прочих голобородьков.
На период выборов критическое мышление у многих выключается, как свет в детской после девяти вечера.
Личное право каждого — проголосовать по велению сердца. Если мозг по какой-то причине не велит ничего. В избирательный период в головы большого числа граждан ловко впихивают и телевизор, и холодильник. Трезвым мыслям между двумя этими “гаджетами” протискиваться нелегко.
Известный социолог Алексей Антипович в ответ на мою просьбу — нарисовать условный коллективный портрет отечественного избирателя — поделился любопытными наблюдениями.
“На мой взгляд, на выборах прежде всего востребован так называемый социально ориентированный политик. То есть тот, кто (как кажется избирателям) в первую очередь станет заботиться о простых людях (формулируется именно так), во вторую очередь — о государстве и в последнюю — о себе. Наши граждане, как ни крути, остаются патерналистами. Именно во время выборов патернализм обостряется. В этот период — период обещаний избираемых и надежд избирающих — запрос на социально ориентированного политика выше, чем запрос на политика-патриота, политика-государственника. Хотя избиратель часто старается вуалировать свои предпочтения.
Делая выбор, гражданин хочет привести к власти того, кого наделяет способностями лидера. А выбор лидера иррационален. Логика здесь иногда… Нет, почти всегда отключается. Избиратель не выделяет готовности своего избранника, например, соответствовать должности Верховного Главнокомандующего. Или его уникальной способности наконец-то побороть коррупцию. Или его потенциала законодателя. Избранник для избирателя — универсальный разрешитель всех проблем. Без детализации…”.
Не дай Бог у вас тяжело заболеет ребенок. Убежден, в этом случае вы приметесь старательно искать специалиста требуемого профиля, с необходимыми знаниями и соответствующим опытом. Уверен, вас не заинтересует эскулап в первую очередь симпатичный, веселый или харизматичный. Наличие любого из этих достоинств (тем более всех) будет приятным бонусом. Но главным критерием отбора окажется все же квалификация. Известность доктора повысит его шансы. Если речь пойдет о профессиональной известности. Ежели фигурант знаком вам по фотографиям в глянцевой периодике как светский лев, коллекционер курительных трубок или кум Олега Винника, вы попросите его расписаться на обложке журнала, а не на рецепте.
Как вы отреагируете, если в ответ на вопросы о диагнозе, терапии и побочных эффектах лекарь промурчит, что ваш отпрыск обязательно выздоровеет, когда его возьмется исцелять “просто порядочный человек”? Думаю, посмеетесь классной шутке. Сильно сомневаюсь, что вы остановите свой выбор на таком целителе. Если будете знать, что лечить ему доводилось только самого себя. От тщеславия. Безуспешно.
Странно, но подобная логика не работает, когда человеку предлагают искать врача для больного государства. В том, что оно хворает, убеждено большинство, — это демонстрирует любой социологический замер. Но доктора ищут среди симпатичных, веселых либо харизматичных, способных вылечить все недуги одной универсальной таблеткой.
Выборы — время беспощадной идеализации. Образ того самого иррационального лидера собирается, как мозаика, из осколков знаний о человеке и обрывков его фраз. Недостающие элементы дорисовывает воображение.
Чем меньше знаний о человеке, тем легче наделить его воображаемыми достоинствами. Чем чище лист, тем больше недостающих (не существующих?) деталей дорисовывает фантазия.
Наиболее яркой “раскраской” стал образ Зеленского. Его взлет — олицетворение ненависти, испытываемой внушительной частью населения к политическому классу. Импульсивный ответ на многолетние похороны надежд. Выбор несистемного как вызов системе. Реакция естественная, с одной стороны, и нелогичная — с другой. Поскольку несистемные — превосходные разрушители, но отвратительные строители. А последняя пятилетка убеждает как раз в острой необходимости созидать и ремонтировать. 14-й год прошелся грейдером по треснувшему полотну государственного управления. Вялая реформа госуправления и угловатая (пока) децентрализация обеспечили некое подобие чернового покрытия, спешный ямочный ремонт. Первый же серьезный ливень грозит превратить это в бездорожье, смесь из феодального щебня и разбухающей сепаратистской грязи. Можно как угодно относиться к кандидату Зеленскому. Но первые же его публичные политические откровения обнажили абсолютную неспособность к государственному строительству. Такую ношу он совершенно очевидно не потянет, независимо от того, сам ли рискнет заниматься державотворчеством, или его державную руку будет направлять более мускулистая лапа.
На самом деле вопрос не к новому фавориту забега, всерьез верящему в свое умение схватить бога за бороду. А к людям, вознамерившимся за него голосовать. Вопрос: задумывались ли они, уколом в какое место может завтра обернуться сегодняшний прикол?
Если да — вопрос отпадает. Правда, среди известных лично мне симпатиков конкретного претендента, поиском подобных причинно-следственных связей никто не утруждался.
Выбор достойного — процесс глубоко личный. В котором все равно должно быть место для общественного. Я мало пониманию в режиссуре шоу, не силен в оценке качества билбордов, не возьмусь определять победителей в нескончаемых телевизионных и сетевых дуэлях хайперов, хейтеров, хакеров и факеров. Набирающая силу кампания преимущественно предлагает жвачку для эмоций, корм для воображения, но не пищу для ума. Не считаю, что предвыборный период должен сводиться к скучному состязанию рафинированных политических программ. Но он не должен сводиться к соревнованию обещаний, соперничеству лозунгов, конкурсу мейкапа, олимпиаде оскорблений. Процесс выборов сложно оценивать и описывать, поскольку (слабо надеюсь, что пока) не достает главного — обмена визиями, конкуренции подходов к решению проблем.
Перечень бед, заботящих общество, известен. Война, коррупция, рост цен и тарифов, безопасность/уровень преступности, качество здравоохранения et ceterа — социология с завидной периодичностью предает огласке топ-листы общенациональных проблем. Ни одна из них не решается щелчком. Преодоление ни одной из них не предполагает простого, однозначного решения. Но очертания этих решений, наброски схем, черновики проектов — именно это должно было, по идее, стать, главной подсказкой при выборе лидера. Пугает не то, что кандидаты в массе своей таких эскизов не предлагают (преимущественно ограничиваясь общими словами либо “однощелчковыми” обещаниями). Пугает то, что те, кто, собственно, формирует социологические рейтинги негараздов (т.е. граждане), реальной способностью конкретного претендента решить конкретную проблему не слишком интересуются. Примерно две трети жителей регулярно называют самой серьезной бедой войну, а главной задачей будущего главы государства — ее прекращение. Похоже, ответы вроде “прекратить стрелять”, “спросить у народа” или “выпить с Путиным” приличное число избирателей считают серьезными рецептами, раз готовы голосовать за таких “врачевателей”.
Спросите себя — точно ли вы представляете, как именно каждый из основных соискателей президентского звания собирается реинтегрировать Крым, с чего он намерен начинать реальную борьбу с коррупцией и организованной преступностью, как планирует останавливать отток мозгов и рук, решать проблемы переселенцев, как и почему он относится к приватизации земли и легализации оружия? Кого и почему он хотел бы видеть на постах министра обороны, министра иностранных дел, глав ГПУ и СБУ, секретаря Совбеза, послов в США и России. Спросите и подумайте, не поторопились ли с кандидатурой?
Самый простой способ, как минимум, не мучиться угрызениями совести, — решить, какая проблема страны кажется вам наиболее важной, и насколько ваш потенциальный избранник соответствует роли целителя от нее. Неплохо было бы заодно заранее определиться — куда, на Майдан или на Антимайдан отправитесь, если что, через полгода после выборов. Боюсь, шанса на поиск нового “голобородька” судьба нам больше не предоставит. Экзотические политические эксперименты более-менее безопасны в странах с устоявшейся демократией и стабильными институциями. В государстве, где стали возможными “удельные” города и области, частные армии и “приватные” министерства и ведомства, забавный анекдот может незаметно превратиться в некролог.
Инфантилизм и отвычка от критического мышления — не меньший наш враг, чем Путин. Когда в “детской” избирателя гасят свет, разум не должен засыпать. Ибо сон его может родить новое чудовище или пробудить старое. Когда в темной комнате зажигают слабую лампочку, ее свет кажется невыносимым. Потом глаза привыкают, обретают способность отличать свечку от прожектора, сияние от затухания, искусственный свет от естественного. Надо только утрудить себя привычкой смотреть и научиться видеть…
Один мой хороший знакомый, кадровый офицер переживший Дебальцево, вскоре после выхода из окружения в пух и прах разносил главу Генштаба. “Гнать в шею!” — было самым деликатным пожеланием в адрес главы ГШ, обоснованным или нет, судить не стану, не военный. Пару лет спустя тот же офицер интересовался у меня, правда ли, что Муженко собираются снимать. “Ну, и слава Богу! — неожиданно отреагировал он на мой отрицательный ответ. — Он хоть понятный. А хрен его знает, кого поставят вместо него…”
Другой офицер, настоящий, а не фейсбучный герой, уволившийся из ВСУ (по его собственным словам) по причине “реанимации армейского дубизма”, во время наших встреч искренне возмущался бардаком на методично взрывающихся арсеналах, болезненно реагировал на каждую новость об очередных махинациях на военных заводах и дежурных распилах оборонного бюджета. С веселым матом комментировал “достоинства” санитарных “Богданов”. С глухой ненавистью говорил о параде во время Иловайских событий и неоправданности жертв последних дней бесстрашной обороны ДАП. Наверное, имея право на эту ненависть. Сейчас он призывает знакомых голосовать за Порошенко. Причем он — добровольный агитатор Петра Алексеевича. “Слушай, война назавтра закончится. И стране нужен верховный главнокомандующий. А он не самый плохой…” — говорил он мне, глядя в сторону.
Я не могу не уважать его выбора. Хотя бы потому, что в своем выборе он руководствуется практическим критерием. И меня не может не удивлять его выбор. Хотя бы потому, что сказанное им ранее фиксировало несоответствие кандидата критерию.
Эмоция отрицания. Инерция соглашательства. Пожалуй, два самых распространенных мотива при выборе кандидата. Два самых главных врага критического мышления.
Которое ныне отказывает многим моим знакомым, умным, искушенным, прагматичным. Отключение критического мышления заставляет их становиться в чужой строй, игнорируя собственные сомнения. Не видеть пугающего сходства “Армії, Мови, Віри” (при искреннем уважении к каждой составляющей слогана) с имперской формулой “Самодержавие, православие, народность”, придуманной для Николая I, как сказали бы сейчас, для консолидации электората. В качестве консервативного бронежилета от зажигательного “Свобода, Равенство, Братство”.
Отключение критического мышления мешает многим из тех, с кем мы вместе боролись против искусственного разделения Украины “на три сорта” в 2004-м, не видеть искусственной попытки поделить Украину на тех, кто “За Порошенко” и тех кто “За Путина”.
Отключение критического мышления сужает широту обзора, не позволяет увидеть пугающую старомодность избранной властью повестки дня, отбрасывающей нас на периферию мысли в эпоху глобальных перемен в мире.
Недобрый десяток лет тому промысел Божий уложил меня на койку столичного ожогового центра. Несколько недель жизни единственным источником естественного света для меня служило немытое окно, украшенное останками москитной сетки. Солнце с трудом протискивалось в замызганный проем, огибая угрюмую громадину торчавшего напротив недостроя. Окружающий мир, для меня, временно неподвижного, сузился до двух прямоугольников — серо-бетонного, впечатанного в серо-стеклянный. Дней через десять мне стало казаться, что в заоконном мире нет ничего, кроме этой раздавливающей солнечность серости. Еще через неделю с неотвратимостью картинки свыкся. Она даже начинала мне нравиться. “А без окна вообще было бы еще хуже”, — посещала и такая предательская мысль. Когда предложили сменить палату — отказался. Черт знает, какой будет новая.
В первый день после выписки я заново открывал для себя заоконье, где находилось место небу, зелени. Лужам и грязи — тоже. Но я их видел, а не представлял. Я чувствовал себя Ньютоном, впервые глядящим на яблоко глазами открывателя, а не едока. Именно тогда родилась корявая мысль, что свобода — это не только возможность передвигаться без посторонней помощи, право выбирать окно, в которое смотришь, но и умение заглядывать за горизонт, видеть солнце за бетоном, различать живых птиц в омертвевшем растре, отличать грязное зеркало от чистого стекла.
Незадолго до Революции достоинства покойный ныне Любомир Гузар в статье для ZN.UA с препарирующей точностью написал: “Свобода — это обстоятельство быть человеком”. Для меня эта формула означает умножение условий на усилия. Победу мысли над инстинктом. Осознанный выбор между осмысленным коллективизмом и вынужденной стадностью
Не хотелось бы, чтобы свобода для нас ограничилась правом с легкостью голосовать за нечто, чтобы потом тяжкой ценой изгонять это в политический Ростов.
